Победа. Книга 1 - Чаковский Александр Борисович - Страница 9

• Предыдущая
• 9/84
• Следующая

– Я вам уже докладывал, товарищ генерал. Потсдам.

– Покажи.

Воронов достал предписание и протянул его генералу.

Карпов внимательно прочел документ и, возвращая его Воронову, сказал:

– Все верно. Значит, фотокорреспондент, – как бы про себя удовлетворенно добавил он.

Шофер, слегка обернувшись назад, спросил:

– Куда следуем, товарищ генерал?

– На объект, – коротко приказал Карпов. Он искоса посмотрел на Воронова, и улыбка снова появилась на его лице.

– Ну, майор, рассказывай, как воевал все эти годы?

Но Воронову было сейчас не до рассказов. По правде говоря, он несколько растерялся. Генерал явно имел отношение к цели его, Воронова, приезда сюда. Но какое именно? На какой «объект» они едут?

– Товарищ генерал, – робко спросил он, – куда же мне следует сейчас обращаться? Насколько я понял свое задание, мне…

Генерал предостерегающе поднял руку. Снова улыбнувшись, он повторил свой вопрос:

– Как жил эти годы? Расскажешь? Выдай сводку «От Советского Информбюро».

Воронов коротко перечислил должности, которые занимал, и фронты, на которых побывал.

– Плохая сводка, формальная, ничего из нее не поймешь, – недовольно пробурчал Карпов, – как в начале войны. Наши войска оставили населенный пункт «Н». Пленный ефрейтор Отто Шварц заявил: «Гитлер капут». Такие сводки печатают, когда дела ни к черту. У тебя, насколько я понимаю, все в порядке. Ну? – произнес Карпов уже иным, добродушным тоном.

– Женился наконец? Нашел свою Марью?

«А ведь помнит!» – с восхищением и в то же время с грустью подумал Воронов. Более трех лет назад, в один из мрачных вечеров под Москвой, он рассказал комдиву, как случайно встретил девушку в кино, как они познакомились, а потом, месяца через три, она пришла к нему на Болотную. Тогда же Мария и Михаил решили пожениться.

Но так и не успели соединить свои судьбы. Воронов ушел в народное ополчение. Весь курс Марии – она училась в медицинском институте – подал заявление в военкомат и вскоре был отправлен на фронт.

– Нет, пока не нашел, – с благодарностью ответил Воронов. – Ее еще не демобилизовали.

При этом он счастливо улыбнулся: к его возвращению из Берлина Мария тоже должна была вернуться в Москву.

Потом, словно спохватившись, нетерпеливо спросил:

– А вы-то как, Василий Степанович? Вы-то где воевали?

– Где я воевал? – переспросил Карпов, – И у Конева и у Жукова…

«А теперь?» – хотелось спросить Воронову. Он надеялся по ответу генерала хоть отчасти разобраться в том, что его волновало. Ведь Карпов наверняка занимал крупный пост в штабе советских оккупационных войск.

Воронов помнил Карпова моложавым, стройным, черноволосым полковником. Сколько раз он приходил к нему в покрытую тяжелыми пластами декабрьского снега дымную землянку со свежим номером дивизионной газеты «В бой за Родину». Вместе с Карповым и другими работниками штаба и политотдела он однажды вел бой прямо на КП дивизии, когда все, независимо от должностей и званий, взяли в руки оружие и отражали натиск врага. Бок о бок с Вороновым сражался и его непосредственный начальник – комиссар дивизии Баканидзе, старый большевик, пошедший в роту, когда враг предпринял последнюю отчаянную попытку прорваться к Москве. Немцы были остановлены, но Баканидзе из роты не вернулся…

– Вы, товарищ генерал, нашего комиссара помните? – невольно спросил Воронов.

– Реваза? – тихо сказал Карпов. Это имя, видимо, сразу перенесло его в прошлое. – Таких людей, друг мой, не забывают. – И, не то спрашивая, не то утверждая, проговорил: – Ты знаешь, Миша, он ведь у товарища Сталина был.

– Баканидзе?! – с удивлением переспросил Воронов.

– Полковой комиссар Реваз Баканидзе. Он знал товарища Сталина еще с молодых лет. В Москве, когда наша дивизия грузилась в эшелон, побывал у него. В Кремле.

Сколько долгих часов Воронов провел тогда рядом с комиссаром, обсуждая планы дивизионной газеты и содержание ее ближайших номеров. В дивизии он вступил и члены партии. Баканидзе дал ему рекомендацию.

Перед тем самым боем два немецких танка с пехотой на броне прорвались в тыл дивизии. Впрочем, какой там тыл!

На пятачке в два-три квадратных километра расположились и КП, и штаб, и политотдел, и редакция.

Рядом с ним были тогда и Карпов и Баканидзе. Война сблизила этих людей, столь разных по возрасту, по виденному, испытанному и выстраданному в жизни. Их объединила горечь отступлений, их связывало горькое сознание, что над страной нависла смертная угроза.

Когда в редакции дивизионки принималась очередная сводка Совинформбюро – завтра ей предстояло появиться в газете – ив этой сводке страшным набатным колоколом звучали названия оставленных городов и новые направления – все ближе и ближе к Москве! – двадцатичетырехлетний старший политрук приходил в землянку к пятидесятишестилетнему полковому комиссару.

Если бы их разговоры касались только содержания газеты! Если бы не звучало в них недоуменно-горькое «почему?»! Почему отступаем? Почему у врага больше оружия? Почему, почему, почему?..

Месяцы, нет, теперь уже годы прошли с тех пор. Но в памяти Воронова были живы все разговоры с Баканидзе, душевные разговоры кандидата в члены партии, вчерашнего студента, со старым большевиком, вступившим в партию еще до революции.

Но о знакомстве со Сталиным, а тем более о той, последней встрече с ним Баканидзе не упоминал никогда.

Как странно!

– Он рассказал мне о своем разговоре со Сталиным перед тем, как пошел в роту, – как бы издалека донесся до Воронова голос генерала. – Может быть, чувствовал, что не вернется…

– О чем же они говорили? – с любопытством спросил Воронов.

– В точности не помню, – неопределенно ответил генерал. – Столько лет прошло.

Воронов с удивлением посмотрел на Карпова и чуть было не сказал, что на его месте наверняка запомнил бы такой рассказ на всю жизнь. Но генерал сидел неподвижно, закрыв глаза. Что-то подсказало Воронову, что лучше его больше не расспрашивать.

Между тем машина пересекла западный район Берлина – Целлендорф. Мелькнул дорожный указатель. Широкая деревянная стрелка, прибитая к столбику, была выкрашена в зеленый цвет, и на ней четкими белыми буквами значилось ПОТСДАМ – 2 км.

– Мы в Потсдам едем? – с радостью воскликнул Воронов.

Генерал открыл глаза, глянул в окно и иронически-добродушно сказал:

– Так тебе же, кажется, в Потсдам и нужно?

– Точно, – подтвердил Воронов. – Но я не знал, что мы туда едем.

– У нас тут заранее ничего не предскажешь, – улыбнулся генерал. – Так что привыкай. Может, найдешь здесь и тех, кого в Карлсхорсте искал. Весьма возможно…

Воронов хотел выяснить, что имел в виду генерал, произнося эту туманную фразу, но не успел, потому что Карпов тут же спросил:

– В Потсдаме раньше бывал?

– Нет, не приходилось.

– Значит, что за место – не знаешь?

– Вообще-то кое-что знаю. Я все-таки на историческом учился.

– Ну, и что же ты знаешь? – с едва заметной иронией спросил генерал.

– Это место связано с прусским королем Фридрихом Великим, – напрягая память, ответил Воронов. – То ли он здесь жил, то ли построил дворец…

Карпов слушал, слегка прищурившись. Воронов ничего по мог больше выудить из своей памяти относительно Потсдама и решил отыграться на Фридрихе.

– Фридрих был любимым королем Гитлера, – продолжал он. – Я где-то читал, что фюрер возил с собой его портрет в золоченой раме.

– Вон как! – усмехнулся Карпов. – За что же он его так жаловал?

– Считал идеальным полководцем. Если говорить всерьез, Фридрих был символом прусского милитаризма.

Много воевал, удвоил армию, ввел палочную дисциплину…

– Символ, значит, – задумчиво произнес Карпов.

Тем временем машина въехала в небольшой городок.

Он пострадал от войны меньше, чем Берлин. Жилых, обитаемых домов сохранилось здесь больше, хотя следы разрушений отчетливо виднелись на каждой улице.

Воронову бросилось в глаза, что советские военнослужащие встречались здесь гораздо чаще, чем в Берлине. На каждом перекрестке стояли девушки-регулировщицы с флажками в руках.

• Предыдущая
• 9/84
• Следующая