Ремесло Теней: Игла Дживана (СИ) - Титов Роман Викторович - Страница 25

Не знаю, Изма ли был тому причиной, но вдруг весь этот мыслеворот остановился, выбросив на первый план те воспоминания, что были нужны мне.

Передо мною рисовалась картина: чья-то невидимая кисть изящными мазками наносила достоверную сцену из прошлого, из памяти Измы. Сначала появились каменные стены и пол, обозначились контуры мебели, из ниоткуда словно соткались различные приборы, цифровые измерители, анализаторы и прочее явно лабораторное оборудование, назначения малопонятного. Это была небольшая почти не освещаемая комната, судя по оригинальной обстановке, в одном из зданий Мероэ. Зрительно картина воспринималась несколько абстрактно, словно пропущенная через световую призму, однако каждая, даже самая мелкая, деталь была четко прорисована.

Вдруг в глубине комнаты обозначилось движение. Дернувшись слегка от неожиданности, я пригляделся, обнаружив совсем еще молодого хозяина воспоминания. Внешне Изма практически не изменился, разве что был гораздо более тощ, нежели оригинал, да и одежонка несколько отличалась видом. Он стоял в тени старого большого шкафа и то ли прятался от кого-то, то ли кого-то ждал, вовсе меня не замечая. Последнее объяснялось тем, что я находился вне воспоминания, наблюдая как бы со стороны.

Удостоверившись, что посторонних нет, подгоняемый любопытством, мект выбрался из своего укрытия, сосредоточив внимание на занимавшем большую часть комнаты массивном металлическом столе. Горы всевозможных научных приспособлений высились и тут, но кроме них было еще кое-что: накрытый куском плотной армированной ткани ряд огромных колб. Именно эти колбы и притягивали к себе внимание Измы. Я разделял его мысли — выяснить, что же тут творилось, мне не терпелось самому. В душе подталкивая его к действию, я надеялся, что у мекта хватит смелости стянуть покрывало.

Слишком долго набираясь храбрости, он, все-таки, это сделал: протянул свою трясущуюся руку и сбросил тряпку на пол. Мое уважение к бесхребетному прихвостню в эту секунду возросло до небес, но лишь до того мига, как я понял: что-то не так. Сначала мой взгляд упал на лицо оцепеневшего Измы, потом на предметы, вызвавшие столь неожиданную реакцию.

Громко выругавшись, я сам отскочил на шаг. Под покрывалом оказалось семь сосудов, в каждом из которых плавало нечто погруженное в мутно-зеленоватую жидкость. Не желая приглядываться, я догадался, что это были головы. Самые натуральные и отделенные от тел головы.

От увиденного слюна у меня во рту стала вязкой, будто разжеванный клочок бумаги. Застывший изваянием Изма выглядел по-настоящему жалко — казалось, еще чуть-чуть и его стошнит прямо на стол.

Обойдя трясущегося мекта, я склонился ближе к колбам, внимательнее рассматривая их содержимое. Все головы принадлежали существам, относившимся к расе, ранее мною невиданной. Человеческими они не были точно, но некоторое общее сходство по внешним признакам определенно имелось: немного приплюснутый сверху череп, маленький нос с горбинкой и резко очерченные скулы, надбровные дуги сильно выступали вперед, а вместо нормальных волос имелись длинные тонкие жгуты, похожие на косички, у некоторых экземпляров собранные на затылке в хвост. Глубоко посаженные глаза были закрыты плотными веками. Кожа несчастных имела бледно-лиловый оттенок, хотя при жизни, вероятно, обладала более ярким цветом. Например, синим…

Откуда взялись эти головы, думать я не хотел. От одной мысли о том, что моя собственная мать могла заниматься вивисекцией, ради своих тайных экспериментов, меня начинало воротить похуже, чем от зрелища. Заметно было, что головы от тел отрезали чем-то очень острым, с хирургической аккуратностью. Это исключало вероятность того, что все эти аборигены погибли в результате несчастного случая или битвы. Черепные коробки некоторых были вскрыты, мозг извлечён. С какой целью это было сделано, мне думать не хотелось.

На дне колб болтался какой-то отвратительный мутный осадок. Почти уткнувшись носом в холодное стекло, я разглядел мелкие темно-красные цветочные лепестки. Сообразить, что это минн труда не составило. Вперемешку с лепестками иногда попадались уже знакомые семена, а одна из голов была просто усыпана ими, точно спина риоммского морского ежа. Загадкой оставалось, что за чудовищные эксперименты здесь проводились, и какова была их цель?

Периферическим зрением я заметил, какой крупной дрожью колотит несчастного Изму. Мект по-прежнему выглядел жутко и, судя по лицу, был уже не рад, что пошел на поводу у своего любопытства, однако бежать назад сломя голову вовсе не торопился. Более того, нашел в себе силы подойти поближе и склонить чешуйчатое лицо к одной из колб. Он что-то невнятно шептал себе под нос. Только прислушавшись, я понял смысл сказанного:

— Живыми вы ничуть не красивее дохлых.

Слова были произнесены с такой желчью и злобой, какой до этого я даже и представить себе не мог в кажущемся совершенно безобидным мекте. Совпадение ли, но именно в этот момент глаза головы неожиданно распахнулись, явив во всю глазницу бездонной черноты зрачки.

Вскрикнув от испуга, Изма резко отпрянул назад, словно сквозь бесплотный призрак, пролетев через меня, и с каким-то невнятным кваканьем наскочил на стоявший позади шкаф с инструментами. Что-то из приборов рухнуло на пол и с громким звоном разлетелось вдребезги, сам мект едва не полетел туда же, в панике заметавшись по комнате и чуть не споткнувшись о ножку стола. На этот раз страх полностью лишил его возможности соображать. Со стороны все выглядело довольно комично, если бы не одно «но» — шум привлек чье-то внимание снаружи: послышались приближающиеся шаги, щелкнули замки, распахнулась дверь и в комнату ворвалась женщина. Молодая, темноволосая и стройная, она одним своим появлением заставила мои коленки дрожать. Это была мама!

Несколько секунд потрясенно взирая на разгром посреди лаборатории, учиненный неожиданно обнаруженным шпионом, она гневно вопросила:

— Ты что здесь делаешь?!

Сердце мое пустилось в бешеный галоп. Мама была такой же, как я помнил в своих снах. То же лицо, та же мимика, те же жесты, движения и слова. Грудь неожиданно сдавили стальные обручи, а глаза защипало от слез. Я быстро сморгнул несколько раз, но лучше от этого не стало. Глубокие частые вдохи помогли протолкнуть застрявший в горле ком, но, опять же без изменений. Забывшись, я выступил вперед и попытался что-то сказать, но, разумеется, она ничего не услышала. В отчаянии я замахал руками, боль от этого в груди только усилилась. Слезы уже текли по моему лицу рекой. Казалось, что я вот-вот лишусь сознания, но новый приступ боли вернул мне некоторую ясность, а вместе с ней и ощущение, словно кто-то тянет меня за волосы вверх. Заметив, что все вокруг вдруг странно помутнело, я собирался закричать и резко дернулся изо всех сил. Мгновение спустя видение рассыпалось совсем, оставив после себя лишь ледяную тьму пустоты и маленькую комнатку в прихожей графа, а надо мной разъяренное лицо Аверре.

Первые секунды пока приходил в себя, я соображал, каким именно образом очутился на полу. Все чувства и ощущения притупились, глаза застилала дымка, в ушах стоял звон, язык не слушался, а голова просто раскалывалась от жуткой, почти невыносимой боли.

Смотреть на Аверре с этого ракурса было непривычно и очень неудобно, но это пустяки. Судя по выражению его лица, моего наставника колотило от бешенства, его челюсти дико сжимались и разжимались — он, верно, что-то пытался мне втолковать, брызжа слюной во все стороны, — глаза выпучились, а брови почти скрылись под челкой.

Все равно не понимая, о чем он там разглагольствует, я махнул рукой, призывая к молчанию и кое-как поднялся на ноги. Сжимая голову обеими руками, я согнулся пополам от боли такой силы, что, казалось, вот-вот разорвет ее на куски. Аверре хорошенько меня встряхнул, резко схватив за плечи.

— Что ты наделал?!

Что он сказал, я по-прежнему не слышал, но прочел по губам и ответ мой был написан на лице искренним недоумением: а в чем, собственно, дело?