Я дрался на Т-34 - Драбкин Артем Владимирович - Страница 54

• Предыдущая
• 54/69
• Следующая

Всем, кто закончил училище с отличием, в том числе и мне, предложили остаться еще на три месяца, пройти курс политической подготовки, после которого на фронте можно было занять должность заместителя командира батальона по политической части. Я не стал отказываться. Как раз в то время вышел приказ об упразднении института военных комиссаров (приказ вышел 9 октября 1942 года). До этого времени все политработники имели звания «младший политрук», «политрук», «батальонный комиссар» и т. д. Теперь их всех стали переаттестовывать и присуждать обычные воинские звания. Меня назначили командиром взвода 7-й курсантской роты 2-го танкового батальона. Мне тогда шел девятнадцатый год. Мальчишка! А рядом за партами сидели взрослые мужики с двумя-тремя «кубиками», и даже со «шпалами»![11] Они мне по возрасту годились в отцы! Помню, однажды я был дежурным по батальону, прихожу в казарму, а во взводе спят только три человека из сорока двух. Я у дневального спрашиваю: «Где остальные?» Оказалось, что тридцать девять человек в самоволке. Все по бабам пошли! Мужья на фронте, а эти — к их женам.

По завершении учебы нас отправили в Горький получать танки, выпускавшиеся заводом «Красное Сормово». Квартировались мы в Болохне, где располагался 3-й запасной учебный танковый полк. Здесь мы получили личный состав и стали заниматься боевой подготовкой, так называемым сколачиванием взводов и рот.

Сколачивание проходило на полигоне, где экипажи отрабатывали такие задачи, как наступление взвода, взвод в обороне, взвод на марше. И то же самое, но уже в составе роты. После завершения сколачивания были практические стрельбы из танков.

При сколачивании экипажей я, как командир взвода, должен был позаботиться о том, чтобы члены экипажей танков могли друг друга заменять. старался, чтобы каждый член экипажа в случае необходимости мог вести машину и стрелять из пушки и пулеметов.

Такое сколачивание позволяло добиваться от каждого члена экипажа четкого знания своих обязанностей, а от командиров танков и взводов — своего места на поле боя и управляемости. Ведь управление — это неотъемлемая часть боя. Командир взвода наблюдает поле боя и дает команды командирам танков своего взвода на открытие огня по цели или на передвижение. Но чаще бывало так, что времени отдавать команды нет. Ибо если будешь чрезмерно увлекаться командованием другими, то свою смерть прозеваешь. Тут все зависит от экипажей танков взвода, которые должны действовать самостоятельно.

Должен сказать, что сколачивание проходило на учебных машинах. А когда нас отправляли на фронт, нам выдали совершенно новые танки. Казалось бы, танки были те же самые — «тридцатьчетверки», но это только на первый, дилетантский, взгляд. Каждая машина, каждый танк, каждая танковая пушка, каждый двигатель имели свои уникальные особенности. Их нельзя узнать заранее, их можно выявить только в процессе повседневной эксплуатации. И в итоге на фронте мы оказались на незнакомых машинах. Командир не знает, какой бой у его пушки. Механик не знает, что может и что не может его дизель. Конечно, на заводах орудия танков пристреливали и проводили пятидесятикилометровый пробег, но этого было совершенно недостаточно. Разумеется, мы стремились узнать свои машины получше до боя и для этого использовали любую возможность.

Весной 1943 года мы погрузились в эшелон, который вскоре прибыл под Москву. Здесь формировалась 4-я танковая армия, в состав которой входил 30-й Уральский добровольческий танковый корпус, в котором я прошел всю войну.

Летом 1943 года армия сосредоточилась юго-западней Сухиничей. Вот тут я принял свой первый бой. Первый бой — он самый страшный. Меня иногда спрашивают: «Вы боялись?» Я скрывать не буду — я боялся. Страх появлялся перед атакой, когда включаешь переговорное устройство и ждешь команду: «Вперед!!!» Одному богу известно, что ждет тебя через пять-десять минут. Попадут в тебя или не попадут. Сейчас ты молодой, здоровый, и тебе хочется жить, а надо идти в атаку, где через несколько минут тебя может не стать! Нет, трусить, конечно, мы не трусили. Но каждый из нас боялся. А в атаке включалась какая-то неуловимая дополнительная сила, которая руководила тобой. Ты уже не человек, и по-человечески ни рассуждать, ни мыслить уже не можешь. Может быть, это-то и спасало…

Где-то вечером 25 июля нас вывели на исходный рубеж. Задача, которую поставил командир бригады, была форсировать реку Орс. Мне довелось воевать в 63-й бригаде, которая в этот момент была во втором эшелоне. Первый эшелон наступления составляла 62-я танковая и 30-я мотострелковая бригады. Форсировав реку Орс, они уперлись в немецкую оборону на высоте, кажется, 212, которую прорвать не смогли. Тогда командир корпуса дал приказ нашей бригаде прорвать оборону и, двигаясь в южном направлении, овладеть Борисовом, затем Масальским. Однако инженерная разведка была проведена плохо, и при форсировании реки Нугрь танки застряли — пойма была болотистая, а противоположный берег представлял собой крутую стенку. Так что первый бой у нас получился неудачный, атака захлебнулась. Нас перебросили на другой участок фронта, вот там мы действовали более удачно. Немцы оборонялись на окраине деревни, где у них были и противотанковые орудия, и закопанные танки. В этом бою я уничтожил две пушки и закопанный T-III — по нему два раза выстрелил из орудия, и он замолчал. Ну а две пушки, что мы раздавили, — это не моя заслуга, а механика-водителя. Я успел только по ТПУ скомандовать: «Миша, влево! Пушка!» А когда по станине проехали, рядом, где-то в десяти метрах, стояла еще одна: «И другую дави, а то развернется и по корме нам даст!» Пехоты каждый из нас набил много. Когда мы выскочили на окраину, гляжу — через поле от нас удирает группа немцев, человек сто пятьдесят. Я рванул за ними и стал бить из пулемета — один падает, другой, третий, четвертый, пятый, десятый. Конечно, не я один стрелял — рота прорвалась, да и наша пехота тоже стреляла. Кто знает, я ли убил или кто другой, но, думаю, в этом бою человек двадцать пять я положил. За этот бой я был награжден орденом Красной Звезды. Конечно, и мы понесли потери. В этом бою наш батальон, а это двадцать один танк, потерял пять-семь.

Ты спрашиваешь, как ставились задачи на наступление? Командир роты ставил командирам взводов задачу двигаться от одного ориентира до другого в направлении действия роты. А вот как пройти это расстояние и остаться живым — это моя задача. Приказы командира роты во время боя поступали по радио: «21-й, 21-й, измени направление! Влево, азимут 200, немецкое орудие». Значит, ты разворачивайся, потому что оно может тебе в бок садануть.

Пошли дальше и с боями дошли до станции Льгов. По существу, мы уже выдохлись — у нас не осталось танков для дальнейшего наступления. Выбили у нас танки, выбили пехоту. Потери были значительные. В ротах осталось по одному-два танка. Бригада, по штату имевшая шестьдесят танков, на конец операции насчитывала не больше двенадцати. Эти танки вместе с экипажами у нас забрали и передали 197-й танковой бригаде. В ходе войны это была распространенная практика, когда оставшиеся в корпусе танки передавали одной бригаде, которая продолжала воевать, тогда как две другие отводились на переформирование.

После завершения Орловской наступательной операции нас отвели на формирование. Опять получили технику, экипажи, и в феврале-марте 1944 года армия участвовала в Проскурово-Черновицкой наступательной операции.

Вот тут произошел бой, о котором я хотел бы рассказать. Я в нем не участвовал, поскольку был во втором эшелоне, но наблюдал за его ходом. Произошел он 23 или 24 марта 1944 года в районе города Скалат. Мы двигались по дороге в направлении Каменец-Подольского, когда головная походная застава из трех танков Т-34 была уничтожена огнем трех «Тигров», стоявших на окраине деревни, находившейся на небольшой возвышенности. Пользуясь тем, что у нас 76-мм пушки, которые в лоб могут взять их броню только с пятисот метров, они стояли на открытом месте. А попробуй подойти? Он тебя сожжет за 1200 — 1500 метров! Наглые были! По существу, пока 85-мм пушки не было, мы, как зайцы, от «Тигров» бегали и искали возможность как бы так вывернуться и ему в борт влепить. Тяжело было. Если ты видишь, что на расстоянии 800 — 1000 метров стоит «Тигр» и начинает тебя «крестить», то, пока водит стволом горизонтально, ты еще можешь сидеть в танке, как только начал водить вертикально — лучше выпрыгивай! Сгоришь! Со мной такого не было, а вот ребята выпрыгивали. Ну а когда появился Т-34-85, тут уже можно было выходить один на один. Так вот, справа от дороги росли кусты, но недостаточно высокие, чтобы скрыть Т-34. И тут командир бригады, полковник Фомичев, принял правильное решение. Он был очень способным офицером, и его не случайно звали «батей». Он направил два танка «Валентайн» из нашего 7-го мотоциклетного батальона, которые, прикрываясь кустарником, подобрались к «Тиграм» на расстояние 300 — 400 метров. Выстрелами в борт сожгли ближайшие два танка, а потом расправились с третьим. Четвертый танк стоял на склоне возвышенности и не видел, что происходит у него слева. Потом он куда-то уполз. Таким образом, левый фланг обороны немцев был оголен, и мы по кустарнику устремились в эту брешь. Нас встретила противотанковая артиллерия. Между кустарниками и ее позициями было всего 100 — 200 метров, которые танк пролетает за 25 — 30 секунд. Ведь в атаку танк идет на большой скорости, галсами, постоянно меняя направление движения. Прямо поехал — считай, в потусторонний мир направился. Артиллеристы успели сделать несколько выстрелов, после чего пушки были раздавлены. Немецкая пехота убежала. Это только в кино пехота пропускает танки над собой, а в реальности, как только появились танки и вот-вот прорвут оборону, пехотинцы убегают по отсечным траншеям.

• Предыдущая
• 54/69
• Следующая