Мифы и личностные изменения. Путь к блаженству - Кэмпбелл Джозеф - Страница 43

Что, например, ценно в браке? Сам брак, Том или Джейн? Если Том считает, что самое важное — это Том, а Джейн считает, что это — Джейн, то у них не брак. Но если эти двое — при всем противостоянии, которое между ними существует, — могут сохранить мысль о том, что самое ценное — сам брак, который больше их противостояния, это уже хорошее начало.

Мой друг Генрих Циммер рассуждал об отношениях между мужчинами и женщинами как о творческом конфликте. Баланс заключается в напряжении, и это опять же похоже на игру в теннис. Неплохая аналогия. Понимаете, мяч летает туда-сюда, и каждый игрок постоянно сражается, это и делает игру хорошей. Но если вы выйдете из себя, рассердитесь и начнете драться всерьез — у вас не будет получаться уже не так хорошо, как получалось, пока вы помнили, что это всего лишь игра, делая все для того, чтобы укреплять свою позицию, но не забывая о партнере на противоположной стороне.

Мастер дзен Доген, великий учитель секты Сото, сказал, что признание дуализма не должно мешать воспринимать единство. Вы подчеркиваете дуализм, но он не должен препятствовать реализации единства. Так вы становитесь более человечны.

Такова суть рыцарского поединка: два рыцаря несутся друг другу во весь опор, но каждый признает в другом доблестного рыцаря. Фанатик — это человек, который утратил чувство равновесия и считает, что он прав: П-Р-А-В. С таким опасным чудовищем страшно повстречаться.

ЖЕНЩИНА: Можно ли читать Библию, опираясь на мифологию? Могут ли символы христианских и иудейских традиций интерпретироваться как трансцендирующие область противоположностей?

КЭМПБЕЛЛ: Знаете, в Библии есть такие моменты, которые вы можете выбрать, и они помогут вам сделать вашу жизнь более насыщенной. Вам не нужно отбрасывать Библию, но, безусловно, придется перечесть ее заново, потому что ортодоксальных интерпретаций обычно недостаточно — они слишком буквальные. И у вас может быть две совершенно противоположные мифологии, которые используют один и тот же символ и считают себя иудейскими или христианскими, — ортодоксальная позиция в них обеих заключается в том, что добро противостоит злу, что Бог и человек существуют отдельно друг от друга. Но каждый из этих символов можно прочесть с точки зрения трансценденции противоположностей. Есть гностические и каббалистические секты, которые рассматривают те же самые символы с более мистической точки зрения. Помните, что сказал Господь Исайе.

Есть кое-что такое, что очень ярко проявляется в Иисусе, но не в самом христианстве, как оно исповедуется. Когда Иисус говорит: «Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших»⁶⁷. Любить врагов? Предположим, что этот враг воплощает в себе все, что вам отвратительно. Предположим, что это Гитлер. Вы способны на такую любовь? Если нет, вы собираетесь назвать себя христианами?

Он должен остаться вашим врагом, потому что этого требует система вашей персоны. То, что вас научили считать хорошим и плохим, не соответствует его убеждениям. Поэтому вам нужно отстаивать то, во что вы действительно верите. Но можете ли вы любить его? Вы сейчас находитесь в позиции судьи на теннисном матче, но вам все равно приходится играть с какой-то одной стороны сетки. Это очень интересная проблема.

Христос говорит: «Возлюбите врагов ваших... да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных»⁶⁸. Христос считал откровением эту реализацию практически буддистского принципа единения со всем, что было сотворено, и с Создателем, но в ортодоксальной интерпретации такие откровения не приветствуются. Иисус говорит: «Я и Отец одно»⁶⁹. Он был распят за это ортодоксами, поскольку человек и Бог не могут быть едины. Аль-Халладж повторил ту же судьбу девятьсот лет спустя, по той же самой причине.

Пытаясь осмыслить это, церковь пришла к выводу, что Христос — это истинный Бог и истинный человек. Но Он говорил о другом; Он всегда называл себя сыном человеческим. Однако при этом и Он, и Отец небесный едины. Все это есть в книге.

ЖЕНЩИНА: А как насчет образа Франкенштейна? Моему сыну десять, и он очень увлечен Франкенштейном.

КЭМПБЕЛЛ: В этой истории переплелось множество мифологических мотивов, и основной из них — образ гомункулуса, искусственно созданного существа. Конечно, лучше всего этот мотив представлен в «Фаусте» Гете. В первой сцене второй части Фауст в лаборатории трудится над созданием Гомункулуса, маленького человечка в бутылке. Это символизирует рождение нового человека, Непорочное Зачатие, как бутыль символизирует девственное чрево. Человек создается не природой, не телом, но с помощью мастерства — дисциплины и духовной техники.

Алхимики всегда считали, что помогают природе выделить золото из породы, но их интересовало не столько золото как металл, сколько золото духа. Таким духовным изысканиям не будет конца, если вы взялись исправлять ошибки, допущенные природой. Маленький горбун в «Франкенштейне» символизирует слабость природы, ошибки и все, что, как считалось, должно остаться позади.

Интересно, сколько человек здесь читали «Нигдед»[66] Сэмюэла Батлера? Это история о людях, которые изобрели машину, автомат, который бы работал за них, подобно богам в старой семитской легенде, которые изобрели людей, чтобы те возделывали для них сад. Но как люди из старых легенд взбунтовались против богов, так и эта машина восстала против людей Нигдеда; аналогично поступает и создание доктора Франкенштейна, которое, кстати, довольно уместно назвали Адамом[67].

Так почему же эта история так нас завораживает? Я думаю, в силу двух причин. Первая заключается в том, что нам не чужда идея о создании нового мира: оставьте старое позади и постройте новое, где не будет места ошибкам, которых наделали взрослые. Вторая причина — то, что, оставаясь в своем мире, мы любим порассуждать о славном, добром, о том, что Бог есть любовь, и тому подобном, но всегда есть и другая сторона уравнения, и то, что за скобками, что подавлено, всегда манит нас, потому что наши души стремятся к равновесию.

Юнг указывает на то, что в Евангелиях мы читаем о любви, любви, любви. Но у святого Павла вам постоянно попадаются на глаза ужасные наказания, которые предназначены для грешников. То же и в Ветхом Завете. Вы читаете Псалмы, поете славу Господу, а потом обращаетесь к Иисусу Навину и восторгу от грядущих разрушений, ликованию оттого, что Ниневия, или Иерихон, или еще какой-нибудь город один за другим будут стерты с лица земли. Как-то так.

МУЖЧИНА: В романе Мэри Шелли чудовище — не страшный монстр, а прекрасное создание [68] . Когда киностудия MGM работала над фильмом, они подумали, что должна же быть какая-то причина, по которой это существо так ненавидели, и изобразили его уродливым. На самом деле он был красивым, и что-то в человеке заставило его проявить ту, другую сторону...

ЖЕНЩИНА: А еще это неправильно, что мужчина создает новую жизнь.

КЭМПБЕЛЛ: Только Господь может создать дерево. Конечно, кто-то еще сказал: «Только Господь мог создать таракана».

ЖЕНЩИНА: А вы можете рассказать о странствиях женщины-героини? Это то же самое, что и странствия мужчины?

КЭМПБЕЛЛ: Все великие мифологии и многие мифологические истории по всему миру рассказаны с мужской точки зрения. Когда я работал над «Тысячеликим героем» и хотел включить туда персонажа-женщину, мне пришлось обратиться к волшебным сказкам. Их рассказывали женщины детям, понимаете, поэтому там возможна иная точка зрения. Именно мужчины создавали большую часть мифов. Женщины были слишком заняты, чтобы сидеть и придумывать истории.