Тайный агент Господа - Гомес-Хурадо Хуан - Страница 18

Паола признательно улыбнулась. Словно зачарованная, она захотела его вновь, в последний раз, немедленно. Однако она прекрасно осознавала, что совершит ошибку, уступив своему желанию, и ошибка обойдется ей очень дорого — она поплатится разбитым сердцем. К счастью, наваждение было мимолетным, Паола усилием воли мгновенно взяла себя в руки. Кажется, предмет ее страсти ничего не заметил.

— Директор, меня беспокоит, что Фаулер начнет путаться под ногами во время расследования. Он может стать серьезной помехой.

— Может. И в равной степени может оказаться очень полезным. Он служил в ВВС, к тому же отличный стрелок, не считая… других его достоинств. И он знает как облупленного нашего основного подозреваемого. А то, что он священник, поможет вам сориентироваться в непривычном, далеком для вас мире, равно как и суперинтендант Данте. Мне представляется, что наш коллега из Ватикана откроет для вас двери церковных иерархов, а Фаулер — их помыслы.

— Данте — невыносимый придурок.

— Я знаю. И неизбежное зло. Все потенциальные жертвы подозреваемого находятся в его стране. И хотя нам до нее рукой подать, там их территория.

— А Италия — наша. В случае с Портини они действовали нелегально, не посчитавшись с нами. Они пренебрегли законом.

Директор цинично пожал плечами:

— Что мы выиграем, изобличив их? Наживем себе врагов, ничего больше. Забудьте о политике и о том, чтобы не попасть впросак. В настоящий момент нам нужен Данте. В любом случае, как вы понимаете, другой группы у вас не будет.

— Но вы — шеф.

— А вы — моя любимая ispettora. Диканти, я иду наконец спать, а завтра с утра засяду в лаборатории и разберу на молекулы все, что мне принесут. А вас оставляю строить ваши «воздушные замки».

И Бои пошел прочь по коридору. Вдруг он резко остановился и, повернувшись, посмотрел на нее в упор:

— Еще одно. Негропонте очень просил нас поймать этого негодяя. Просил как о личном одолжении. Это понятно? Я просто в восторге от того, что нам обязаны…

Приход Сент-Томас

Августа, Массачусетс

Июль 1992 г.

Гарри Блум поставил корзинку с пожертвованиями на стол в глубине ризницы и в последний раз заглянул в церковный зал. Никого не осталось… На первую службу по субботам народу приходит немного. Он знал, что если поспешит, то успеет вовремя, чтобы посмотреть финальный забег на сто метров. Ему нужно только оставить казулу ^[43] служки в шкафу, сменить лакированные ботинки на кроссовки и лететь домой. Мисс Мона, учительница четвертого класса, постоянно бранила его за беготню по коридорам коллегии. Мать отчитывала за беготню по дому. Но на протяжении полукилометра, разделявшего церковь и дом, была свобода… Он мог нестись по улице как угодно быстро, только не забывать смотреть по сторонам, пересекая проезжую часть. Когда он вырастет, то станет легкоатлетом.

Он тщательно сложил казулу и убрал ее в шкаф. В шкафу лежал рюкзак, из которого он достал кроссовки. Он аккуратно снимал ботинки, когда на плечо ему легла рука отца Кароского.

— Гарри, Гарри… Ты меня разочаровал.

Мальчик хотел повернуться, но отец Кароский твердо удержал его.

— Ты ведь плохо поступил?

Интонации отца Кароского изменились, он как будто стал задыхаться.

— И сверх того, ты пытаешься хитрить. Еще печальнее.

— Святой отец, я правда не знаю, что я такого сделал…

— Какое нахальство! Разве ты не опоздал на чтения святого Розария перед мессой?

— Отец, это все мой брат Леопольд, он заставил меня вымыться, понимаете… Я не виноват.

— Замолчи, бесстыдник! Не придумывай оправданий. Конечно, ты сам виноват. По телевизору показывали «Джи-Ай Джо», ты замешкался в гостиной, упустил время и ринулся к двери в последний момент.

— Простите, святой отец…

— Очень скверно, когда дети лгут.

Гарри никогда не слышал, чтобы отец Кароский говорил так гневно. И перепугался. Он опять попытался вывернуться, но жесткая рука буквально пригвоздила его к стене. Только теперь это уже была не рука, а настоящая лапа, как у человека-оборотня в сериале, который показывали по Эн-би-си. И лапа впилась в него когтями, вжимая его лицом в стену, будто заставляя пройти сквозь нее.

— А теперь, Гарри, мне придется наказать тебя. Сними штаны и не поворачивайся, иначе хуже будет.

Мальчик услышал, как что-то с металлическим бряцанием упало на пол. Он в панике снял брюки, убежденный, что его ждет порка. Стивен, прежний служка, шепотом поделился, что однажды отец Кароский наказал его, и это было очень больно.

— А теперь придется наказать тебя, — хрипло повторил Кароский, почти приникнув губами к его шее. Гарри пробрала дрожь. Он почувствовал дыхание священника, отдававшее мятой, и запах лосьона для бритья. Мысли совершили неожиданный поворот, и он понял, что Кароский пользуется таким же лосьоном, как и его отец.

— Покайся!

Гарри ощутил толчок и острую боль между ягодиц и подумал, что сейчас умрет. Он раскаивался, что опоздал, очень раскаивался, искренне. И хотя он сказал об этом державшей его лапе, признание не помогло. Боль продолжалась и усиливалась с каждым следующим «покайся». Гарри, уткнувшись лбом в стену, сумел разглядеть свои ботиночки на полу ризницы, и ему захотелось обуться и убежать, стремительно и далеко.

Стремительно и далеко, очень далеко.

Квартира семьи Диканти

Виа делла Кроче, 12

Среда, 6 апреля 2005 г., 1.59

— Сдачу оставьте себе.

— Очень щедро, grazie tante^[44].

Паола проигнорировала сарказм в словах таксиста. Мелкие пакости большого города, где даже таксист недоволен тем, что получил на чай всего шестьдесят евроцентов. В лирах это вышло бы… Уф! Много. Точно. И вдобавок невежа, стартуя, прибавил газ. Будь он воспитанным человеком, он подождал бы, пока женщина войдет в подъезд. Господи, в два часа ночи улица была совершенно пустынной.

Для середины весны погода держалась жаркая, но, несмотря на это, по спине Паолы прошел озноб, когда она открывала парадную дверь. Ей показалось, или она действительно видела тень в конце улицы? Наверняка показалось.

Она стремительно захлопнула за собой дверь, чувствуя себя ужасно глупо из-за внезапно охватившего ее страха. Она взлетела на три этажа вверх как на крыльях. Деревянные ступени издавали гулкий грохот, но Паола его не слышала — так сильно стучала кровь в ушах. До своей лестничной площадки она добежала едва дыша. И застыла у порога квартиры.

Входная дверь была приоткрыта.

Медленно и осторожно она расстегнула пиджак и нащупала наплечную кобуру. Вытащила свое табельное оружие и приготовилась стрелять, направив ствол под прямым углом к телу. Толкнув свободной рукой створку, она неторопливо вошла. В прихожей горел свет. Крадучись, она шагнула внутрь и тут же отскочила от двери, прицелившись в проем. Ничего не произошло.

— Паола?

— Мама?

— Входи, дочка, я на кухне.

Вздохнув с облегчением, Паола водворила пистолет на место. Ей никогда не приходилось применять оружие в реальной жизни, только на учебных стрельбищах в академии ФБР. В свете последних событий нервы у нее явно пошаливают.

Лукреция Диканти хлопотала на кухне, как ни в чем не бывало намазывая сливочным маслом галеты. Запищал таймер микроволновки, пожилая женщина вынула из печки две дымящиеся чашки молока и поставила их на сервировочный столик. Паола, еще не успевшая отдышаться, оглянулась вокруг. Все было на своих местах: пластмассовая свинка с деревянными ложками, торчавшими из поросячьей спины, яркая картинка, нарисованная хозяйками собственноручно. В воздухе витал слабый запах майорана. По запаху Паола вычислила, что мать готовила днем canolis^[45]. И поняла также, что мать съела их все до единого и потому теперь угощала ее печеньем.