Высоко над уровнем моря - Метелин Олег - Страница 25

• Предыдущая
• 25/53
• Следующая

Смотрю на выгнувшееся, начинающее коченеть тело разведчика: подбородок убитого подвязан шнурком, лицо закрыто капюшоном маскхалата, пропитанного кровью, перехваченные поясным ремнем руки уложены на животе. Это – как ведро холодной воды в нагретую постель. Ощущение безопасности слетает в одно мгновение. Стряхиваешь его, как собака капли с шерсти.

Оттаскиваем убитого в самый хвост вертолета.

Прыжок наружу, как их рая в преисподнюю. Без сантиментов, пожалуйста.

Перекатывающимися волнами рев двигателей вертолетов медленно удаляется от нас. Мы завистливо провожаем его, вглядываясь в череду гор, за которыми осталась база нашего полка. Сейчас она кажется самым милым местом на матушке – планете. А мы остаемся со своим геморроем – боевой задачей.

– Рота, слушай боевую задачу! На марше мы вошли в боевое соприкосновение с разведкой противника. В результате разведгруппа была уничтожена. Как показали отметки на карте, снятой с командира «духов», их целью было выйти на дорогу, по которой должна была пройти колонна нашего полка. Выбрать позиции для нападения и безопасные пути отхода главных сил моджахедов после окончания операции. Теперь они этого уже не сделают…

Но существует основная часть отряда Курбана, которая, как показала воздушная разведка, движется в нашем направлении. «Вертушки» нанесли по ней БШУ и частично рассеяли бангруппу. Окончательно уничтожить ее не удалось. Мы должны выйти на определенный командованием рубеж раньше «духов» и при подходе противника уничтожить его! Нам придано в помощь отделение десантников с двумя АГС –17. Так что душманам трандец обеспечен!

Ротный закончил свою речь перед нами залихватской фразой. Что совсем не соответствовало его мрачной физиономии. А у кого из нас она была веселая?

Погода портилась. Прозрачное синее небо медленно, но неумолимо затягивалось серой ватой. Солнца уже не было видно. Ветер усиливался.

Судя по всему, местный бог погоды обещал нам на головы снег. А снег в горах сулит нулевую видимость, шквальный ветер и прекрасную возможность свалиться в какую – нибудь щель.

…Снег, как всегда, повалил неожиданно и щедро, как пух из разодранной перины. Ветер тут же принялся охапками швырять нам его в лица, сыпать за воротник, заваливать им протоптанную десятками ног горную тропу. Мы шли, постепенно превращаясь в передвигающиеся сугробы.

Мы шли.

Движение означало жизнь: вокруг нас не было ни малейшего укрытия, за которым можно было переждать бурю. Да и смысла в этом не было – буран мог продолжаться и сутки, и двое. За это время мы бы превратились в окоченевшие трупы.

Мы шли на расстоянии метра друг от друга, чтобы видеть спину впереди идущего. Оскальзывались на тропе, которая становилась все больше похожей на каток. Падали. Поднимались и снова шли.

На коротком привале обвязались страховочной веревкой, чтобы ни один отдельно взятый солдат, заснувший на ходу, не свалился в пропасть. А она, как проклятие, начиналась почти у самых ног. Начиналась и тянулась рядом бесконечно.

…Потом путь перерезала узкая щель. Пришлось долго ползти вдоль нее по пояс в снегу, прежде чем нащупали подходящее место для перехода на другую сторону. Затем это повторится еще раз, еще и еще. Как я понимаю беднягу Сизифа…

Я уже не задумываюсь над смыслом изменений маршрута. Те, кто идет впереди, должно быть, знают его. А мы… Мы всего лишь стадо, бредущее за своим вожаком.

Снова зачем-то лезем наверх. Груз, что висит за спиной и на груди, уже не толкает вперед, как это было во время предыдущего спуска со склона, а изо всех сил тянет назад. Ты пригибаешься все ниже, чтобы он хотя бы чуть – чуть успокоился на твоей спине.

Пригибаешься ниже, а снег подбирается выше, и вот он уже перед твоим лицом. Это уже что-то из серии про танталовы муки. Только, в отличие от проблем мифического героя, у нас все наоборот…

Мне очень не хочется ткнуться физиономией в снег. Как правило, после этого ноги поедут вниз по склону. Вместе с тобой, естественно. И тогда ты можешь сорваться в пропасть в одно мгновение ока – только подкованные пятки сверкнут…

Мы спешим. Мы очень спешим.

Если «духи» раньше нас займут перевал с пещерами – цель нашего перехода, не только операция обречена на провал, обречены мы. Обречены замерзнуть где – нибудь на голом склоне и быть погребенными снегом. «Духам», отсидевшимся в пещерах, не нужно будет изводить на нас патроны и гранатометные выстрелы. За них все сделает бог этих гор…

Сколько мы идем? Я никак не могу освободить запястье, схваченное резинкой рукава. Кручу им туда – сюда, и в щель между обшлагом и рукавицей тут же, словно боясь опоздать, набивается снег. Сколько идем? Какая, к черту, разница?! Идем и идем, мерно раскачиваясь под грузом навьюченного военного добра, до рези в глазах всматриваясь себе под ноги…

Встали.

Впереди слышу ругань нашего взводного. Ветер доносит до нас лишь обрывки его фраз. Кажется, кого-то тащат за веревку. Щербатый что ли, свалился? В снежном комке, из которого торчат лишь ноги да черный ствол автомата, родного брата не узнаешь.

Пользуюсь незапланированным перекуром и сажусь прямо в сугроб рядом с тропинкой. Точнее, откидываюсь на спину, потому что сесть тут невозможно. Умом понимаю, что делать этого не нужно – замерзнешь, но измотанному организму на это наплевать.

Ноющие, стертые ноги вытянуты вперед, каблуки надежно зарыты в слежавшийся нижний слой снега. Перед глазами – броуновское движение снежинок.

Через какое-то время с удивлением начинаю замечать, что их беспорядочный танец постепенно приобретает ритм. И вся эта мятущаяся пелена снега вдруг начинает кружиться в такт вальса Свиридова. Правильно, он так и называется: вальс из пушкинской «Метели»…

Метель. Как спокойно и уверенно она ведет свою партию, завораживая вихрем танца. И вот я кружу вместе с ней.

Странно, у меня получается, хотя раньше никогда не умел танцевать вальс. На выпускном вечере в школе задира и хохотушка Юлька подошла ко мне с необычным для нее выражением робости на лице и предложила первой парой, вальсируя, войти в банкетный зал. Я, к своему стыду, смог лишь помотать головой, пожать плечами и отделаться шуткой про гусар, которые не танцуют.

А теперь мне хорошо и спокойно: музыка уносит меня под белые мерцающие своды и Катя, Катюша, Кэт, моя студенческая любовь, протягивает руку.

"Из-за меня ты ушел из университета, – шепчет она мне, чуть задыхаясь от быстрого кружения вальса, – Чудак. Ты мне нравился. Ты просто спешил. Вы, мальчишки, всегда спешите…

…А я так рада была тогда, на улице, помнишь – в центре Москвы, на Никитской, когда мы столкнулись чуть ли не нос к носу. Неужели ты не смог прочитать это в моих глазах? Нет, ты был холоден и насмешлив: ведь за полгода перед этим я отвергла твою любовь. А ты не стал за нее бороться – значит, любил только для себя.

…А я… Я нарочно вышла замуж за этого Витю, чтобы отомстить тебе. Какими же мы были тогда дураками! Но все позади, давай танцевать. Обо всем забудем. Милый мой ершистый чудак, чудак…"

– Мудак! – кто сильно дергает меня за грудь, – Вставай, сука, замерзнешь!

Я с трудом разлепляю смерзшиеся ресницы и вижу перед собой злую и встревоженную морду Грача. В сознание с холодом, свистом ветра, болью в ногах и режущим светом пурги безжалостно врывается реальность.

Я ненавижу Грача за то, что он вернул меня сюда оттуда, где мы с ней почти поняли друг друга; где было так хорошо, где была ее теплая рука и вальс Свиридова.

Жесткая рукавица Вовки грубо растирает мне лицо.

– Очухался? – кричит он мне, – Ишак педальный, чуть не замерз! Чего улыбаешься, мудень?! Мамку во сне увидел?

– Катьку… – шепчу застывшими губами.

– Еще минут пять, – орет мой друг, – у тебя меж ног все в сосульку бы превратилось! Нужен ты был в таком виде своей Катьке!

– Да я ей в любом виде не нужен… – слова с трудом протискиваются между потрескавшихся губ.

• Предыдущая
• 25/53
• Следующая