Черная королева (СИ) - Оленева Екатерина Александровна - Страница 52

– Матушка? Как вы можете так говорить о моём отце?!

– То, что он твой отец не отменяет факта, что долгие годы он был мне тюремщиком.

Дочка смолкла и смотрела на меня почти с ужасом.

– Удивлена? Ты воображала нашу семейную жизнь идиллией? Но она такой не была. Лишь на фасаде висел парадный портрет идеальной семьи. То не идиллия, моя дорогая, то иллюзия.

Анэйро нахмурилась:

– Зачем вы теперь мне всё это говорите?

– Потому что я ненавижу ложь. Особенно противно лгать тем, кого любишь.

– Мне страшно вас слушать… вы с такой ненавистью говорите об отце. Разве вы не любили его? Хоть капельку?

Я вздохнула.

Разговор как-то незаметно повернул совсем не в ту сторону, в какую планировалось.

– Когда меня вынудили выйти замуж за твоего отца, я любила другого человека. Очень сильно любила. И эту любовь твой отец умудрился использовать как удавку, заставляя меня делать то, что хотел он.

Дело не в том, пойми, что плох был твой отец. Большинство мужчин не проявили бы со мной той мудрости и терпения, что смог проявить он. Но такова система взаимоотношений мужчины и женщины. Либо ты используешь их, либо они – тебя. Так что уж лучше – ты.

А теперь, если ты не против, вернёмся к твоему славному маршалу, бабнику, пьянице и бретёру. В твоём возрасте логично не пройти мимо такой прелести. Да что там греза таить? Такая прелесть женщинам нравится в любом возрасте. Но любовь, моя дорогая, это одно. Брак – совершенно другое. С таким, как маэстро Файер, неплохо проводить время. Оно пройдёт занятно, хотя, может быть, и не всегда легко.

С такими мужчинами интересно мериться характерами, закатывать им истерики, пытаться их перевоспитать. Особенно интересен последний пункт.

В юности многие красавицы верят, что ради них мужчина исправится. И вот тут их ждёт роковая ошибка. С какой такой стати мужчине исправляться? И не подумает. Он такой, какой есть.

Это мы, женщины, ломаем себя ради них. Мужчина так стараться не станет. Ты либо берёшь его таким, каков есть. Либо уходишь.

Твой маршал не перестанет таскаться за юбками и ездить на войну. Ни ради тебя, ни ради кого-то ещё. Согласна делить его с первой смазливой маркитанкой? Вперёд. Бери! Нет? Ну, тогда давай попытаемся подыскать тебе более покладистого супруга с более мягким нравом.

С мужем, моя любимая, милая доченька, должно быть удобно, надёжно и спокойно. Муж – это домашние тапочки, которые одеваешь после всех красивых, но неудобных туфель.

– Матушка, от ваших речей на душе тоскливо.

– Будет ещё тоскливее, когда до тебя дойдут истинные мотивы твоего рыцаря.

– Почему вы уверены, что они непременно дурны?

– Потому что, будь они иными, он попросил бы твоей руки официально, а не назначал свидания по розариям. Маршал не отрок со взглядом влюблённым. Своим действиям он вполне отчёт отдаёт.

И мне мерещится, намерения не отличаются у него кристальной чистотой.

Поэтому, доченька, ещё раз замечу что-нибудь подобное, буду вынуждена поговорить с королём.

Мы расстались – я злая, дочка в слезах.

Там, где начинаются сердечные дела, там и неприятности. До чего же не люблю я всю эту любовь!

Возросшая нервная возбудимость и повышенная агрессивность в моём случае лечились лишь одним способом – кровью жертвы.

Пора было выходить на охоту. Как не откладывай эту неприятную необходимость, рано или поздно она всё равно встанет стеной – не обойдёшь.

Покинув двор рано, в час, когда закат только начал пачкать небо в алый цвет, я отправилась к себе, велев меня не беспокоить ни под каким предлогом.

Я выбралась из тайного хода в город тогда, когда горизонт ещё не успел до конца почернеть. Заходящее солнце окрашивало город в цвета крови и пламени. И я направлялась по следам заходящего солнца, двигаясь на запад, позволяя зверю, послушно сидящему на поводке, потихоньку выбираться наружу.

На востоке небо густо затягивали облака.

Они тоже полыхали, словно раскалённая медь.

Вскоре небо окончательно погасло.

Я разрешила и светильнику моего разума последовать его примеру.

Пусть ведёт голод, растущий и всеобъемлющий.

На самом деле найти жертву в городе несложно – всегда найдётся шваль, преступившая все законы Двуликих и людей.

Обычно я заходила в самые злачные районы, куда без нужны не суются люди куда крупнее и смелее той девушки, которой с виду выглядела я.

Здесь процветали проституция и бандитизм. Здесь нищета и порок сплелись в единое покрывало.

Сеть, из которой попавшим сюда душам уже не выбраться.

Отстойник, где разлагались остатки того, чему надлежало быть человеком.

Безнадёжное место – Бездна на земле.

Мягкий лунный свет серебрил обширный, мрачный и дикий пустырь, простирающийся сразу за крепостью, прозванной в городе Старой – последний бастион, за который дозоры не заходили.

За двумя длинными выщербленными стенами не возвышалось ни одной постройки. Ни один фонарь не освещал округу. Лишь вдали кое-где пробивался бледный свет свечей из редких окон.

Я разобрала зов, сильный, на вкус – едкий. Им потянуло откуда-то справа. Из-за проржавевшей, бывшей когда-то ажурной, решётки.

Прислушиваюсь к внутренним ощущениям, я пыталась понять, что это – страх или страсть?

Похоже, страх. Сильный, на грани паники.

Страх слишком сильный для того, чтобы кричать.

Сейчас, когда демон почти сорвался с поводка, он чувствовался и ощущался как живое существо, за которым я шла по следу.

Притягивает, манит, дразнит. Кружит голову. Наполняет всё тело вибрирующей жаждой крови и боли.

Воображение уже рисовало, как я сожму податливую плоть в руках. Как под моим жаром она начнёт сплавляться, распространяя вокруг себя боль, насыщающую и вкусную.

Как эта плоть станет терять вес, выгорая изнутри…

***

Запах жертвы притягивал, дразнил и манил.

Я смутно помнила, как преодолела разделяющее нас расстояние.

И застыла, поверженная в ступор. Жажда свернулась, как тень, застигнутая врасплох светом.

Передо мной стояла маленькая белокурая девочка, не старше пяти лет. Может быть даже младше.

Несмотря на холод, она была босая и лохмотья, служившие ей одеждой, вряд ли способны были согреть маленькое, трясущееся от страха, тело.

Прозрачные, полные ужаса, глаза уставились на меня.

Они были прозрачными и серыми. Как у Анэйро.

– Кто ты? – дрожащим голосом протянула девочка. – Монстр?

Вообще-то, да.

Но только ребёнку об этом знать не стоит.

– Смотря для кого, – выдохнула я, медленно опускаясь рядом с девочкой на колени.

– Ты не сделаешь мне больно?

Я покачала головой:

– Ни за что. Я не причиняю боли маленьким. Особенно если маленькие – это девочки.

– Потому что ты сама когда-то была девочкой?

На чумазом личике отражается жалкая попытка улыбнуться.

– Да. Потому что когда-то я была такой же, как ты. Ну, или почти такой же. Малышка, а где твоя мама?

– Мама умерла.

Ну, конечно. А как же ещё маленькие девочки оказываются одни в холодной осенней ночи?

– И что ты тут делаешь?

– Прячусь.

– От кого?

– От злого дяди. От него плохо пахнет. И он делает мне больно.

Девочка переступила худенькими, как былинки, босыми ножками. Ей явно было холодно.

– Как он делает тебе больно? Бьёт тебя?

Девочка опустила голову. Волосы, вьющиеся и мягкие, накрыли ей лицо.

– Он заставляет меня делать… он…

Я поняла отчего прячется эта девочка. И почему у её страха такой вкус.

Ярость и ненависть ко всем мужланам накрыла волной и, видимо, отразилась в глазах. Девочка сжалась, приседая на корточки, забиваясь в щель.

– Не бойся меня. Я пришла наказать не тебя, а того, кто не боится обижать маленьких девочек….

Резкий рывок сзади за волосы заставил меня опрокинуться на траву, не успев закончить фразы.

Перекошенное от ярости испитое лицо живо напомнило о моём собственном долбанном детстве. О детстве, которое я всеми правдами и неправдами старалась забыть.