Агентурная разведка. Книга первая. Русская агентурная разведка всех видов до и во время войны 1914-1 - Звонарев Константин Кириллович - Страница 36

Последний русский военный агент в Берлине перед войной 1914–1918 гг., - полковник Базаров, — так увлекся агентурной разведкой, что провалился и 22 июня 1914 года вынужден был покинуть пределы Германии. Провал этот произошел следующим образом. Базаров завербовал чертежника германского главного инженерного управления Поля. Последний только что женился, сильно нуждался в деньгах и продал Базарову план крепости Пихлау за… 20 марок, а план крепости Летцен за 400 марок. Базаров вел с ним переговоры о покупке еще кое-каких секретных документов. После одной такой встречи с Базаровым Поль на обратном пути встретил своего сослуживца и разговорившись с ним, раскрыл свою связь с Базаровым. Тот предложил работать совместно, а потом выдал Поля. Суд присудил его к 10 годам каторги. Узнав об этом, Базаров спешно выехал в Петербург, а вечером после его отъезда в берлинских газетах появился чистосердечный рассказ Поля с подробным описанием всех обстоятельств его преступления и с указанием на Базарова.

Заместитель Базарова по агентуре остался его секретарь некий Гломбиевский. Немцы арестовали его 20 июля 1914 года на улице в тот момент, когда он садился в экипаж с секретарем ген. консула Субботиным. В кармане у Гломбиевского находились три последних шифрованных телеграммы из русского Генерального штаба, которые он, однако, успел передать Субботину. Продержав Гломбиевского под арестом полтора часа, немцы его освободили[43].

Такой же участи, как Базаров, подвергся и его предшественник — полковник Михельсон.

Иногда германская контрразведка использовала русского военного агента в целях дезинформации. Так, например, в 1908 году она передала русскому военному агенту фальшивую "записку о распределении германских вооруженных сил в случае войны", о которой мы более подробно говорим в томе II нашей книги.

В конце 1910 года генерал-квартирмейстер представил начальнику Генерального штаба доклад, в котором жаловался на германскую и австрийскую контрразведки, не дававшие возможности русским военным агентам в этих странах заниматься агентурной разведкой.

Он писал, что "элемент болезненной раздражительности и крайней подозрительности, внесенный событиями 1908 года в взаимоотношения России, с одной стороны, и Австрии и Германии — с другой, с особенной силой развился, как то и следовало ожидать, на столь благодарной почве, каковую представляет собою разведывательная деятельность названных государств. Органическое недоверие к России заграницей в этой области за последнее время вспыхнуло с такой силой, что наши соседи склонны в каждом появляющемся в их пределах русском подданном видеть прежде всего военного шпиона, из категории которых, конечно, не исключены и наши официальные военные агенты".

"Положение последних при таких обстоятельствах ныне представляется тем более трудным, что, не ограничиваясь вполне законными и лояльными мерами предосторожности, германские государства, — избравшие, по-видимому, борьбу с военным шпионством щитом, из-за которого они с успехом и без риска могут наносить укол за уколом русскому самолюбию, — в последнее время стали в широких размерах пользоваться для сего провокацией".

"При таких условиях представляется совершенно необходимым освободить наших военных агентов в Австро-Венгрии и Германии, хотя бы на время, от выполнения каких бы то ни было негласных поручений по разведке и предложить им впредь уклоняться от сношений с лицами, обращающимися к ним с предложениями указанного характера".

В заключение генерал-квартирмейстер предлагал ввести как правило, что разведка против Австрии и Германии и покупка секретных документов этих стран должны возлагаться в виде основной обязанности на военных агентов в Бельгии и Швейцарии, "в соответствии с чем должен производиться выбор лиц на означенные должности".

Начальник Генерального штаба, однако, нашел, что проектируемые мероприятия не оградят военных агентов от попыток их скомпрометировать и дело осталось в прежнем положении.

Военный агент в Вене находился в аналогичном положении с берлинским. Еще в сентябре 1906 года полковник Марченко писал генерал-квартирмейстеру, что "вследствие письма вашего от 12 сентября, докладываю, что приложу все усилия и умение, дабы исполнить желание начальника Генерального штаба по сбору сведений о крепостных маневрах.

"Считаю, однако, нравственным долгом доложить, что я лишен почти совершенно орудий действий".

"Честолюбие и корыстолюбие являются теми человеческими слабостями, на которых агент может строить систему своей разведки. Орден и рубль являются главными факторами реальной добычи материалов. Один дает, считая не позорным и удобным приобрести орден и сохранить свой внешний престиж (это обыкновенно наиболее ценный источник), другой просто берет. Как купец. Причем в этом в последнем случае он или хронический, постоянный, или мимо прошедший, случайный сбытчик.

"Я осенью прошлого года докладывал о желании одного, крайне ценного лица, у источника дел стоящего, за определенную месячную сумму открыть тайны оперативных секретов Австро-Венгрии. Это предложение было отклонено. Лицо это, по моим сведениям, теперь работает за счет Италии".

Далее он пишет, что денег ему отпускают на агентурную разведку крайне мало, что он не имеет возможности содержать даже одного постоянного агента. Поэтому он решил работать при помощи русских орденов. Но и здесь Марченко постигла неудача — в выдаче этих орденов ему было отказано. Марченко особенно волновался по поводу отказа наградить русским орденом адъютанта военного министра Австро-Венгрии майора Клингспора и поручика артиллерийского полка 27 дивизии Квойко, оказавших ему ценные услуги.

В октябре 1911 года военный агент полковник Занкевич, сменивший Марченко, телеграфировал генерал-квартирмейстеру, что для получения определенных и вполне точных сведений о военных приготовлениях Австро-Венгрии необходимо "прибегнуть к содействию негласной разведки, к организации которой и приступаю. Считаю нужным доложить, что подвергаюсь опасности быть скомпрометированным".

Ген. — квартирмейстер ген. Данилов счел возможным поддержать это паническое настроение Занкевича, ответив ему, что начальник Генерального штаба, признавая необходимым возможное усиление наблюдения за происходящим в Австро-Венгрии, "рекомендует, однако, вам полную осторожность".

Понятно, что получив такой "добрый совет" начальства, военный агент пошел по пути "наименьшего сопротивления". Но и здесь было больше неудач, чем удач. Так, в том же 1911 году Занкевич писал генерал-квартирмейстеру, что на больших австрийских маневрах участвовало довольно много "батарей с разобранными орудиями", приспособленными "для перевозки в гористой местности и по дурным дорогам". Однако, "подробно ознакомиться с устройством приспособлений для перевозки орудий в разобранном виде не удалось: состоящие при военных агентах австрийские офицеры принимали все меры, чтобы не допускать нас близко к этим батареям".

"Тем не менее удалось рассмотреть в бинокль такую батарею на походе и получить довольно ясное представление о способах перевозки орудий в разобранном виде".

Этот же военный агент в Австро-Венгрии в 1912–1913 гг. (полковник Занкевич) играл активную роль в деле вербовки агентов и в частичном поддержании связи с завербованными агентами, которыми руководило особое делопроизводство генерал-квартирмейстера Генерального штаба, старавшееся, как мы выше указывали, вести непосредственно разведку в соседних странах.

Из письма делопроизводителя Особого делопроизводства полковника Энкеля от 6/19/IХ 1912 года на имя Занкевича мы узнаем, что лейтенант австрийской службы чех Э. Навратиля имел на национальной почве "дело чести" и вынужден был покинуть военную службу. После этого он поехал в Белград и предложил сербам свои услуги в качестве осведомителя. Он рассчитывал быть полезным сербам, ибо знал австрийские мобилизационные распоряжения на случай войны против Италии и Сербии. Сербское военное министерство его предложения отклонило, направив его к русскому военному агенту полковнику Артамонову. Навратиля не имел совершенно денег. Сербы выдали ему на дорогу один франк… и посоветовали обедать в бесплатной столовой общества Красного Креста. Он пошел и на это унижение. При разговоре с Артамоновым Навратиля наивно по этому поводу заявил, что "в Австрии всегда дают на обратный проезд тем, которые являются с предложением подобных услуг, но почему-либо бывают не приняты". Артамонов выдал ему 50 франков и отправил в Вену.