Червонная Русь - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 45
- Предыдущая
- 45/84
- Следующая
За стеной что-то гулко ударило в бревна – похоже, бросили деревянный ковшик. Причем бросали, надо думать, не в стену, да промахнулись. Значит, князь Владимирко…
Крики перешли в пронзительный отрывистый визг – похоже, прекрасные соперницы вцепились-таки друг другу в волосы. Не обращая внимания, князь Юрий вышел в сени и крикнул челядь – готовиться к отъезду в Звенигород. В голове носились какие-то обрывочные замыслы, додумать которые можно и по дороге. Главное – не мешкать, ведь просьба о разводе уже в пути!
Не имея лишних лошадей, в Звенигород он приехал только на седьмой день. Во всех церквах еще справлялись поминальные службы, заказанные благочестивым наследником, а сам князь Владимирко носил черный плащ и черную шапку в знак своей скорби. Черный цвет ему был исключительно не к лицу, как сразу заметил щеголеватый князь Юрий: Владимирко был высок, худощав, на бледном лице с длинными рыжеватыми усами сидело множество желтых веснушек. Но вслух учтивый гость, конечно, ничего не сказал, наоборот, придал своему лицу выражение почтительной и сочувственной скорби.
Приезду нежданного гостя князь Владимирко удивился, но принял его весьма радушно.
– Пиров, уж извини, не даем сейчас, пока по батюшке скорбим! – говорил он. – Но в остальном будь мне как брат, Юрий Ярославич, дорогой! Ведь Господь учил нас всякому стучащему отворять, особенно тех привечать, кто тяготы и утраты понес тяжкие!
Это был намек, и князь Юрий немедленно его подхватил:
– Да уж, беды мои тяжкие! Вот так Господь гордыню наказывает: хотел я к небесам взлететь, теперь вот разбитый лежу!
– Не кори себя так-то, Юрий Ярославич, твоя вина невелика. Таков подлый люд: сегодня зовет тебя на княжение, завтра отрекается! Кто им, черной чади, больше серебреников даст, тому и продадут! Мне ли не знать!
– Ты-то счастлив, Владимирко Володаревич: живешь в чести и богатстве, и жена-красавица при тебе, голубка белая… – Князь Юрий бросил влажный взгляд на княгиню Аграфену, сидевшую возле мужа. Это была невысокая, полненькая, несмотря на молодость, женщина, совершенно не в его вкусе, но в глазах князя Юрия читались очень правдоподобное восхищение и нежная братская любовь.
– Да уж, надо и за то Господа благодарить, что есть у нас! – с унылым смирением согласился князь Владимирко. – И не думать, что-де могло бы все и получше обернуться! И в Священном Писании сказано, что старший сын за отцом все имение наследовать должен, а мой Иаков и козлят отцу не зажарил, и право первородства у Исава отнял!
– О чем ты говоришь? – Князь Юрий сделал вид, что не понял.
– Ведь я у отца старший сын, разве ты не знал? А Перемышль он Ростиславке отдал, половцу нашему!
– Да что ты? – изумился князь Юрий. – Как же так можно?
– Уж не знаю! – Владимирко развел руками. – Ни в чем я из отцовской воли не выходил, был ему почтительный сын и добрый помощник, а половца и дома-то не застать, все мотался где-то, а вот поди ж ты! Он теперь – перемышльский князь и мне, старшему брату, заместо отца! Как будто опоил его чем перед смертью!
– Опоил? – еще сильнее изумился князь Юрий. – Отца родного? От этого, говоришь, и помер?
Князь Владимирко ничего на это не ответил и только поджал губы. Обвинять младшего брата в смерти отца он не решался, поскольку все еще хорошо помнили, что Ростислава в то время при отце не было.
– Что с него взять – половец он! – вставила княгиня Аграфена. Она не любила младшего деверя: он не сделал ей ничего плохого, но она уже была готова к тому, что ее мужу придется всю жизнь сражаться с Ростиславом за владения, а дети Ростислава будут сражаться за то же самое с ее детьми. – Мать его была поганой, и дядьки их до сих пор в поганстве пребывают, у себя в степи живут и жрут всякую дрянь, хомяков и сусликов, тьфу! Может, она и опоила мужа чем, чтобы все имение ее сыну досталось!
– Ничего, князь Владимирко, Бог милостив, твой род Он от врагов защитит и крепко утвердит на престоле отцовом и дедовом! – со вздохом ответил на это Юрий Ярославич. – А вот мне, грешному, худо приходится! Не дождаться мне детей и внуков, не увидеть рода продолжения! Как ни кайся теперь, а беды не поправить. Одно остается – в монастырь идти, иного нет мне приюта, грешнику проклятому! – с чувством, со слезами в голосе продолжал князь Юрий, сильно ударяя сжатым кулаком в золотой образок святого Георгия на груди. – Беззакония мои превзошли главу мою, и бремя тяжкое меня отягчает!
– Что же ты так казнишься, князь Юрий? – Князь Владимирко в свою очередь сделал участливое лицо. Он понимал, что опальный берестейский князь приехал к нему не просто так, и хотел скорее вызнать, что у того на уме. – Сердце не камень, еще помиришься с князем Вячеславом, и даст он тебе какой-нибудь город, у него ведь много!
– С Вячеславом Владимировичем я примирился, Божьей милостью. – Князь Юрий немного успокоился и поправил нагрудный образок. – Поцеловали мы крест в мире и любви, да вот дочь свою, законную мою супругу, не пожелал он мне отдать. Лань моя нежная, любезная моя серна, горлинка моя желанная, увижу ли я тебя еще! – Он прижал руки к лицу, словно в усилии удержать слезы. – Уж как я любил ее, и как она, моя жемчужинка, ко мне стремилась! Воспитана она в страхе Божием, никогда не преступила бы она заповеди, если бы не князь Вячеслав. Только бы мне вызволить мою овечку из пасти сего льва рыкающего, и тогда держал бы я ее у самого сердца, и благословил бы нас Господь потомством, и род бы наш умножился! Кто бы мне помог вернуть мою горлинку, что плачет теперь на сухом дереве, у гнезда разоренного, того я бы до смерти почитал, как отца!
– Даже не знаю, что и сказать тебе, Юрий Ярославич! – Князь Владимирко качал головой, не в силах так сразу придумать что-нибудь, что принесло бы пользу и гостю, и ему самому. – Попробовал бы помирить вас, да не знаю, станет ли слушать меня князь Вячеслав.
– Нет, он как кремень, слушать ничего не хочет, уже и к митрополиту в Киев послал! – глухо отвечал князь Юрий, не отнимая ладоней от лица. – Просил его сам епископ туровский, просили все попы и игумены, просили бояре и старейшины, никого не желает слушать! Нет, выдадут мою горлинку за другого, опозорят, а я в монастырь пойду! Нет мне в миру больше жизни! Прощай, князь Владимирко! Благослови тебя Бог, не дай дожить до моего горя!
– Погоди, Юрий Ярославич, не сокрушайся, отчаяние ведь великий грех! – Князь Владимирко поймал гостя за руку. – Отдохни, утро вечера удалее, а завтра еще поговорим. Глядишь, и наставит Господь.
К следующему дню Юрий Ярославич несколько успокоился и уже не впадал в такое бурное отчаяние, но его унылость ничуть не развеялась. Вызывая слезы на глазах благочестивого князя Владимирка и княгини Аграфены Ярославны, он с тоской говорил о своей любви к жене, о позоре, который ждет их обоих, если она при живом муже будет выдана замуж еще раз, о том, что для обоих разлученных супругов единственным прибежищем от горя и греха остается монастырь.
– Ведь сосватает ее князь Вячеслав, видит Бог, как получит разводную грамоту, сей же час сосватает! – горестно приговаривал князь Юрий. – Горлинка моя кроткая, безответная! Вот хоть твой брат-половец, князь Ростислав, если посватается – князь Вячеслав сразу отдаст! Ни на мольбы, ни на слезы ее не посмотрит – впихнет мою жемчужинку в пасть свиньям! Еще доживу я, горемычный, услышу, как на ее свадьбе крещеный люд веселиться будет, а сам не смогу даже повидать ее, бедную! А князь Вячеслав только рад будет, да и половец тоже. С таким-то тестем он не только Перемышль, а и прочие города заберет, и вас еще, с женой и детками невинными, из дому прогонит!
– Что ты говоришь такое, князь Юрий! – Владимирко вытаращил глаза и вскочил. – Половец на дочери Вячеслава Туровского жениться хочет?
Юрий Ярославич этого еще не говорил, но отрицать не думал.
– Зачем ему еще жениться, и так обойдется! – заметила княгиня Аграфена, обеспокоенно поглядывая на того и другого. – Один раз венчался, ну, не дал Господь, значит, нет его воли! Зачем еще Бога гневить?
- Предыдущая
- 45/84
- Следующая
