Англичанин Сталина. Несколько жизней Гая Бёрджесса, джокера кембриджской шпионской колоды - Лоуни Эндрю - Страница 11

Судя по темам, которые Бёрджесс выбирал для своих выступлений, к весне 1933 года он вплотную заинтересовался марксизмом. Его темы в течение семестра включали: «Мне или нам?», «Является искусство чем-то большим, чем просто ремесло?» и «Абсолютна ли реальность?». А 28 января он дал глубокий марксистский анализ темы «Является ли прошлое указателем?». Ясно, что марксизм медленно, но верно укоренялся в университете.

3 марта в «Письме из Кембриджа», опубликованном в журнале «Спектейтор», отмечено, что «политика и религия, недавно обычные статисты в драме дебатов, неожиданно снова вошли в моду; доктор Бухман и Карл Маркс греются в теплом свете прожекторов интереса, от которых они так решительно оттолкнули Пруста и Пикассо… большая часть пустой болтовни исчезла…»[108] Двумя месяцами позже тот же корреспондент отметил, что социалистическое общество движется влево и коммунистическое мировоззрение стало составной частью студенческого мнения[109].

В ходе 1932 года социалистическое общество Кембриджского университета (CUSS) существенно выросло и присоединилось к Коммунистической партии Великобритании (CPGB). В нем было только двадцать пять членов, и оно имело самые сильные позиции в Тринити-колледже. Среди его членов был Ким Филби, выполнявший функции казначея, философ Морис Корнфорт, работавший секретарем городского отделения коммунистической партии, и Гест – секретарь университета.

Другой организацией, в которую проникли коммунисты, было историческое общество Тринити, где 8 мая Филби (но не Бёрджесс) услышал речь Джона Стрэчи «Коммунизм и фашизм: историческая альтернатива», впоследствии вошедшую в его книгу «Угроза фашизма». Виктор Кирнан, учившийся на курс позже Бёрджесса, был настроен «сделать общество марксистской дискуссионной площадкой с акцентом на экономическую трактовку истории». В итоге оно стало такой же плодородной почвой для коммунистических идей, как общество апостолов[110].

На третьем курсе Бёрджесс продолжал упорно учиться, но уже появились признаки того, что его политическая деятельность мешает академической успеваемости. Том Дриберг в авторизованной биографии Бёрджесса впоследствии написал, что Гай снова получил высшие баллы в части II экзамена Tripos, хотя болезнь помешала ему завершить работы. Болезнь была все та же, мучившая его с шестнадцатилетнего возраста, – бессонница, нередко усугублявшаяся сильнейшими головными болями[111].

Строго говоря, Бёрджесс получил не высшие баллы, а aegrotat – диплом, выдаваемый студентам, не сдавшим выпускные экзамены по болезни. Неясно, была ли эта болезнь настоящим нервным срывом. К примеру, его друг Горонви Рис позже утверждал, что все это было притворство, поскольку Бёрджесс попросту ничего не делал. Майкл Грант, тоже студент Тринити-колледжа, писал: «Гай считал, что ничего не должен делать, кроме как трудиться по четырнадцать часов в сутки непосредственно перед экзаменами и пить много крепкого кофе. На этом он и сломался»[112]. Другой студент Тринити, лорд Терлоу, заявил, что Бёрджесс перед экзаменом принял амфетамины и в самый разгар работы ему стало плохо. Еще один студент писал, что это был бензедрин, но его незаконченные работы все равно были первоклассными[113].

Вскоре после окончания экзаменов на вечеринке, устроенной Эриком Дунканноном (позже граф Бессборо), Бёрджесс заметил симпатичного молодого человека с эмблемой Бруклендса на булавке для галстука. Микки Берн писал книгу о гоночном треке, и эти двое сразу ощутили тягу друг к другу. Их роднила любовь к машинам и восхищение А.Э. Хаусманом. В ту же ночь они стали любовниками. Берн был на полтора года моложе Бёрджесса. Он после года обучения бросил Оксфорд. Он вспоминал, что «Бёрджесс не делал тайны из того, что является гомосексуалистом и марксистом… У него были голубые глаза и густые волнистые волосы. Он отлично плавал и выглядел угрожающе здоровым. Его наружность иногда называли «мальчишеской». В нем действительно была некая задиристость и притворная невинность, как будто он только что позвонил в дверь какой-то важной персоне и сбежал. …Он был влюблен в марксизм, точнее, в марксистскую трактовку истории. …«История» заняла место Бога (а Бертран Рассел надеялся, что это сделает математика)»[114].

Их связь продолжалась все лето, а потом с перерывами еще несколько лет. Берн иногда приезжал на выходные к Бёрджессу в Кембридж, и они вместе подглядывали, как А.Э. Хаусман читает, сидя в кресле в саду колледжа. Бёрджесс познакомил любовника с Ф.А. Симпсоном и по секрету сообщил ему, что тот влюблен в Руперта Брука[115]. Молодые люди проводили время в Гранчестере, купались в реке Кам, ходили в гости к Э.М. Форстеру, где Берн допустил бестактность, спросив, согласен ли он, что Сомерсет Моэм – величайший английский романист. Бёрджесс познакомил Берна со своей матерью Эвелин, и как-то вечером они совершили романтическую прогулку в Оксфорд на спортивном автомобиле Бёрджесса, чтобы посмотреть в драматическом обществе Оксфордского университета (OUDS) поставленный Максом Рейнхардтом спектакль «Сон в летнюю ночь», в живописных декорациях оленьего парка колледжа Магдалины[116].

В то лето Бёрджесс провел каникулы с Энтони Блантом, Виктором Ротшильдом, Анной Барнс и Дэди Райлендсом. Ротшильд отвез их на своем «бугатти» в Монте-Карло, где они провели время с Сомерсетом Моэмом на его вилле Мореск[117].

С юга Франции Блант отправился в Британскую школу в Риме, где его школьный товарищ Эллис Уотерхаус стал библиотекарем и работал над диссертацией «История и теории живописи в Италии и Франции в 1400–1700 гг.». Тем же летом к ним присоединился Бёрджесс.

Рисунок, сюжет которого, вероятно, подсказал короткий рассказ Сомерсета Моэма «Дождь»

Во время этих каникул Бёрджесс сумел политизировать Бланта. Трое молодых людей ходили в музеи и бары, совершали длительные прогулки по городу, и Уотерхаус заметил, что Бёрджесс приобрел доминирующее влияние на Бланта. Он использовал доводы относительно важности государства для поддержки искусства, чтобы сформировать у Бланта марксистское мировоззрение. Юные марксисты были готовы расширять свой кругозор и укреплять влияние[118].

Несмотря на aegrotat (справку о болезни), осенью 1933 года Бёрджесс вернулся в Тринити-колледж как аспирант. Он готовил диссертацию по интеллектуальным предпосылкам пуританской революции и немного репетиторствовал, что у него неплохо получалось. Один из его учеников, лорд Талбот де Малахайд, Мило Талбот, позже не скрывал, что только благодаря помощи Бёрджесса сумел подняться от 2:2 по экономике до высших баллов по истории и затем сдать экзамен в министерстве иностранных дел[119]

События в мире вызвали ускоренную политизацию университета, но преобразовало студенческое коммунистическое движение прибытие в Тринити двоих новых молодых людей – оратора Джона Корнфорда и организатора Джеймса Клагмена. Это совпало со сменой тактики коммунистической партии. Теперь ее члены вербовались в основном из числа интеллигенции и студентов, а не рабочих.

Корнфорд, отец которого был профессором Тринити-колледжа, а мать – поэтессой, внучкой Чарльза Дарвина, годом раньше получил стипендию по истории в Тринити. Тогда ему было шестнадцать лет. Он приехал в Кембридж после нескольких семестров в Лондонской школе экономики, будучи уже убежденным марксистом и опытным агитатором. Он открыто жил с девушкой из рабочих, которую звали Рей Питерс. Высокий, красивый, с пышной гривой черных волос и темными проницательными глазами, всегда одетый в покрытые пятнами штаны, черную рубашку, грязный свитер и потрепанный плащ, он стал «рекламным красавчиком» кембриджских левых. Он привнес новое чувство цели в университетское марксистское движение и постепенно осуществил коммунистический захват, устранив более умеренных лейбористских сторонников. Его клич, что действовать должны если не политики, то студенты, чтобы предотвратить войну, остановить фашизм и ликвидировать безработицу, был столь же мощным, как наивным.