История одиночества - Бойн Джон - Страница 6

– Майлз Донлан, – тихо повторил я.

– Я полагаю, ты читаешь газеты, смотришь новости?

– Да, ваше преосвященство.

– Шесть лет. – Архиепископ присвистнул. – Как по-твоему, он выживет?

– Он немолод. А в тюрьме, говорят, не жалуют… – Я не смог произнести это слово.

– А что, никакие слухи до тебя не доходили, Одран?

Я сглотнул. Слухи, конечно, доходили. В Теренуре мы с отцом Донланом долгие годы работали бок о бок. Если честно, он всегда мне не нравился: в нем было что-то неприятное, а о ребятах он говорил, словно они одновременно его притягивали и отвращали. Но слухи, однако, доходили.

– Я не очень хорошо его знал, – уклонился я от ответа.

– Не очень хорошо знал, – негромко повторил архиепископ, в упор глядя на меня. Я отвел взгляд. – А вот скажи, Одран, если б ты слышал разговоры о нем или о ком-нибудь другом, как ты бы поступил?

Честный ответ – никак.

– Наверное, я бы поговорил с этим человеком.

– Поговорил бы с этим человеком. А со мной ты бы о нем поговорил?

– Вероятно, да.

– Ты бы обратился в полицию?

– Нет, – тотчас ответил я. – По крайней мере, не сразу.

– Не сразу. А когда?

Я тряхнул головой, пытаясь понять, что он хочет услышать.

– Честное слово, Джим, я не знаю, что бы сделал, кому и когда рассказал и рассказал бы вообще. Я бы рассудил по обстановке.

– Ты бы рассказал мне, вот что ты бы сделал. – Тон моего собеседника стал угрожающим. – Мне и больше никому. Неужто не видишь, как газеты на нас ополчились? Мы утратили контроль. И должны его восстановить. Репортеров надо прижать к ногтю. – Он глянул на статуэтку архиепископа Маккуэйда. – Думаешь, он бы терпел это безобразие? Нет, позакрывал бы типографии. Перекупил бы аренду студии и разогнал телевизионщиков.

– Сейчас другие времена, – сказал я.

– Паршивые, вот какие. Однако я отвлекся. О чем мы говорили?

– О нигерийском священнике, – напомнил я, радуясь смене темы.

– Ах да, отец Нгезо. В общем, он хорош. Черен как ночь, но это неважно. Он не один такой. В округе Доннибрук три парня из Мали, два кенийца и еще один из Чада. Говорят, в следующем месяце место викария в Тёрлсе займет малый из Буркина-Фасо. Ты когда-нибудь слышал об этой стране? Я – нет, но, выходит, есть такая.

– Кажется, она где-то повыше Ганы? – Я мысленно представил карту мира.

– Не знаю и знать не хочу. Хоть на одной из лун Сатурна, мне все равно. Нынче берем, понимаешь ли, что дают. Пускай юный Нгезо попытает счастья в Теренуре. Ему нужно сменить обстановку, к тому же он заядлый болельщик регби. Ты-то не особо интересуешься игрой, да?

– Кубковые матчи я не пропускаю, – возразил я.

– Вот как? А я думал, ты равнодушен к спорту. Нгезо поладит с ребятами, а им весьма полезно соприкоснуться с иной культурой. Ты не против освободить ему место?

– Я проработал там двадцать семь лет, ваше преосвященство.

– Я знаю.

– Школа стала мне домом.

Архиепископ вздохнул и, пожав плечами, слегка улыбнулся:

– У нас нет дома. То есть своего собственного. Ты это знаешь.

Легко тебе говорить, подумал я, покосившись на бархатные мебельные покрывала и тюлевые шторы.

– Я буду скучать по школе, – сказал я.

– Тебе не помешает на время оставить учительство и вернуться к церковной работе. Всего лишь на время.

– Поймите, ваше преосвященство, я никогда не служил в приходе.

– Джим, – лениво поправил архиепископ. – Джим.

– Я даже не представляю, где я мог бы начать. Вы-то куда хотели меня направить?

Архиепископ потупился и шумно засопел, на лице его промелькнуло легкое смущение.

– Ты, наверное, догадываешься, – сказал он. – Это, конечно, временно. Просто мне нужно кем-нибудь заменить Тома.

– Какого Тома?

– А как ты думаешь – какого?

– Тома Кардла? – вытаращился я.

– Вообще-то он сам тебя предложил.

– Он сам?

– Идея была моя, отец Йейтс, – жестко сказал архиепископ. – Но все варианты обсуждались в его присутствии.

В это верилось с трудом.

– Мы с ним виделись в прошлую пятницу. Он и словом не обмолвился.

– А я с ним виделся в субботу утром. Он заглянул ко мне на разговор. И он считает, тебе это будет по нраву. Я согласился.

Я не знал, что сказать. Быть не может, чтобы Том обсуждал ситуацию с Джимом Кордингтоном, сперва не поговорив со мной. Ведь мы с ним давние и очень близкие друзья.

В 1972 году мы с Томом Кардлом в один день прибыли в семинарию и сидели рядом, когда каноник рассказывал о распорядке нашей жизни на ближайшее время. Том, деревенский парень из Уэксфорда, был чуть старше меня – на прошлой неделе ему сравнялось семнадцать. Я сразу понял, что в Клонлиффе ему не по себе. Он излучал безысходное отчаяние, что сразу к нему расположило – не из-за того, что я пребывал в схожем состоянии, а просто я боялся одиночества и решил как можно скорее завести себе друга. Я уже скучал по Ханне и, хоть еще совсем мальчишка, предвидел, что мне может понадобиться конфидент, потому и выбрал Тома. Вернее, мы выбрали друг друга. Стали друзьями.

– Как ты? – примеряясь к христианскому милосердию, спросил я, когда мы распаковывались в отведенной нам келье (поскольку на ознакомительном собрании мы сидели рядом, нас и поселили вместе). Крохотная комната не впечатляла: узкий проход между койками, притиснутыми к стенкам, один платяной шкаф, на тумбочке тазик с кувшином, на полу ведро. – Чего-то ты маленько сбледнул.

– Самочувствие паршивое. – Его сильный провинциальный говор меня порадовал – я не горел желанием квартировать с дублинцем. Но когда я узнал, что он из Уэксфорда, рана в душе моей вновь открылась, ибо при всяком упоминании этого графства волной накатывала печаль.

– После дороги? – спросил я.

– Наверное. Всего растрясло. Мы приехали на папином тракторе.

Я опешил:

– На тракторе из Уэксфорда в Дублин?

– Ну да.

Я вздохнул и покачал головой:

– Да разве это возможно?

– Мы ехали потихоньку. Часто ломались.

– Да уж, не хотел бы я оказаться на твоем месте. Тебя, кстати, как зовут?

– Том Кардл.

– А меня – Одран Йейтс.

Мы пожали руки, Том взглянул на меня, и мне показалось, что он вот-вот расплачется.

– Ты рад, что ты здесь? – спросил я. В ответ он что-то неразборчиво буркнул. – Ту т клево, не бойся. Пару лет назад сюда поступил один мой знакомый, так он говорил, здесь весело. Не одни молитвы и всякое такое. Каждый день игры, спорт, хоровое пение. Ту т классно, вот увидишь.

Том кивнул, но, похоже, я его не убедил. Он открыл чемодан со своим барахлишком – рубашки, штаны, исподнее и носки. Сверху лежала роскошная Библия, и я взял ее посмотреть.

– От мамы с папой, – сказал Том. – Вроде как на прощанье.

– Наверное, дорогущая. – Я протянул ему фолиант.

– Возьми, если хочешь. Мне она без надобности.

Я рассмеялся, полагая, что он шутит, но лицо его было серьезно.

– Нет-нет, она твоя, – сказал я.

Том пожал плечами, взял Библию и небрежно бросил ее на тумбочку. За все годы он лишь раз-другой открыл эту книгу.

– В этом приходе Том прослужил всего года два, – сказал я. Столь скорая замена удивляла: и без того за последние двадцать пять лет Том сменил немало мест. Ты живешь на чемоданах, говорил я.

– Восемнадцать месяцев. Приличный срок.

– Наверняка он только обустроился.

– Он нуждается в перемене.

– Конечно, это не мое дело, – начал я, прикидывая, не поможет ли робкое непокорство сорваться с крючка, – но бедняга Том уже достаточно наездился. Наверное, было бы справедливо оставить его в покое, не правда ли?

– Как там у Шекспира? – широко ухмыльнулся архиепископ. – Не наше дело задавать вопросы?

– «Им надлежит не вопрошать, но исполнять и умирать», – поправил я. – Теннисон, «Атака легкой кавалерии».

– Разве не Шекспир?

– Нет, ваше преосвященство.