Опасные видения (сборник) (ЛП) - Дель Рей Лестер - Страница 28

— Ах, да, конечно же мне это известно. Именно поэтому меня и направили разузнать побольше. Чтобы посмотреть, не будет ли это желательно и для нас тоже. Я так понимаю, что я всего лишь последний из ряда подобных посетителей.

— Это так. Восточно-Азиатский Союз рассматривает в данный момент такую возможность, да и некоторые другие Союзы надеются включить это вопрос в повестку дня.

— Но если говорить о средстве устрашения в другом смысле — как это влияет на самих людей? Что из этого получается? Конечно, я понимаю, что они не могут продолжать свои уголовные карьеры в настоящем, но как это влияет на их психику здесь и сейчас?

— Принцип, — сказал смотритель, — был описан Лахимом Мэлли, нашим выдающимся пенологом…

— Да-да, разумеется, одним из величайших.

— Мы так считаем, да. Изначальная идея возникла у него из довольно-таки мелкой и банальной частицы народной истории. В старые времена, когда еще существовали частные магазины, и людям платили зарплату за то, чтобы они там работали, в тех из них, которые торговали выпечкой и кондитерскими изделиями, и прочими подобными лакомствами, которые молодежь очень сильно жаждет, — а также, как мне кажется, в пивоварнях и винодельнях — существовал обычай позволять новым работникам есть и пить сколько влезет. Было установлено, что довольно быстро они пресыщались, а потом и вовсе вырабатывали отвращение к тому, чего еще недавно так сильно желали — что, конечно, сберегало немало денег в долгосрочной перспективе.

— Мэлли пришло на ум, что если жестокий преступник будет обязан постоянно переживать заново эпизод, приведший к его заключению — если, так сказать, фаршировать его им ежедневно — беспрестанные повторения будут иметь аналогичный эффект. С тех пор, как мы научились безболезненно активировать произвольную часть мозга с помощью подсоединения к определенным местам измерительных электродов, эксперимент стал вполне реален. Мы, здесь, в этой тюрьме, стали первыми, кто применил этот метод на практике.

— И он действительно действует на них подобным образом?

— Поначалу некоторые из наиболее порочных — этот серийный каннибал, которого вы видели, или совратитель малолетних, к примеру, — они даже наслаждались постоянным повторение своих преступлений. Менее испорченные испытывали страх и инстинктивно отшатывались от этих сцен с самого начала. Но даже самым худшим — те двое пока что только начинают отбывать свои сроки — постепенно становится скучно, потом они пресыщаются, и в конце-концов, со временем им становятся совершенно отвратительны их прежние порывы. Страшно мучаются угрызениями совести, некоторые из них; бывало, закоренелые преступники падали на колени и умоляли меня позволить им забыть. Но, конечно, я могу этого сделать.

— А после того, как они отбыли свои сроки? Я так полагаю, как и в нашем Союзе, у вас пожизненное заключение означает на самом деле не более пятнадцати лет.

— У нас около двенадцати, в среднем. Но некоторые из них — последний, к примеру, — всегда будут представлять опасность для общества. В общем и целом, они примиряются. Ведь, не считая этого ежедневного испытания, их жизни здесь вовсе не так плохи. Они живут в комфорте, у них есть все возможности для образования и отдыха; там, где это возможно, мы организовываем супружеские визиты, и многие из них приобретают полезные профессии точно так же, как если бы были на свободе.

— Но что же с теми, которых освобождают? Кто-нибудь из них возвращался к преступной деятельности? Бывают среди них рецидивисты?

Смотритель выглядел смущенным.

— Нет, никогда еще ни один человек, прошедший через систему Мэлли, сюда не возвращался, — неохотно сказал он. — По правде говоря, я думаю, что обязан рассказать вам об одном небольшом затруднении, которое существует в Системе.

— До сих пор у нас не было ни единого субъекта, которого можно было бы вернуть в общество по окончании его срока. Всех до одиного вместо этого приходится переводить в психиатрическую лечебницу.

Африканский криминалист молчал. Затем его взгляд стал блуждать по кабинету, в котором они находились. Впервые он обратил внимание на бронированные стены, безосколочное стекло и нацеленное на дверь электронное оружие, которое можно было активировать одним нажатием кнопки на столе у смотрителя.

Смотритель проследил за его взглядом и вспыхнул.

— Боюсь, я просто трус, — произнес он защищающимся тоном. — На самом деле субъекты содержатся под постоянным надзором, а у робоохраны приказ стрелять на поражение. Но я все вспоминаю опыт своего предшественника, когда они с Лахимом Мэлли…

— Естественно, мне известно, — сказал африканец, — что Мэлли внезапно умер во время посещения тюрьмы. Сердечный приступ, как я понимаю.

— Мой предшественник был несколько беспечен, — заметил смотритель с мрачной улыбкой. — Он полностью доверял Системе Мэлли, и даже не выставлял робоохрану для защиты техников, и не обыскивал субъектов на предмет заточек перед ежедневной рекапитуляцией. Тогда и субъектов было больше — в тот день как минимум четырнадцать. Так что, когда они все вместе, с уже подключенными электродами, одолели техников и рванули к этому кабинету…

— О, да, Мэлли умер от сердечного приступа. Также, как и мой предшественник. Прямо в сердце, в обоих случаях.

Джульетта вошла в свою спальню, улыбнулась, и тысяча Джульетт улыбнулись ей в ответ. Потому что все стены были зеркальными; даже потолок отражал ее образ.

Со всех сторон на нее глядело очаровательное лицо, обрамленное золотыми кудрями. Лицо ребенка, лицо ангела. Разительный контраст зрелому телу в легкой накидке.

Но Джульетта улыбалась не беспричинно. Она улыбалась, потому что знала: вернулся Дедушка и привез ей новую игрушку. Надо приготовиться.

Джульетта повернула кольцо на пальце, и зеркала померкли. Еще один поворот полностью затемнил бы комнату. Поворот в обратную сторону — и зеркала засияют слепящим светом. Каприз — но в том-то и секрет жизни. Выбирай удовольствие.

А что ей доставит удовольствие сегодня ночью?

Джульетта подошла к стене, взмахнула рукой, и одна из зеркальных панелей отъехала в сторону, открывая нишу, похожую на гроб, с приспособлениями для выкручивания пальцев и специальными «сандалиями».

Мгновение она колебалась; в эту игру она не играла давно. Ладно, как-нибудь в другой раз… Джульетта повела рукой, и стена вернулась на место.

Джульетта проходила мимо ряда панелей и воскрешала в памяти, что скрывается за каждым зеркалом. Вот обычная камера пыток, вот кнуты из колючей проволоки, вот набор костедробилок. Вот анатомический стол с причудливыми инструментами. За другой панелью — электрические провода, которые вызывают у человека ужасные гримасы и судороги, не говоря уже о криках. Хотя крики не проникали за пределы звукоизолированной комнаты.

Джульетта подошла к боковой стене и снова взмахнула рукой. Покорное зеркало скользнуло в сторону, открывая взгляду почти забытую игру, один из самых первых подарков Дедушки. Как он ее называл? Железная Нюрнбергская Дева, вот как — с заостренными стальными пиками под колпаком. Человек заковывается внутри, вращается штурвальчик, смыкающий половинки фигуры (только очень медленно), и иглы впиваются в запястья и локти, в ступни и колени, в живот и глаза. Надо лишь держать себя в руках и не поворачивать штурвальчик чересчур быстро, иначе можно испортить всю забаву.

Впервые Дедушка показал, как работает Дева, когда привез настоящую живую игрушку. А потом показал Джульетте все. Дедушка научил ее всему, что она знала, потому что был очень мудр. Даже ее имя — Джульетта — он вычитал в какой-то старинной книге философа де Сада.

Книги, как и игрушки, Дедушка привозил из Прошлого. Только он мог проникать в Прошлое, потому что у него одного была Машина. Когда Дедушка садился за пульт управления, она мутнела и исчезала. Сама Машина, вернее, ее матрица, оставалась в фиксированной точке пространства-времени, объяснял Дедушка, но каждый, кто оказывался внутри ее границ — а она была размером с небольшую комнату, — перемещался в Прошлое. Конечно, путешественники во времени невидимы, но это только преимущество.