«Вечер, проведённый в доме Блэка» и другие «чёрные» новеллы - Петерс Эллис - Страница 16

— Он не может видеть нас, — сказал Малькольм. — В салоне, да; но чтобы видеть нас здесь, ему нужно переместиться в самый отдаленный угол участка; к тому же, он вернулся в дом.

Произнося это, он повернул голову и смог убедиться в правоте своих слов. Было только одно «но»: одна из собак стояла в том месте, о котором он только что говорил, и смотрела в сторону их дома; глаза ее блестели в темноте. Затем контуры ее головы изменились; она повернула ее, чтобы посмотреть на дорогу. Затем, повернувшись вокруг себя, собака отошла от решетки и, взяв разбег, прыгнула через нее, приземлилась на улице и исчезла. Она вернулась спустя мгновенье, идя рядом со своим компаньоном, челюсти которого аккуратно держали ручки маленького бумажного пакета. Собаки виляли обрубками хвостов, терлись друг о друга, оказавшись в нескольких шагах от решетки, перепрыгнули вместе и помчались по лужайке.

— Боже! Он живет там один с этими собаками! — воскликнула Виржиния.

Малькольм быстро обернулся к ней:

— Почему ты так думаешь?

— Честное слово, это очевидно. Ты видел, что только что делали эти собаки. Они у него в качестве слуг. Он не может передвигаться сам, и они бегают в магазин вместо него. Если бы у него была жена, то это делала бы она.

— И все это ты логически вывела в мгновение ока?

— Ты не заметил, как они счастливы? Да, они, по-видимому, очень счастливы оттого, что вместе.

Подумаешь! Это же собаки… Что они могут знать?

— Они знают, что такое быть счастливыми, — возразила Виржиния. — И они знают, что им делать в жизни.

В эту ночь Малькольм долго не мог заснуть, думая о том, как будет приятно жить и работать здесь в течение всего лета. Затем его мысли вернулись к агентству, и он спрашивал себя, почему у него нет особого чувства интуиции, которое позволяет человеку сделать карьеру в рекламе.

К четырем часам утра Малькольм сказал себе, что это, вероятно, было вызвано его боязливым характером. Он боялся всего. Все эти размышления не были чем-то новым для него, и он знал, что будет чувствовать себя в своей тарелке только к середине полудня.

Когда Виржиния попыталась разбудить его рано утром, он попросил оставить его в покое. В два часа дня она принесла ему чашку кофе и потрясла его за плечо. Минуту спустя, он вошел в кухню в пижаме и увидел, что жена приготовила взбитые яйца.

— Каковы твои планы на сегодня? — спросила она, когда он закончил завтрак.

— А что? — сказал он, подняв голову.

— Так вот, пока ты спал, я перенесла все твои принадлежности для живописи в другую комнату, которая выходит на фасад, я думаю, что там будет неплохая мастерская. Ты можешь там работать уже сегодня вечером.

Иногда Виржиния бывала настолько резкой, что поражала Малькольма. То, что она могла подумать, что он собирался ничего не делать в течение дня, вывело его из себя.

— Послушай, — сказал он, — ты знаешь, что мне необходимо акклиматизироваться, привыкнуть к месту…

— Да, я все это знаю. Поэтому я ничего не устанавливала. Я — не художник: я только перенесла все твои вещи на место.

Поскольку Малькольм сидел, не произнося ни слова, Виржиния убрала со стола, потом ушла в комнату. Она вернулась одетой, причесанной и с подкрашенными губами.

— Делай, что хочешь, — сказала она. — Я иду на другую сторону улицы, чтобы представиться.

Его охватило раздражение, но он взял себя в руки и сказал:

— Если ты подождешь минутку, я оденусь и пойду с тобой.

Он пошел в спальню, надел там тенниску, джинсы и мокасины. Он чувствовал, что жена подавляла его. Он всегда подчинялся, и сейчас Малькольму было ясно, что Виржиния уже спланировала его день.

Они стояли перед решеткой на узкой полоске газона — и ничего не происходило. Лужайка занимала практически весь участок. Казалось, что дом был поставлен на свое место с помощью вертолета. Малькольм более внимательно посмотрел на газон и, обнаружив следы, оставленные костылями калеки, почувствовал что-то вроде поддержки.

— Ты видишь звонок или что-нибудь похожее? — спросила его Виржиния.

— Нет.

— Мне казалось, что собаки должны залаять.

— Не думаю.

— Посмотри, — сказала она, дотрагиваясь пальцем до затвора решетки. — Краска едва слезла. Можно подумать, что он практически не выходит за пределы участка.

Коснувшись затвора, она зазвенела им, и тотчас же возникли собаки за домом. Одна из них застыла, затем сделала пол-оборота, в то время как другая подошла прямо к решетке и стала наблюдать за ними, повернув слегка голову набок.

Дверь дома открылась. В проеме двери заиграло солнце, затем появился человек и застыл на пороге. Когда он их узнал, он нагнул голову, улыбнулся и пошел к ним навстречу. Собака шла рядом с ним, и Малькольм заметил, что вторая собака, которая находилась у решетки, даже не повернула головы к своему хозяину.

Человек продвигался быстро, помогая себе костылями. Его болезнь, казалось, была локализована не в позвоночнике, а именно в ногах, потому что он пытался передвигаться с их помощью. Нельзя было утверждать, что он мог ходить, но он и не был совершенно неспособен к этому.

Ему, видимо, было около шестидесяти, но он так же хорошо выглядел, как и его владение: сухой, нервный, с загорелым лицом и глубокими морщинками вокруг маленьких голубых глаз и в уголках тонких губ; его седые волосы с желтым отливом были зачесаны назад, как это принято в британской армии; тонкие усы. На нем была твидовая куртка с кусками кожи на локтях, которая казалась слишком теплой для этого времени года, рубашка из тонкой светло-серой фланели и светло-голубая бабочка. Достигнув решетки, он оперся локтями на палки и протянул посетителям сильную руку, короткие ногти которой были цвета старой кости.

— Как поживаете? — спросил он с той интонацией, которая сразу обнаруживала прекрасное воспитание. — Я горю желанием узнать моих новых соседей. Я — полковник Ритчи.

Неподвижные собаки стояли по обе стороны от него, направив черные морды в сторону решетки.

— Очень рада, — сказала Виржиния. — Мы — Малькольм и Виржиния Лоуренс.

— Счастлив познакомиться с вами, — заявил полковник Ритчи. — Я уже чуть было не подумал, что в это лето Кортлью не удастся найти мне кого-нибудь.

— Какие изумительные собаки! — воскликнула Виржиния, улыбаясь. — Я наблюдала за ними вчера вечером.

— Да. Их зовут Макс и Мориц. Я очень горжусь ими.

В то время, как они болтали и обменивались любезностями, Малькольм спрашивал себя, почему полковник упомянул Кортлью, агента недвижимого имущества как поставщика клиентов. И что-то ему было очень знакомо в лице собеседника.

Виржиния сказала:

— Вы — знаменитый полковник Ритчи?

О да, конечно! Теперь Малькольм вспомнил все статьи, опубликованные в иллюстрированных журналах в момент выхода фильма на экраны, много лет тому назад.

Полковник Ритчи улыбнулся без малейшего стеснения:

— Да, я — известный полковник Ритчи. Но вы заметили, я в этом уверен, что я совсем не похож на того милого мальчика, который изображает меня в фильме.

— Какого черта вы здесь? — спросил Малькольм.

Обратив наконец свое внимание на него, Ритчи ответил:

— Надо где-то жить.

Виржиния тотчас сказала:

— Я смотрела на собак вчера вечером, они, судя по всему, вам служат помощниками.

— Да, это так. Макс и Мориц оказывают мне большие услуги. И все же лучше, когда есть люди. Я начал уже ставить под сомнение способности Кортлью.

Малькольм спросил себя, осмелился ли бы агент недвижимого имущества называть Ритчи «сторожем» в его присутствии.

— Входите, пожалуйста.

Так как затвор немного заело, полковник ударил по нему кулаком и поднял.

— Не бойтесь Макса и Морица… Они никого не обидят без соответствующей команды.

— О, я их совсем не боюсь, — уверила Виржиния.

— Вот это — напрасно, — заявил ей полковник. — Доберманы — собаки, с которыми нельзя обращаться фамильярно. Нужно несколько месяцев, прежде чем можно довериться им без страха.