«Вечер, проведённый в доме Блэка» и другие «чёрные» новеллы - Петерс Эллис - Страница 21

Полковник встал и подошел к двери.

— То, что никто из нас не мог бы терпеть в своем товарище, так это жалкий ум. Мы всегда принимали радикальные меры по отношению к таким индивидам. Сюда, Макс… Сюда, Мориц… Доброй ночи!

Ловя себя на мысли, что он смотрит, не отрываясь, на лифчик своей жены, Малькольм отвел глаза. Виржиния смутилась и покраснела.

— Я хочу только, чтобы ты знал, что все произошло именно так, как он тебе рассказал. Ритчи сказал мне, что он не будет против, если я его оставлю на какое-то время в гостиной и пойду переоденусь. И я ему не говорила о наших бедах. Мы только беседовали о том, чем ты занимаешься, чтобы зарабатывать на жизнь, и ему было нетрудно сделать вывод, что…

— Я не требую никаких объяснений, а только прошу тебя помочь мне решить эту задачу.

— Как ты собираешься ее решить? Он не брезгует никакими средствами и никогда не признает себя побежденным! Что может сделать против него такой человек, как ты?

«После стольких лет, — подумал Малькольм, — в столь неподходящий момент она решилась, наконец, вылить свою злобу».

Виржиния сказала, что пойдет спать, а Малькольм продолжал шагать по комнате с задумчивым видом, не произнося ни слова.

Уход жены даже обрадовал его: сейчас, когда он лихорадочно выстраивал в голове план действий, Виржиния могла быть только помехой.

Как только она закрыла за собой дверь спальни, Лоуренс прошел в мастерскую, в углу которой находилась картонная коробка со всеми принадлежностями для живописи. Он в задумчивости подошел к ней. Из этой комнаты были хорошо видны зажженные прожекторы и лужайка. Ритчи совершал ритуал обхода владения, а одна из собак стояла на страже и следила за другой стороной улицы. Сегодняшняя мизансцена в точности повторяла ту, что была накануне вечером. «Настоящая мизансцена», — подумал Малькольм, подбрасывая в руке бутылку коричневого растворителя. Он испытал удовольствие, ощущая мускулистую силу своей руки, от плеча до запястья, до самых кончиков пальцев.

Прошло целых пять минут, как Ритчи вернулся к себе, Малькольм громко и твердо сказал себе: «Сначала действуй, анализируй потом». Распахнув настежь входную дверь, он сделал два шага наружу, разбежался и швырнул бутылку с растворителем, которая, очертив полукруг, натолкнулась на металлическую решетку.

«Сейчас упадет», — подумал Малькольм. И бутылка со звоном разбилась, ударившись об один из покрашенных известью камней и обрызгав веером коричневой и липкой краски соседние камни, сетку и собаку, которая отпрыгнула назад, но, не получив приказа атаковать, осталась на месте, издавая жалобное тявканье. Малькольм вошел в проем своей двери и остановился. Когда открылась дверь Ритчи, он закричал изо всех сил:

— Guten Nacht, Herr Kommandant! — Затем быстро вбежал в дом, хлопнул дверью и закрыл ее на засов. Собака уже пересекла улицу, и ее передние лапы царапнули по другой стороне двери, доносилось ее тяжелое дыхание, напоминающее иногда кудахтанье.

Малькольм подошел к окну. Собака тотчас же отошла от двери и подпрыгнула, стараясь заглянуть в окно. Сделав крутой- поворот всем туловищем, она предприняла еще одну попытку. Малькольм внимательно наблюдал за ней.

Животное потерпело неудачу. Ее губы прилипли к стеклу, которое задрожало под действием удара, но окно слишком высоко поднималось над землей, и собаке не удавалось соединить угол прыжка с силой удара. Если бы ей удалось разбить стекло, у нее не хватило бы сил пронести свое туловище, и она упала бы на осколки стекла в оконной раме. Часть этих осколков вонзилась бы ей в шею, и полковник лишился бы одной из своих собак. А одной собаки ему недостаточно: разрушилась бы вся его система.

Собака вновь упала на землю, оставив на стекле влажную коричневую полосу.

Малькольм проигрывал в уме возможные варианты вторжения полковника в дом: разбить окно, бросив камень, он явно не сможет; дверь заперта на засов — ему придётся поразмышлять несколько дней, чтобы найти рациональное решение. За это время Малькольм тоже что-нибудь придумает.

Тем временем Ритчи уже подозвал к себе собаку. Когда животное подошло к хозяину, он, подняв один из своих костылей, сделал усилие, чтобы встать на колени и погладить по голове добермана. В этом жесте было что-то, напоминающее привязанность. Затем полковник выпрямился и отдал команду. Вторая собака вышла из дома и заняла позицию на углу двора. Ритчи вернулся в дом.

Малькольм улыбнулся, погасил свет, проверил задвижки на окнах, на дверях, затем через переднюю вошел в спальню. Виржиния сидела в кровати, глядя туда, откуда до этого слышался шум.

— Что ты сделал? — спросила она.

— О, я немного изменил ситуацию, — ответил он ей с улыбкой, — подтвердив мою независимость. Встряхнул полковника, запачкал ему фасад его владения и, надеюсь, он будет плохо спать в эту ночь. Обычная тактика Krieg. Думаю, что он сумеет это оценить.

Виржиния была поражена:

— Неужели ты не понимаешь, что он может сделать с тобой все, что угодно, если ты выйдешь из дома?

— А я отсюда не выйду. И ты тоже. Мы должны будем подождать только несколько дней.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила жена, — глядя на него так, как если бы он внезапно сошел с ума.

— Послезавтра или на следующий день, может быть, — объяснил Малькольм, — он должен получить продукты на дом из бакалейной лавки, заказ, который я не отменил. Кто-то приедет сюда на машине, из которой выгрузят разные вещи. Для меня неважно, что эти владельцы лавки ему чем-то обязаны; когда мы выйдем отсюда, он не сможет дать нас разорвать на куски своим собакам, при свете белого дня и при свидетеле. Мы сядем в машину бакалейщика и рано или поздно уедем на ней.

Виржиния выдохнула.

— Послушай, — сказала она, видимо пытаясь сохранить спокойствие. — Ему достаточно послать записку с одной из своих собак, чтобы аннулировать поставку продуктов.

Малькольм поддакнул:

— Да-да… И поставка не состоится. Ну и что? Он будет питаться мукой и яйцами, которые принесут ему собаки на спине? И что дальше? Ладно, пусть даже потребуется более двух или трех дней, но у нас масса продуктов, в то время как у него они на исходе. Вряд ли он сможет питаться топленым свиным салом, которое я ему принес. Впрочем, в любом случае сала всего три фунта.

Малькольм разделся и лег в постель.

— Завтра будет новый день, — сказал он, — и, черт возьми, я больше не хочу об этом думать сегодня. Я выиграл одно очко у нашего изумительного инвалида, а завтра, отдохнув, я посмотрю, как еще можно будет прорвать его оборону. Я знаю кучу маленьких полезных трюков из фильмов, в которых умные пленники выигрывают у дураков-охотников.

Протянув руку, он погасил лампу у изголовья:

— Спокойной ночи, любимая.

Виржиния тотчас же отвернулась от него, произнеся: «О Боже!» — скорее тоном сожаления.

Малькольм с грустью рассуждал в темноте, жена его была слишком ограниченной, чтобы оценить то, что он сделал. С другой стороны, подумал он, погружаясь в дремоту, что и он сам не был свободен от некоторой ограниченности во взглядах и суждениях. И Виржиния с годами к этому привыкла. Он заснул, спрашивая себя с удовольствием, что принесет ему завтрашний день.

Его разбудил какой-то шум, идущий из-под земли, словно неизвестное чудовище подрывало фундамент дома. В полусне он подумал с ослепляющей ясностью: «Ах, да, конечно: он вырыл туннель!» И его мозг воссоздал все детали операции: перевозка балок из неоконченных домов, чтобы укрепить туннель, в то время как вынутая земля добавлялась к земле около других домов. Может быть, существовали туннели и к другим фундаментам домов, потому что когда у полковника здесь будет больше народа…

Теперь в углу комнаты появилась какая-то извивающаяся желтая линия; рука Малькольма быстро зажгла лампу у изголовья. Разбуженная. Виржиния села в кровати. В углу комнаты был люк, контуры его замаскировали рейки разной длины. Крышка люка откинулась: в комнате распространился сильный запах пота и грязи.