Проживи мою жизнь - Блик Терри - Страница 5

Ночь страдала за стеклом, маялась от скачущего блеска автомобильных фар, мстила внезапно обрушившимся дождём за громыхание подъездных дверей и швыряла прицельно, словно в яростном припадке, в лицо, в затылок, в кисти и ступни осколки воспоминаний о Марте, смешивая цвета, запахи и пронзительность забытых прикосновений, раздирая abrazo[6], сбивая болео и перекручивая кольгаду[7]…

И саднила кожа содранных как раз в марте колен, когда, поскользнувшись на льду, коварно покрытом водой, неловко упала, а напористые жаркие пальцы, крепко взяв за кисть и обхватив за талию, буквально выдернули из лужи, и губы почувствовали гипноз, и была вспышка – глаза в глаза, и обе смеялись, не скрывая заполыхавшего румянца и ударившего по пояснице тока. И сзади кто-то ядовито отвесил:

– Вы ещё засоситесь, дряни!

А бесшабашная, гибкая, в кремовой курточке, с рваной, искусными лохмами, причёской спасительница неожиданно и задорно ответила почти никому сейчас не известной цитатой Станислава Ежи Леца:

– Всегда найдутся эскимосы, которые возьмутся советовать жителям Бельгийского Конго, как им лучше вести себя во время особенно сильной жары!

И они хохотали, как сумасшедшие, и цеплялись друг за друга, чтобы устоять на скользкой брусчатке, как чаша вина и тёмный огонь жажды, чувствуя себя бессмертными, свободными и дерзкими, какой бывает только мелодия, не люди.

Говорить – об этом? Вспоминать – так? Прожить заново ранящие и пугающие прошлым звонки, записки, охапки цветов? Выплёскивать сокровища памяти незнакомке?

«Почему, ну почему я не смогла уговорить тебя поехать тогда с нами? Ты была такая вдохновенная и нетерпеливая, когда высаживала Пашку у его офиса и отвозила меня, Костика и Володьку в клуб… Будто узнала что-то очень важное для себя… Что, что ты тогда узнала? Может, это тебя и убило?»

Диана рыдала, закусывая подушку, так, как не плакала даже тогда, когда прощалась с Мартой под полосой багрового солнца, встававшего в серебряной паутине.

[8]

В Париже ночью почти так же светло, как днём. По крайней мере, на улице Риволи, одной из самых старых улиц города. Она стелется по правому берегу Сены от площади Свободы, мимо сада Тюильри, Лувра, башни Сен-Жака, статуи Жанны д’Арк, дворца Пале Рояль и парижской мэрии. Семья Верлен владела одним из особняков с аркадами, рядом с маленькой, но очень цельной и прекрасно вписывающейся в ансамбль площадью Пирамид. Из гуляющих туристов мало кто знает, что Персье и Фонтен, архитекторы Наполеона, создали этот длиннейший ряд почти одинаковых зданий по задуманному, но не исполненному проекту времён Людовика Пятнадцатого, и строилась эта аркадная монументальность почти тридцать пять лет.

Поль Верлен, банкир и père de famille[9], статный, с ясными серыми глазами, высокий и худой, бесцельно ходил по кабинету, время от времени поглядывая в окно, и морщился от хлеставших по глазам вспышек света и резкого запаха бензина, который долетал даже до четвёртого этажа. От душившей смеси топлива и жжёных покрышек сегодня почему-то мутило, и, наверное, от этого вдруг подумалось, что даже трава, которая растёт здесь, в городе, кажется отравленной. Поль ждал Софи. Жена, вернувшись из России, вдруг стала избегать его. Она приобрела непонятную привычку поздно вечером уезжать с водителем, но, как выяснилось, не по фешенебельным проспектам, а по самым трущобам шестнадцати парижских веков. Верлен не осмеливался спросить, почему, и просто ждал и думал, думал над тем, как один шквалистый порыв страсти, разбивший небрежно запертые сердечные окна, может так изменить судьбу.

Банкир также ждал звонка Анри Шамблена, которому поручил присматривать за дочерью, осмелившейся воспротивиться отцовскому решению. Зная её въедливость, упорство, если не сказать – упрямство, а также семейную черту доводить до конца даже самые рискованные и безнадёжные дела, обращая почти неминуемое поражение в победу, Поль ни минуты не сомневался, что Майя не отступится и от расследования не откажется. Истинная дочь своего отца, она мастерски умела выглядеть безобидной, доверчивой, привлекательной, располагать к себе любого человека, но именно эти её способности и тревожили больше всего.

Он уже потерял младшую дочь, и отчётливо понимал, что вина в её смерти лежит на нём, и только на нём. И после той жуткой осени, которая уже разверзлась пропастью между отцом и любимой наследницей, страшился потерять старшую.

Вытащив своё длинное поджарое тело из постели, Майя сделала несколько шагов к огромному, до пола, окну и прислонилась плечом к косяку. Финский залив растекался жидким металлом, сопротивляясь хлещущим струям не по-летнему холодного дождя, который на одиннадцатом этаже казался серым душным маревом и превращал панораму города в призрачные картины, так любимые французскими импрессионистами. Всё плыло, не было ни одной точной грани, с отрывистым и гулким грохотом набрякшее небо распарывалось гнилыми полотнищами, становилось всё темнее и глуше. Далеко под ногами мокрые огни на фонарных колоннах расцветали пурпурными и оранжевыми тропическими цветами.

Ветер, штурмующий город, налетал яростным орлом, грохотал проржавевшим железом, гудел и свистел в вентиляционных трубах, швырял пригоршни острой, алмазной воды в стёкла.

Прошедших четырёх часов сна будто и не было, только вместо бокала вина – стакан рыжего апельсинового сока, много чёрного густого горького кофе, пара горячих тостов с маслом и сыром. Мысли дурманным дымом вились вокруг предстоящих встреч. Майя оборвала себя: возможно, предстоящих, потому что неизвестно, что решила для себя Диана и, если даже она согласится, то как надолго её хватит.

На сегодня было много работы. В присланных накануне отчётах засветилось несколько клиентов, которых стоило проверить дополнительно. Обязательно переговорить с Игорем Кислым: в материалах его группы последнее время отмечалась не то чтобы халтурность, но некоторая небрежность, что впоследствии могло привести к неправильному решению. Можно быть гениальным стратегом, но невозможно знать всё досконально. И малейшая ошибка станет первым камешком в лавине, которая и погребёт. Поэтому самая правильная тактика – перехватывать неточности в зародыше.

Что, если передвинуть Кислого с должности заместителя по аналитике финансовых документов на зама по анализу документов по учёту материальных ценностей? Пусть посидит, поворочается в накладных, соглашениях и договорах по хозяйственной части, может быть, это его встряхнёт. Или не трогать пока, обойтись внушением? Или отправить в Екатеринбург на проверку филиала? Тут, конечно, монетку не бросишь – не тот случай. А жаль. Потому что данных для решения мало.

Встряхнув мокрыми после душа кудрями, Майя снова подошла к приоткрытому окну. Стихия будоражила, заставляла нервно нюхать летучий, стылый воздух. Так настороженно, взъерошив загривок, дышит волчица перед вылазкой на охоту. И одежда сегодня – под стать погоде: рубашка цвета мокрой шерсти, с серыми жемчужными запонками, прямые чёрные брюки, чёрный, с серыми вихрями галстук-платок, строгий плащ-шинель.

Включила сигнализацию, вышла, крутанула ключ в замке. Пока ехала вниз, проверила сообщения в телефоне: от Орловой ничего. Лифт опустился прямо на подземную стоянку, где в ожидании хозяйки дремал чёрный «Ягуар».

Влажный асфальт в дрожащем мареве фонарей походил на расцвеченную шкуру потягивающегося питона. Выползающие после ночи, сонно и лениво расплёскивающие лужи автомобили тихонько взрыкивали, будто зевая.

Охранник привычно вскочил, когда распахнулась дверь, и Майя, махнув полами плаща, словно острыми крыльями, стремительно пролетела в залитый светом строгий вестибюль. Верлен едва обернулась на пост охраны, сомкнутыми в колечко пальцами подтверждая верную реакцию сигнализации на зацепленный на поясе небольшой электрошокер.