Влюбленный опекун - Кинсейл Лаура - Страница 29

• Предыдущая
• 29/71
• Следующая

На середине реки в безлунной темноте ему показалось, что все вокруг несется куда-то в пустоту. Он налег на одно из весел и развернулся, вглядываясь в головокружительную панораму, чтобы как-то сориентироваться в темноте.

Мрачная река была усеяна крошечными огоньками фонарей, установленных на носах и топ-мачтах чернеющих повсюду грузовых судов. Ветер дул против течения, и водная рябь искажала их отражения; отовсюду доносились скрип деревянных корпусов и позвякивание якорных цепей. Все вокруг выглядело странно незнакомым. Вверх и вниз по реке огоньки казались одинаковыми, не выделяющимися ни по форме, ни по другим признакам.

Гриф вдруг обнаружил, что оказался среди стоящих на якоре кораблей быстрее, чем ожидал. Их натянутые цепи слегка позвякивали, волны, набегая время от времени, с глухим стуком медленно ударялись о борт.

Он начал кружить в темноте среди кораблей, вглядываясь в их очертания, но то ли ветер сменился, то ли Гриф потерял ориентацию... Подплывая то к одному кораблю, то к другому, он пытался различить их названия и контуры, снова и снова вглядываясь в носовые украшения. Одно из названий показалось ему знакомым; Гриф поднял весла и, пустив лодку в дрейф, стер ладонью пот с лица. При этом он ощутил вкус крови на губах и посмотрел на свои руки, которые, сделавшись изнеженными за последнее время, теперь кровоточили. И все же он не чувствовал боли, только какое-то странное оцепенение в душе.

Миновав последний фонарь, освещавший нос незнакомого корабля, Гриф очутился в полной темноте. Он окончательно заблудился, но это нисколько не обеспокоило его, и он продолжал бесцельно плыть по течению.

Неожиданно впереди послышались шум двигателя и плеск воды, а затем появились красные сигнальные огни парохода с гребными колесами по обеим сторонам, которые выглядели как два белых призрачных крыла. Хотя Гриф знал, что находится на его пути, он лишь безучастно посмотрел на пароход, в то время как течение несло его лодку навстречу приближающемуся судну. Он устал. Устал думать. Устал чувствовать. Вода была темной и холодной, а пыхтение парового двигателя казалось теплым и близким, как биение сердца, заставляющего кровь циркулировать по жилам. Стоило немного задержаться на пути этого парохода, и тогда…Тогда не надо будет больше бороться за свое существование, бояться чего-то и страдать в одиночестве. Ему станет легко-легко...

Когда пароход уже почти навис над ним, шлюпка Грифа поднялась на волне и ее отбросило в сторону, так что она со скрежетом процарапала борт большого судна. Поднятые весла задергались в его руках, и шлюпка едва не перевернулась. Звук гребных колес превратился в угрожающий рев. Они надвигались, низвергая воду, подобно дьявольскому водопаду. При виде вздымающегося колеса Грифа пронзил ужас. Он ухватился за весло и уперся им в борт парохода, пытаясь оттолкнуться. Вал падающей воды с силой отбросил шлюпку в белый пенящийся след, и она завертелась, словно щепка. Огромное колесо прошло в шести дюймах от кормы, и Гриф едва не соскользнул в водоворот, который мог в одно мгновение поглотить его.

Гребное колесо скрипнуло и остановилось. В ночном воздухе раздался глухой свист – это пароход выпустил пар.

Свист затих, и Гриф услышал топот ног и взволнованные крики; потом сверху полетел спасательный круг. Он взглянул на высокий металлический борт судна и, сложив ладони рупором, крикнул:

– Эй, там! Не суетитесь! Я на плаву!

В свете огней парохода Гриф увидел свесившиеся через поручень головы.

– Придурок на паршивой лодчонке! – ворчливо прозвучал чей-то голос. – Ты еще жив, черт бы тебя побрал?

– Жив. – Гриф слегка оттолкнулся от парохода и вытер рукавом мокрое лицо. – Вы тут ни при чем, это моя вина.

– Бог мой, парень, ты едва не встал поперек корабля! Мы могли сломать твою посудину пополам!

– Я знаю, – печально сказал Гриф. Его ботинки на несколько дюймов погрузились в воду, скопившуюся на дне лодки.

– Кстати, если бы не носовой огонь этого абердинского клипера передо мной, я шел бы по направлению к Вулиджу и ты оказался бы на дне. Как ты мог допустить такую оплошность – ты что, не заметил нашего приближения?

Гриф посмотрел туда, куда указывал мужчина, и увидел единственный мерцающий огонек. Он тут же вспомнил карту бухты, и все встало на свои места. Ему не надо было вглядываться в темноту, чтобы узнать очертания корабля, его мачты и элегантный изгиб корпуса.

Гриф взглянул на палубу парохода.

– Я пропустил пару стаканчиков и потом заблудился, – нашел он единственное оправдание своему поведению. – Зато теперь я совершенно трезв.

– Еще бы, после такого испуга! Ты можешь сам двигаться по реке, приятель?

– Да. Между прочим, это мой корабль.

– Вот как? Значит, вы офицер?

Гриф немного поколебался, затем ответил:

– Я капитан.

Послышался короткий хохот.

– Ну и ну! В таком случае в следующий раз берите с собой юнгу, сэр, и впредь будьте осторожны. – Над водой снова разнесся смех, и пароход пришел в движение. – А еще никогда не думайте о смерти, пока есть хоть какая-то надежда!

Эти слова заставили Грифа перестать грести. Он молча наблюдал, как пароход пускает пар из своей большой трубы. Наконец колеса начали вращаться, и пароход двинулся против течения; его огни стали постепенно удаляться вверх по реке.

Вокруг вновь было тихо. Слышались только лай собак на отдаленном берегу и слабое поскрипывание корпуса «Арканума» под легким ветром.

«Никогда не думай о смерти».

Гриф начал приближаться к кораблю, который спас его своим сигнальным огоньком. Судно возникло из темноты, реальное и надежное, терпеливо ожидая своего капитана. Это единственная любовь Грифа, и она никогда не покинет его. Они будут неразлучны, пока он жив. А когда погибнет корабль, он погибнет вместе с ним.

«Никогда не думай о смерти», – снова промелькнуло у него в голове.

Грейди сказал бы ему то же самое.

И снова пришла весна.

Мысль об этом вызвала у Тесс слезы. Она часто плакала теперь, плакала молча, без эмоций; слезы текли сами по себе, подобно крови из незаживающей раны.

В темной галерее, куда свет проникал лишь через щели над дверьми, на нее с огромных портретов недоброжелательно смотрели предки Ашлендов, в то время как она сидела съежившись в углу. Тесс могла спать только в этом углу ненавистной комнаты, потому что когда-то висевший здесь портрет был удален, оставив след в виде контура на выцветшей стене. Только здесь Стивен не донимал ее нелепыми, являющимися плодом больного воображения фантазиями, которые он стремился претворить в жизнь. Это было его своеобразным жестоким наказанием за свою неудачу полностью подчинить жену. Пока она не будет делать то, что ему нравится, пока не перестанет сопротивляться, ей придется страдать.

– Леди Тесс, – мягко обратился к ней мистер Тейлор, возвращая ее и помогая понять, что в действительности она находится в библиотеке Морроу-Хауса, а не в галерее Ашленда. Теперь Тесс часто погружалась в воспоминания. Ее душевные раны не заживали так быстро, как покраснения на руках и ногах, явившиеся результатом обморожений, полученных в течение долгих зимних недель, проведенных в холодной комнате, где не было ни постели, ни одеяла и где приходилось по утрам разбивать лед в тазу, чтобы умыться и попить воды.

Тесс слабо улыбнулась мистеру Тейлору, все еще удивляясь его присутствию, а также той обыденной повседневности, которая казалась нереальной после пережитых в браке со Стивеном Элиотом кошмаров. Потом она перевела взгляд на стопку бумаг, которую Тейлор выложил перед ней, и сказала:

– Кажется, вы все предусмотрели.

Мистер Тейлор с озабоченным видом подошел к Тесс и положил руку ей на плечо.

– Я хочу, чтобы вы поехали со мной домой.

Тесс взглянула в окно. На дворе стоял апрель, на деревьях набухали почки. В природе снова происходила неумолимая смена времен года.

– К сожалению, я не могу поехать с вами, – ответила она.

• Предыдущая
• 29/71
• Следующая