Китайский жадеит - Чэндлер Раймонд - Страница 10
- Предыдущая
- 10/16
- Следующая
Индеец поднял меня в воздух, двумя руками прижимая мои локти к моим бокам; ощущение было такое, словно меня поднял подъемный кран. Потом он резко швырнул меня на землю и, схватив за запястья, начал выкручивать их у меня за спиной. Колено, твердое и тяжелое, как гранитный пьедестал, чуть не раскрошило мне копчик. Я пытался закричать, но крик застрял у меня в глотке и никак не мог вырваться наружу.
Резким рывком индеец швырнул меня в сторону, сжав мои ноги своими, и связал меня узлом. Я, придавленный его весом, больно стукнулся об пол.
Пистолет все еще был при мне. Индеец про него не знал. Во всяком случае, вел он себя так, словно не знал. Пистолет был зажат между нами, и я начал высвобождать руку, чтобы дотянуться до него.
Тут снова вспыхнул свет.
Сукесян стоял, облокотившись о белый стол. Теперь он казался гораздо старше, и в лице его появилось что-то новое, что-то такое, что мне очень не понравилось. Он был похож на человека, которому предстоит сделать что-то крайне ему неприятное, но который решился сделать это, несмотря ни на что.
– Так, – проговорил он мягко. – Значит, невидимые чернила.
Черные портьеры распахнулись, и худая смуглая секретарша ворвалась в комнату, держа в руках распространявшую противный резкий запах белую тряпку. Подбежав, она склонилась ко мне, опалив меня на секунду огнем пронзительных черных глаз, и шлепнула мне тряпку прямо на лицо, быстро обмотав ее концы вокруг затылка.
Сзади, изо всех сил оттягивая мои руки, тихонько посапывал индеец.
Пришлось мне вдыхать хлороформ. Слишком уж большая тяжесть давила на меня сзади, сжимая горло. Густой, сладковатый запах все глубже въедался в меня. Потом я провалился куда-то из этой комнаты. Еще до того, как я провалился, кто-то дважды выстрелил из пистолета. Я слушал хорошо знакомые звуки без всякого интереса, как не имеющие ко мне никакого отношения.
Очнулся я, снова лежа под открытым небом, в точности, как вчера ночью. Только в этот раз был еще день, и солнце собиралось прожечь во мне дырку – правая штанина, кажется, уже дымилась. Я видел жаркое синее небо, очертания горной гряды, корявый низкорослый дуб, цветущую юкку, покрывающую склон холма, опять горячее синее небо.
Я сел, и тут же левая нога моя дала о себе знать тысячью булавочных уколов. Я принялся растирать ее, потом – живот. В носу, казалось, навечно застрял мерзкий запах хлороформа. Я чувствовал себя старой ржавой канистрой из-под бензина, выкопанной на помойке.
Попытался встать, но не удержался на ногах. На сей раз рвота была гораздо сильнее, чем прошлой ночью. Сильнее озноб, сильнее спазмы и во сто раз сильнее боль в желудке. Потом я снова встал.
Океанский бриз, взлетев вверх по склону, вдохнул в меня немножко жизни – еще хрупкой и неверной. Я потоптался вокруг, как лунатик, тупо глядя на отпечатки колес на красной глине, потом – на большой крест из гальванизированного железа, когда-то покрашенный белой краской, но теперь совершенно облезлый. Сверху донизу он был обит пустыми патронами для лампочек и стоял на потрескавшемся каменном постаменте, в котором была распахнута маленькая дверца, а за ней – позеленевший медный выключатель.
Позади каменного постамента я увидел пару ног.
Они ненавязчиво выглядывали из-под куста. Обуты они были в пару ботинок на твердой подошве, точно такие, какие носили школьники примерно за год – за два перед войной. Сколько лет я уже не видел таких ботинок, если не считать одного раза?
Я обошел постамент, раздвинул кусты и взглянул сверху на индейца.
Его широкие грубые руки лежали по бокам – такие большие, бессильные и ненужные. В сальных черных волосах застряли кусочки глины, сухие листья и колючки. На коричневых щеках играли солнечные блики. Пятно спекшейся крови на животе уже облюбовали мухи. Глаза у него, как и у всех других – мне пришлось видеть их слишком много – глядели открыто, ясно, но игры за ними уже не было.
Он был опять в своем комическом костюме, рядом валялась засаленная шляпа, и подкладка ее все так же торчала наружу. Но он больше не казался ни смешным, ни грубым, ни противным. Он был всего лишь бедным простофилей, который так до самого конца и не узнал, вокруг чего заварилась вся эта каша.
Разумеется, это я его убил. Выстрелы, которые я слышал проваливаясь, были мои собственные, из моего пистолета.
Но, ощупав свою одежду и вывернув все карманы, пистолета я не нашел. Двух оставшихся карточек Сукесяна тоже не было. Все остальное оказалось на месте. По отпечаткам колес я дошел до проселочной дороги с глубоко врезавшимися колеями, и по ней спустился с холма. Далеко внизу проносились машины, солнечный свет мгновенно загорался и гас на их ветровых стеклах и фарах. Там же внизу виднелась заправочная станция и несколько домиков. А дальше – бескрайняя синева моря, молы, длинный изгиб береговой линии к мысу Фирмин. Сквозь знойную дымку я не мог разглядеть остров Каталина.
Судя по всему, людям, с которыми я имел дело, нравилось работать именно в этих местах.
Мне понадобилось примерно полчаса, чтобы добраться до заправочной станции. По телефону я заказал такси и сидел, дожидаясь, пока оно доберется сюда с Санта-Моники, а потом отправился к себе на квартиру в Бергленд – это три квартала за моей конторой. Там я переоделся, сунул в кобуру свой последний пистолет и сел к телефону.
Сукесяна не было дома. Трубку никто не брал. Кэрол Прайд тоже не было. Впрочем, я и не ожидал ее застать – она, вероятно, пила сейчас чай в компании миссис Филип Кортни Прендергаст. Но Главное полицейское управление сняло трубку, и Ревис оказался еще на работе. Судя по всему, он не слишком обрадовался, услышав мой голос.
– Есть что-нибудь новое об убийстве Линдли Пола? – спросил я лейтенанта.
– Мне кажется, я вам говорил, чтобы вы выбросили это дело из головы. Если нет, то я говорю вам это сейчас, – в голосе его звучала угроза.
– Да нет, вы действительно мне говорили. Но оно не идет у меня из головы. Я, знаете ли, люблю чистую работу. Я думаю, это сделал ее муж.
Он с минуту помолчал и спросил:
– Чей муж, мистер Всезнайка?
– Ну, естественно, муж этой вертихвостки, которая потеряла жадеитовые бусы.
– И вам, конечно, срочно понадобилось разнюхивать своим длинным носом, как ее зовут?
– Да нет, – сказал я, – оно как-то само приплыло мне в руки. Мне оставалось только принять его к сведению.
Он снова замолчал. На сей раз пауза длилась так долго, что я смог прослушать пару объявлений насчет украденных машин, которые читали по висевшему у него на стене в Управлении громкоговорителю.
Потом он заговорил, ровно и отчетливо выговаривая каждую букву:
– Слушай, сыщик, я хочу продать тебе отличную идею. Может, ты ее и купишь. Она даст тебе, по крайней мере, море душевного покоя. Так вот, в один прекрасный день Полицейское управление выдало тебе лицензию, а шериф выдал значок. Любой капитан при исполнении может отобрать у тебя и то и другое в течение суток по первой же жалобе, какая на тебя поступит. Может, даже и лейтенант – вроде меня. А теперь посмотрим, что дала тебе эта лицензия и этот значок. Не надо отвечать, я сам тебе скажу. Они дали тебе общественное положение таракана. Ты стал наемным Сователем-Носа-в-Чужие-Дела. Все, что от тебя требовалось – это истратить свою последнюю сотню долларов, подыскав комнату подешевле и подержанную конторскую мебель, а потом сидеть, поджав хвост, и ждать, пока кто-нибудь приведет тебе в контору льва – чтобы ты мог сунуть ему в пасть голову и посмотреть, кусается он или нет. Если он, к примеру, откусит тебе ухо, то тебя же и привлекут к суду за членовредительство. Ну как, начинаешь врубаться понемножку?
– Все правильно, – сказал я. – Я руководствовался примерно такой же идеей – много лет назад. Значит, вы не собираетесь закрывать дело?
– Если бы я мог тебе доверять, я бы сказал, что мы собираемся не закрыть дело, а накрыть одну очень неглупую шайку специалистов по драгоценностям. Но я не могу тебе доверять. Ты откуда говоришь – из бильярдной?
- Предыдущая
- 10/16
- Следующая
