Страстные сказки средневековья Книга 2. (СИ) - Гаан Лилия Николаевна - Страница 31

Стефка в растерянности поглядела на принца. Она, конечно, часто вспоминала старый замок и грустила по нему, но никогда не воспринимала его, как свое ленное владение. Это было царство пани Анельки, и, казалось, настолько неразрывно связано с ней, что после смерти бабки должно так же опуститься в могилу.

- Все имущество графини принадлежит её сеньору,- собеседники вздрогнули от внезапного напоминания о том, что они не одни, - и только дон Мигель может решить, как им необходимо распорядиться. Завтра после поединка и обсудите с ним этот вопрос!

И его преосвященство решительно присоединился к гуляющей паре.

- Если это все, о чем вы хотели поговорить с графиней, то позвольте ей удалиться!

Принц недовольно глянул на епископа, но тот и бровью не повел, сунув под нос Генриху пастырский перстень. И Стефка, чопорно поклонившись бывшему сюзерену, покорно последовала за фиолетовой сутаной священника.

- Этот господин проявляет к вам повышенное внимание, дочь моя,- недовольно проворчал прелат,- и я счел необходимым прервать вашу беседу!

Графиня удивилась - ничего подобного со стороны принца она не заметила, но спорить не стала. Все равно ничего не докажешь, ведь мужчины столь упрямы, и неважно - в сутанах они или без!

По дороге в свою келью Стефка заметила в одном из внутренних дворов мужа, увлеченно рубящегося на мечах с Эстебаном. Дон Мигель, завидев епископа и жену, приостановил тренировку.

- И что Генриху было надо?- тяжело дыша, и смахивая пот с прилипших ко лбу кудрей, спросил он.

- Просто обратить на себя внимание! - буркнул легат.

Де ла Верда согласно кивнул головой, подозрительно покосившись на замершую под его тяжелым взглядом супругу.

- Ваше преосвященство, - мрачно попросил он,- нижайшая просьба - если я буду завтра ранен или, того хуже, убит, сразу же взять под опеку святого престола и мою жену, и все мои бумаги, особенно те, что находятся во дворце кардинала Бурбонского! Короля обуяла опасная блажь создать философский камень, и какой-то недруг вбил ему в голову, что я владею тайной. По этой причине Людовика так интересуют мои бумаги, но среди них имеются документы, которые читать посторонним никак нельзя.

Епископ понимающе кивнул головой.

- Так вот в чем дело,- проницательно протянул он,- а я недоумевал, зачем Людовик устроил этот балаган? А эти варвары из Моравии, что нужно им?

Стефка обиделась за земляков, но озабоченных собеседников мало волновали её чувства. Они твердили о своем, как будто она была набитым соломой чучелом для тренировок с мечом.

- Очередная интрига Генриха, - раздраженно отмахнулся дон Мигель, - он вбил себе в голову, что увлечен моей женой. Не надо позволять ему ввергать в грех и себя, и графиню!

Алессандро Фрачелло иронично хмыкнул, покровительственно похлопав собеседника по плечу.

- Сражайтесь смело, сын мой, и ни о чем не беспокойтесь! Я обо всем позабочусь. Святой престол никогда не бросает на произвол судьбы своих верных слуг!

Дон Мигель с обнаженным мечом вернулся к Эстебану. Епископ же, цепко ухватив графиню за локоть, потащил за собой. Покорно семенящая за его сутаной Стефка услышала за спиной звон вновь скрестившегося оружия.

- Завтра, на протяжении всего поединка, вы ни на шаг не отойдете от меня, чтобы не случилось,- между тем сурово поучал её прелат,- ваш муж - умный человек и никогда не будет волноваться и беспокоиться попусту!

Его преосвященство был настолько властной и самоуверенной натурой, что сразу стало понятно - ослушаться такого невозможно! Правда, Стефка не понимала, что ей может угрожать в резиденции самого короля? Какие опасности?

Утро следующего дня было не лучшим для поединка - сквозь палевую дымку на небесах хотя и пробивалось солнце, но по земле слалась густая влажная завеса. Трава ристалища была мокрой и окутанной рваным молочным туманом, над которым возвышались закованные в латы всадники.

Турнирное поле в этот раз оказалось очищенным от обычно разделяющего его барьера. Пусты были и трибуны для дам и ряды для простых болельщиков. Только на главной трибуне сидел сам король, вокруг сюзерена скучились несколько человек из ближайшего окружения. По правую руку Людовика расположился Генрих Моравский, со свитой, одетой в цвета моравского дома, за ними толпились ещё какие-то малозначимые зеваки. По другую руку короля в обществе епископа восседала и сама Стефания, плотно окруженная его людьми. Чувствовала она себя не лучшим образом, волнуясь неизвестно даже за кого - то ли за Мигеля, то ли за Ярека, а скорее всего, за обоих разом. Зачем вообще нужны эти поединки, какой в них смысл? Можно подумать, что ударом меча можно вернуть назад её любовь к Ярославу, или переделать пошедшую наперекосяк судьбу!

Стефка огорченно разглядывала застывших на ристалище всадников, шепча про себя охранительные молитвы.

- Как вы относитесь к этому противоборству, дочь моя?- неожиданно поинтересовался, нагнувшись к её уху, епископ.

- Как к величайшей глупости!- откровенно ответила она.- Я не понимаю смысла происходящего! Допустим, Ярослав убьет моего мужа, но время ушло, вместе с ним и моя любовь к нему.

- Но он может этого и не знать?- заметил собеседник.

- Тогда, прежде чем все это затевать, надо было спросить меня! Нельзя повернуть реки вспять!

- Граф Палацкий должен отомстить за унижение и восстановить попранную честь!

Ах, вот как! Стефка глубоко вздохнула - такое объяснение было ей понятнее. Честь для мужчин важнее жизни, и чтобы её потешить, в порядке вещей заставить беременную женщину участвовать в кровавой расправе, пусть и в роли зрительницы!

На ристалище были вывешены гербы и цвета сражающихся - красный с черным испанца, и палевый с белым Палацкого. Но на гребне шлема Ярослава развевались два голубых и одно белое страусовое перо - любимые цвета Стефки. Присутствующие на поединке легко читали язык рыцарской символики и осознавали, что это демонстрация чувств к прекрасной графине, объявление себя её рыцарем и защитником. У нашей героини и так-то были далеко не лучшие отношения с мужем, и она хорошо представляла, в какой ярости находится сейчас дон Мигель.

Но вот, герольды протрубили в трубы и судьи заняли свое место. Всадники разъехались на противоположные стороны поля и приготовили тяжелые копья, которые им протянули оруженосцы. Подчиняясь следующему резкому звуку труб, рыцари поскакали друг навстречу другу, держа наперевес копья. Раздался треск - щит де ла Верды оказался разбитым, и он тяжелым железным кулем свалился с лошади. Пока Палацкий по инерции мчался на противоположный край поля, чтобы развернуться и вновь напасть на врага, ловкие оруженосцы быстро подняли своего господина с земли. И испанец, крепко расставив ноги, поднял двумя руками тяжелый меч, в ожидании противника. Палацкий, увидев это, вынужден был также спешиться.

Графиня задохнулась от волнения - ей моментально стало плохо и посерело в глазах. Неподалеку появился Рауль и с тревогой посмотрел на бледную женщину. Что ж, по крайней мере, хотя бы одному из находящихся здесь мужчин было дело до её чувств, и Стефка, вымученно улыбнувшись, дала ему понять, что держит себя в руках.

А на ристалище продолжался поединок - тяжелые, неуклюжие в стальных латах соперники отчаянно рубились мечами с такой силой, что клинки высекали искры.

Дон Мигель был искуснее противника, но тот вел бой гораздо напористее. И видимо всё в этот день было против испанца, потому что сделав неудачный выпад, де ла Верда поскользнулся на мокрой траве, и, потеряв равновесие, неожиданно упал. Ликующе закричавший Ярослав поначалу рубанул его по инерции по плечу, и, высоко вздернув меч, приготовился пронзить грудь противника.

Стефка от ужаса чуть ли не взлетела над своим местом.

- Нет! - вырвался из её груди пронзительный крик,- нет, Ярек, нет!

Палацкий медленно повернул голову в сторону женщины, и ей даже показалось, что она видит как светятся его глаза в прорезях шлема. Прошло мгновение, показавшееся замершим в ожидании исхода боя присутствующим вечностью. Привстали со своего места даже король с принцем. Но в полной тишине Ярослав покорно убрал меч от груди поверженного врага и преклонил колено перед трибуной своей дамы. В этот напряженный момент над ристалищем прогрохотала такая отборная ругань на неизвестном языке, что все изумленно повернули головы к Генриху, облегчавшему таким образом свою душу. Король Людовик хотя и не понял, что конкретно говорит его гость, но все-таки успокаивающе похлопал его по плечу.