Мне уже не больно (СИ) - "Dru M" - Страница 8

У меня в голове все начинает проясняться. И, честно, лучше уж оставался в неведении, потому что от мыслей — одна хуже другой — пустой желудок стягивает в узел.

— Но ты же ничем не провинился, — медленно замечаю. — Просто проявил инициативу?

Вик кивает.

— Значит, приоритетнее для руководства школы будет отдать меня под шефство Алику, которому нужно отбыть свое социальное наказание?

Вик снова кивает, так сильно стискивая зубами губу, что сухая трещинка на ней раскрывается и начинает кровоточить.

— Это кошмар, — бормочет Вик, ставя локти на парту и утыкаясь лицом в ладони. — Без шуток.

Теперь и я думаю, что кошмар.

По меньшей мере, ничего хорошего.

Комментарий к 1. Терпи горе: пей мёд

Данк (англ. dunk) — вид броска в баскетболе (а также стритболе), при котором игрок выпрыгивает вверх и одной или двумя руками бросает мяч сквозь кольцо сверху вниз. Такой бросок оценивается как и обычный — в 2 очка.

========== 1. Что легко приходит ==========

— Леш, как ты относишься к гостям? — захожу я издалека, пока брат крутится возле плиты в неизменном цветастом фартуке, доделывая субботний ужин. Я возвращаю чашку на стол, разглядывая свое пляшущее кривое отражение в лужице чая на донышке. Оно украдкой мне улыбается.

— Гостям? — переспрашивает Лешка, рассеянно оборачиваясь и со смаком слизывая с деревянной лопатки томатный соус.

— Фу, блин, — досадливо морщусь. — Я же потом эти макароны есть буду.

— Здрасьте, приехали! — Лешка укоризненно тычет лопаткой в мою сторону. Впрочем, по ухмылке я понимаю, что он находится в хорошем расположении духа, а значит, ни в чем не откажет. Его открытость в свое время меня и разбаловала — я с детства научился распознавать те моменты, когда Леша размякает, как кусок сливочного масла на сковороде, становится податливым и легко внушаемым. — А я ведь твой брат. Родной, между прочим.

— Ага, что естественно, то не безобразно, — язвительно бормочу, осторожно откатываясь назад — с размахом это не позволяет сделать маленькая кухонька нашей двушки — и дергаю на себя дверцу холодильника. Старичок «Минск-126» недовольно крякает и перестает громогласно урчать, но ровно до тех пор, пока я не достаю вишневый йогурт и не захлопываю дверцу.

Непонятно еще, как вся эта допотопная техника девяностых, доставшаяся нам вместе с квартирой, до сих пор нормально холодит, греет, поджаривает и стирает.

— Ку-у-да? — Лешка замечает, что я отколупываю ногтем крышечку йогурта, и закатывает глаза, поворачиваясь к навесной полке со специями. Гремит склянками, разглядывая этикетки и выискивая кориандр. — Сначала горячее. Потом все остальное.

Интересно, он замечает хоть иногда, что в точности копирует мамины фразочки и интонации?

Я корчу брату недовольную рожу, демонстративно отставляя йогурт к солонке, и возвращаюсь к своему вопросу:

— Так что насчет гостей?

— Хочешь кого-то пригласить? Сюда? — Лешка фыркает, но со своего места я вижу только его вихрастую темно-русую макушку, склонившуюся над банкой со специями, поэтому о выражении его лица остается только догадываться. — Небывалая социальная активность! Кто тебя покусал?

— Ты.

— Остряк.

В меня прилетает кухонное полотенце. Лешка прислоняется поясницей к кухонной панели и слегка сощуривается. Я знаю, о чем он думает. О том, что я два года провел в одиночестве, не подпуская к себе никого из старых школьных приятелей. О том, что мне наверняка понадобилось немало времени, чтобы хотя бы представить моих новых друзей — на секундочку, людей богатых и привычных к роскоши — в нашей мизерной квартирке с бестолковой планировкой и обоями советского образца.

— Я позвал их на завтра, — сознаюсь спустя несколько секунд обоюдного молчания, прерываемого лишь треском подгорающих макарон.

— Хорошо.

Честно, я благодарен Лешке.

За то, что он тут же отворачивается к пресловутой сковороде с испорченным тефлоновым покрытием, поганящим любую еду, и не давит пафосных фраз. Вроде «горжусь тем, что ты переборол свою замкнутость» или «ты не мог сделать мне лучшего подарка, братишка».

Он просто бранится, отскребая склеенные спагетти от дна, и делает вид, что не замечает, как моя рука медленно ползет по столешнице в сторону йогурта.

Лешка это Лешка.

Он всегда знает, когда надо промолчать.

***

— Алексей Григорьевич, куда продукты поставить?

Я не сомневался в Ульяне. Она влетает в квартиру энергичным вихрем, стряхивая кеды на коврике и расстегивая лимонно-желтое пальто. Крутится перед массивным зеркалом в прихожей, поправляет и без того идеально лежащие длинные волосы, ворчит на Вика, втаскивающего два доверху набитых пакета из «Азбуки вкуса». Из-за плеча последнего робко выглядывает Гришка, и я замечаю, что он тоже не с пустыми руками — притащил прозрачный герметичный лоток с пирожками, наверное, от бабушки, у которой гостил на неделе.

Лешка пялится на эмблему на пакетах с едва скрываемым смущением и неловко чешет пятерней в затылке. Нам продукты из таких магазинов не по карману, но не объяснять же ему прямо сейчас, что с Ульяной бесполезно спорить, а отказываться от ее покупок и вовсе чревато скандалом.

— Кухня налево, — быстро нахожусь я. — А руки помыть — направо.

Гришка вручает мне лоток с пирожками, а сам забирает у Вика пакеты, пока тот неуклюже вытряхивается из куртки. Вроде бы ничего удивительного, но этот мальчишка внимателен к окружающим на сотую долю больше остальных.

Мы с ним перемещаемся на кухню, сваливая продукты на столе, и у Лешки наконец-то находится, чем занять беспокойные руки. Он принимается методично расфасовывать сыр, помидоры, какие-то баночки с соусами, пирожные, зелень, мясо и куриные котлеты. Лешин взгляд на секунду поднимается на меня, и он мрачно вскидывает брови в манере «Серьезно? Азбука, черт подери, вкуса?»

Я делаю круглые глаза — «молчи!» — и поскорее выкатываюсь из кухни. Гришка, в коридоре дожидающийся, когда Вик и Ульяна в ванной вдоволь поспорят о том, кто кого забрызгал жидким мылом, делает вопрошающий кивок головой в сторону кухни.

Даже без знания языка жестов я понимаю, о чем он.

— Леша всегда с большим трудом дорогие подарки принимает, — сообщаю тихо. Я тянусь вперед и мягко пихаю сжавшегося Гришку в плечо. Тот в ответ слабо улыбается. — Да не переживай ты так. Вы его не обидели. Просто смутили немного… Ничего, ему полезно.

Спустя полминуты из ванной выходит Вик, многозначительно закатывая глаза.

— И что вы думаете? Эта женщина меня выгнала.

***

Мы сидим на ковре в моей комнате и собираемся пропустить пару кругов «правды или действия». Честно, еще пару месяцев назад я бы даже мысли не допустил, что соглашусь на такую избитую попсовую игру.

Ульяна сидит под столом, прислонившись спиной к теплому процессору. Вик развалился на животе между столом и кроватью, а к шкафу, сиротливо подобрав под себя ноги, прижимается Гришка. Возле него лежит огромная коробка с пиццей, которую Лешка принес нам только что из местной кондитерской за углом.

Сам я сижу, привалившись к кровати, и гипнотизирую коробку, источающую умопомрачительный запах курицы и поджаристой корочки, жадным взглядом. По условиям игры кусок достанется только тем, кто успешно справится с заданием.

— Чур, я первый! — заявляю я, пока Ульяна не нацелилась на парней. — Есть хочу дико.

— Ладно, — легко соглашается она, утыкая взгляд куда-то поверх моего плеча. — Правда или действие?

— Правда.

— Как-то скучно для начала, — фыркает Вик, устраивая подбородок на сложенных руках.

— Скучно — загадывать мне «действие», — парирую я. — Что я тебе интересного сделаю, сидя?

— Воскресенский. Ты что, бросаешь вызов моей фантазии? — губы Вика растягиваются в такую коварную ухмылку, что я мгновенно про себя решаю: нет, не хочется. Ульяна из тени подстолья корчит мне забавную рожицу, передразнивая Виктора. — Ладно, — тот картинно вздыхает. — Уль, задавай этому сачку вопрос.