Как песок сквозь пальцы (СИ) - "DinaSaifi" - Страница 37

Марк раскритиковал работу своих подмастерьев, по ходу объясняя о зоне комфорта, об основном освещении и подсветке. В итоге, мальчики почти все отодрали, а потом стали думать, как сделать так, чтобы освещение не раздражало и не слепило глаза. Марк довольный тем, что заставил их думать, отправился дальше осваивать гаремные территории.

Пока Дэйчи наслаждался тишиной и любимой работой, в гареме Айюба происходили странные вещи. Омеги настолько увлеклись сериалом, что почти совсем забыли о реальной жизни. Альфа в первый вечер отнесся с пониманием к новой игрушке своего гарема. Он, морщась, пытался разобраться в хитросплетениях сюжета, но потом сдался и, посмеиваясь, отправился спать в гордом одиночестве. Когда на второй вечер его опять попытались усадить перед визором во время ужина, он был почти спокоен! Он, стиснув зубы, опять отправился спать никем не обласканный. Но на третий вечер, зайдя в собственный дом и увидев всех наложников, сидящих кружком вокруг визора и утирающих сопли после очередной серии, альфа не выдержал и сорвался! Он наорал на них и, сорвав со стены игрушку, выбросил ее на улицу под стоны и плач всех наложников.

Гарем не остался безучастным и закатил встречную истерику. Под напором превосходящих сил противника альфа сбежал в казармы к воинам, где гонял их почти до зари под предлогом проверки боевой подготовки, а на самом деле вымещая на них свою злобу. К утру осколки несчастной техники были убраны, а Амин и еще парочка фаворитов отправились на розыски повелителя, дабы доказав ему любовь и преданность, вернуть альфу к родным пенатам.

В результате этих маневров альфы не было видно весь следующий день. Он вышел из дома только на следующее утро и выглядел довольным и умиротворенным. А к Дэйчи пришла делегация во главе с Амином. Они долго расспрашивали о том, как дела у любимого зятя и не надо ли тому чего-нибудь, пока его муж в отъезде. Дэйчи сделал вид, что не понимает, зачем пришли гаремные прелестники и с удовольствием пересказывал им научную статью о произведениях Лабида, только что написанную в журнал. Омега долго восхвалял и воспевал непосредственность и живость этой поэзии, «её наивный реализм, восхищение первозданной сочностью красок, неподдельной искренностью наполняющих ее чувств. Эта поэзия удивительно самобытна, самой своей сущностью связана с образом жизни и мироощущением скотовода-кочевника. В ней навсегда запечатлелись картины знойной Аравийской пустыни и яркого южного неба, песчаной бури и покинутого становища. Поэзия бедуинов, выросшая на почве устного народного творчества доклассового периода, еще далека от каких-либо стеснительных ограничений, жесткой эстетической нормативности — песня, как правило, импровизированная, льется свободно и раскованно. Но именно ей суждено было со временем стать каноном и нормой, иссушающими древо всякой поэзии».

Когда от переизбытка умных слов и мыслей глаза у омег стали совершенно стеклянными, Дэйчи угомонился и, в душе посмеиваясь над произведенным эффектом, ненавязчиво начал выяснять, а чего, собственно, от него хотел любимый свекор со товарищи.

— Отдай нам свой визор! — выпалил Амин и, только моргнув несколько раз, понял, что сказал правду. - Ну зачем тебе подвижные картинки, а? Ты же все равно только книжки читаешь?

— Ну, я даже не знаю… - Дэйчи посмотрел на запечатанную коробку, как будто впервые ее увидел в гостиной. — Все-таки это подарок мужа. Просто Марк пока не добрался до моих комнат, вот и стоит подарок нераспечатанный. Да, кстати, а как вам работа Марка, все устраивает? — поинтересовался омега.

— Все хорошо, — с досадой отмахнулся Амин, пожирая глазами заветную игрушку. - Ну, Ясмин, уступи нам подарок, а Салаху мы сами все объясним!

— Ну, ладно, забирайте, — после недолгих раздумий протянул Дэйчи.

У Азиза челюсть упала на пол и закатилась в уголочек, когда он увидел как омеги — эти небесные создания ‒ цепко подхватили коробку нежными руками и поволокли ее к себе, радостно повизгивая в ожидании забавы! Слуги сразу побежали разыскивать Марка, который ушел за чем-то на склад. Марк прибежал на зов, еле переводя дыхание, а в спину его подталкивали нетерпеливые слуги. Вскоре во дворе опять послышалась музыка заставки, а к дверям, ведущим на территорию гарема, был отправлен слуга, которому вменили в обязанность предупредить о появлении господина.

К концу второй недели Марк закончил со спальнями наложников и, аккуратно переставляя лестницу между сидящих увлеченных омег, даже закончил освещение в гостиной. Включив свет, он остался доволен полученным результатом. Дэйчи напомнил Марку, что тому придется съездить в космопорт и встретить Сашши. Ведь Сашши должен будет переодеться соответственно своему омежьему статусу.

Когда настал день «почта», Марк со стоном забрался на лошадь и, прихватив с собой мешочек с письмами, отправился встречать друга. Дэйчи, зная Сашши, попросил отправить побольше вьючных лошадей, чтобы доставить багаж. Он был почти уверен, что Сашши не удержится и притащит с собой свои любимые растения, которые он любил так же трепетно, как и своего собственного сыночка Оливера.

Когда караван остановился, Дэйчи с трудом дождался момента, когда альфы вытащат друга из паланкина. Они обнялись прямо во дворе. Для Дэйчи не было человека ближе и роднее Сашши, оптимизм и здравый смысл которого всегда поддерживал его в трудные минуты. Сашши, не стесняясь, предлагал помощь, любую, на которую был способен, пусть это были всего лишь улыбка и дружеские объятия, но порой именно они не позволяли опустить руки в тяжелый момент и двигаться дальше.

Сашши был замотан поверх абая еще и в покрывало, которое смотрелось на нем как палантин. Он со смехом показал, что платье, которое прислал Дэйчи, попросту не сошлось на нем, и рукава потрескивают при каждом движении. Но Сашши был не тот человек, чтобы комплексовать из-за таких мелочей! Он вытащил из повозки сыночка, который хоть и был старше Рона на год, но был намного мельче. Более того, он был хрупок даже по меркам самых тщедушных омег-моделек. Он, как олененок Бэмби, состоял из огромных глаз и нескладных ручек-ножек. Белокожий и светловолосый, он был похож на одуванчик, рядом с ним невольно все задерживали дыхание, чтобы от невольного вздоха это эфемерное создание ненароком не улетело.

— Олененок! — Дэйчи подхватил на руки омежку и хотел уже утащить его вместе с Сашши к себе в комнаты, но тот бросился к вьючным лошадям и стал торопить, чтобы пенопластовые термо-коробки быстрее занесли в тень.

Прибежавшие работники первыми занесли во двор многочисленные коробки, а уже следом за ними зашел и Сашши. Пока разгружали оставшийся багаж, Сашши открывал коробки, в которых находились растения. Одни были в горшках, у других корневища были обмотаны влажной тканью.

— Ох! Мои бедненькие, такой перепад температуры и влажности, — кудахтал Сашши, прыгая вокруг деревцев и обрызгивая их поникшие листочки, — ну, ничего, ничего, сейчас вам станет легче…

На шум во двор выплыли омеги с жада и оми во главе. Они с интересом, не скрывая ехидных улыбок, разглядывали Сашши и его багаж. При виде Сашши Дэйчи увидел облегчение на лице Амина и недоумение на лице Айдана. Они совсем не понимали таких странных омег — полного папу и немощного сыночка. В их глазах читался вопрос: зачем жить, если ты некрасив? Только Сашши никогда не задавался подобным вопросом, он жил ради сына и ради своих растений.

Жизнь в Олли держалась порой просто на упрямстве папы, который бился за его жизнь с фанатичностью язычников. Врачи всякий раз называли дату, которую не переживет это чахлое дитя, и каждый раз Сашши, упрямо стиснув зубы, срывал их сроки с довольной улыбкой. К Олли цеплялись все мыслимые и немыслимые болячки, он постоянно болел то одним, то другим. Его вечная астма будила всех судорожным кашлем по утрам вместо будильника. Бывали времена, когда Олли не мог лежать, и спал только тогда, когда папа вместо подушки укладывал его на собственную грудь и, удерживая его всю ночь полусидя, позволял отдохнуть под размеренный стук своего сердца. Так же трепетно Сашши выхаживал и свои растения, а те в благодарность к хозяину цвели и плодоносили, как сумасшедшие.