О религии маленького ребенка (ЛП) - Хаймеран Марта - Страница 4

Напрашивается такой пример: маленький ребенок испытывает блаженство, когда его купают, в воде он чувствует себя "в своей тарелке". Он плещется и ликует от удовольствия, играя в пруду, на море или в быстром ручейке. Вряд ли у малыша найдется более излюбленное занятие! Сюда относятся и радостное шлепанье по лужам, игра с булькающими водяными кранами, а также плескание в несравненно более прекрасных источниках и бурлящих родниках в лесу или на лугу. Бурю истинного восторга вызывают зимой кружащиеся снежинки, усыпанное сверкающими звездочками снежное покрывало, снежные чепчики на ветках деревьев и прозрачные сосульки; дети лепят снежки, сооружают снежные бабы. К водному царству относятся и непрерывно странствующие облака, в чьих формах можно обнаружить то всадника, то чье-то лицо, то огромную птицу. В их восприятии, как и созерцании таинственных волн тумана, которые, словно развевающаяся вуаль, то накрывают мир, то снова открывают его, раскрывается фантазия ребенка.

Пристрастие ребенка к воде в любой ее форме обусловлено самой природой. В этом свете "история про аиста" кажется не столь уж фантастичной, как считают многие, так как она в соответствующей детскому возрасту форме выражает самую настоящую духовную реальность. Большая белая птица являет собой образ нисходящей на землю человеческой душевной и духовной сущности; вода, из которой аист достает малыша, - сферы эфирных формирующих сил. Когда мы при случае называем маленьких детей "лягушатами", то это как бы в шутку напоминает о том, что в них - как в этих животных, - во-первых, чувствуется связь с водой и, во-вторых, что лягушка в своих разнообразных жизненных метаморфозах похожа на ребенка с его быстро сменяющими друг друга жизненными проявлениями. Или вспомним королевича, который, по сказке братьев Гримм, будучи заколдован в мокрую маленькую лягушку, ждет избавления. Ребенка окружает водная стихия не только в ходе его духовного становления, но и во время его физического созревания в теле матери. Родство с водой сохраняется и после появления на свет, поэтому поначалу вся пища младенца жидкая; да и не так уж плохо, что ребенок в первые месяцы своей жизни то и дело оказывается в лужице. В то, что при этом он в определенной степени хорошо себя чувствует, мы вряд ли захотим поверить из гигиенических соображений, однако наблюдения подтверждают, что чем чаще меняют пеленки, тем быстрее они снова намокают.

С достижением семи лет удовольствие от общения с водой ребенок, конечно, не утрачивает, однако отныне оно уже не является столь естественным.

Перечисленные характерные особенности раннего детства связаны друг с другом и взаимно обусловлены. Они определяют все его существо в разнообразных направлениях, пока он целиком погружен в сферу животворящих сил, т.е. еще не полностью вошел в жизнь на земле. Он живет еще в окружении четырех стихий: огонь пульсирует в его фантазии, водный элемент живет в его инстинкте подражания, знакомство с землей как твердым элементом определяет его телесность, а подвижность воздуха сквозит в его жизненных проявлениях.

Незримая, но от этого не менее реальная оболочка эфирных сил окружает ребенка в течение всего периода его нисхождения из духовного мира в земной. Космические дали и гармония небесных сфер сопровождают его на пути к земле и способствуют его правильному вживанию в здешние порядки. Лишь на седьмом году жизни покидает ребенок это расширенное материнское лоно и проходит через врата второго "рождения". Это незаметное событие наделяет его собственным жизненным телом. Отныне вступает в силу новый строй бытия. Вплоть до этого важного момента жизнь малыша есть как бы безопасная игра в обнимающем его теплом жизненном пространстве; он представляет собой нечто священное: в его существе отражается весь окружающий мир, как в Луне - свет Солнца.

Имеет ли смысл пытаться оказывать какое-либо религиозное влияние на детскую душу? Не будет ли подобно грубому прикосновению к нежному цветку, если мы, обремененные земными тяготами взрослые люди, захотим воспитывать в религиозном духе малыша, все существо которого еще пронизано естественной религиозностью? Многие, и притом не самые плохие, люди спрашивают сегодня об этом. Они чувствуют, как сильно всякая попытка религиозного воспитания, предпринятая до семи лет, воздействует на ребенка вплоть до телесности, тем самым определяя его будущую восприимчивость к религиозной сфере жизни. Иезуитам приписывается выражение: "Дай мне ребенка в возрасте до пяти лет, и я верну его тебе на всю оставшуюся жизнь". Значение этого возраста сознавала и Тереза Шрёер, владевшая искусством воспитания (XIX век). В своей книжке[3] она, обобщив тот опыт, который приобрела благодаря стремлению вжиться в детскую душу, говорит о том, сколь благотворными были бы для ребенка последствия, если бы мы вплоть до седьмого года воспитывали и укореняли его в жизни, поменьше вмешиваясь своим воспитанием в естественный процесс его роста. Многие родители разделяют это чувство. В результате они становятся сдержанными, предпочитая дать ребенку свободу, чтобы не допустить каких-либо непоправимых ошибок.

Всякий непредвзятый наблюдатель понимает, сколь серьезное дело - воспитание ребенка в первые годы его жизни. Тот, кто хочет приобщить своего ребенка к религиозным ценностям человечества, должен начать приближать его к ним в простейших формах уже в раннем детстве, и это произойдет тем естественнее, чем основательнее мы постараемся понять те жизненные условия, в которых живут маленькие дети.

Посредством религии человек стремится вновь найти утраченную им связь с божественным миром. Но возникает правомерный вопрос может ли это быть устремлением и ребенка, который ведь еще в значительной степени остается связанным с духовным миром? Однако здесь надо учесть, что ребенок постепенно сбрасывает с себя эту охраняющую его оболочку. Когда с первым вдохом душа входит в тело ребенка, она тем самым переступает порог "дома", который находится отныне в ее распоряжении на всю земную жизнь. С точки зрения духовного мира она живет отныне как бы заключенной в футляр, крышка которого все больше и больше закрывается.

Понимание этого побудило Новалиса сказать однажды: "Где умирает дух, возникает человек. Где умирает человек, возникает дух". Медленное, неуклонное умирание начинается с самого рождения. Едва воплотившись, душа получает первый и главный урок, который может преподать ей земная жизнь: одиночество. В первые годы жизни одиночество охватывает физическое тело, после смены зубов и полового созревания. С совершеннолетием оно охватывает и духовное начало человека. Хотя одиночество дарует нам независимость и сознание, но в конце концов, все более "сгущаясь", приводит нас к смерти.

Слова "обособленность" и "грех" имеют общий корень[4]. Эти понятия родственны как две стороны одной и той же действительности, они обусловливают друг друга. Грех ведет к обособленности, обособленность же опять-таки создает благоприятные условия для греха. Любой "грех", будь то неподобающая мысль или проступок, углубляет одиночество и все больше выталкивает человека из общего жизненного потока. Грех, совершенный отдельным человеком, приводит к тому, что его душа сужается, лишаясь таким образом жизненных сил. Это подтверждает ежедневный опыт, хотя на него и не всегда обращают внимание. Однако даже самый образцовый человек, пусть и абсолютно "безгрешный", не может избежать обособленности. Он никогда не сможет, подобно растению, безраздельно принадлежать миру жизненных сил.

Каждый человек должен претерпеть одиночество как единственный в своем роде опыт. Оно является предпосылкой развития собственной духовной жизни, и только оно делает возможным сам феномен полной человечности, но одновременно тяготеет над всем человечеством как "первородный грех". И вот этот-то относящийся к самой природе человека первородный грех берет на себя каждый новорожденный, вселяясь в земное тело. Безвинный, он в некотором отношении уже оказывается вовлечен в вину в смутном, подсознательном переживании своей отделенности. Воплощение и вступление на путь земной человеческой судьбы проявляется, например, в том, что первый глоток воздуха, который вдыхает новорожденный младенец, выдыхается им, уже будучи "израсходованным", а его выделения уже содержат в себе отбросы. Может быть, этот "грех" стал законом природы, т. е. зависимостью от разрушительных сил, склоняющих к греху и невинную душу ребенка? Из этой склонности позднее возникает склонность к личным грехам, совершать которые маленький ребенок, конечно, еще не способен. Он может быть озорным, невоспитанным, но не злым. Часто звучащие слова "ты злой" в применении к ребенку вообще не имеют смысла[5].