Дикая охота. Колесо (СИ) - "Aelah" - Страница 23

Маленькие листочки акации, больше похожие на желтые монетки, медленно срывались с ветвей и, дрожа на прохладном ветру, опускались на темную гладь пруда. По воде расходились круги от каждого касания, и спокойную толщу пронзала едва ощутимая дрожь. Лиреана, лежащая на мягком илистом дне, не спала – солнца уж не было, и над Гарварной раскинулась задумчивая хмарь, на которую было так славно глядеть сквозь прохладное зеркало тихих вод. Водоросли прорастали сквозь ее тело, сонно колыхались и тянулись вверх, туда, где на поверхности сверкали серые блики.

Ночь Сна. Весь мир тихонько шептал о том, что время пришло, время настало, и сон уже тихо ворочался в ее груди. А вместе с ним – страх. Лиреана всеми силами боролась с нарастающей тревогой, но поделать ничего не могла: по ночам синий взгляд Ярис цепко впивался в самую душу, и скрыться от ледяных ее глаз было невозможно. Духи затихали, ощущая каждой частичкой своих бесплотных тел опасность, готовую вот-вот обрушиться на мир, и по ночам теперь лес не полнился беспечными песнями и голосами. Лишь болотные огни как и всегда резвились в чащах, и в этом было что-то такое отрадное, что лиреана всякий раз благодарила Бессмертного, завидев яркий сполох меж темных стволов. Надежда. Словно свежее дуновение ветерка в затхлой пещере. Словно улыбка и звонкий смех молодого духа, впервые увидевшего синее небо этого мира.

Рябь, пробежавшая по воде, отозвалась во всем теле. В этом была великая тайна, великое счастье, незыблемая связь. Все живое было так прекрасно сплетено, свито в единую нить – они ощущали это всей сутью своей. И постоянно, чувствуя кожей, как мягкая травинка задевает гладь воды, лиреана улыбалась.

Глубокая тишина спокойной воды, заполняющая тело, медленно переливалась внутри. Лиреана медленно подняла руку, прозрачную и легкую, и лучи света прошили ее насквозь, высветив крохотные искорки и танцующие пылинки. Скоро в сон, скоро сон…

Мягкая, плавная тень, опустившаяся на зеркало пруда, вывела духа из оцепенения. Лиреана усмехнулась – когда Мара приходила, по воде шла приятная, нежная рябь. Она могла бы различить это ощущение среди тысячи подобных. Оттолкнувшись от водяной невесомости, дух устремился вверх, где виднелся знакомый родной силуэт.

Осенью очертания всего живого всегда менялись. Когда лиреана пришла в мир, она не замечала этих тонких изменений – слишком новыми были ощущения, слишком пела в груди жизнь и сила Бессмертного, чтоб обращать внимание на то, как затихает во всем хмельное солнечное лето. Но с течением времени дева вод научилась наблюдать. Ласковый туман скрадывал очертания и смягчал тени – но делал их глубже, задумчивей, размывал линии. В косу Мары он заплел свои мягкие ленты, и волосы ее теперь казались темной густой дымкой, свитой в тяжелую нить. Он словно наполнил ее тело, сделал ее иной. Тихой.

- Здравствуй, дева вод, - негромко молвила женщина, присаживаясь на берег. Белые кисти тонких рук коснулись воды, и влага заблестела в чаше ее ладоней.

- Здравствуй, Мара, - губы лиреаны сами растянулись в легкой улыбке: ведьма одним своим присутствием успокаивала и наполняла какой-то серебряной верой, сильной и надежной, - Пришла прощаться?

- Пришла проводить, - женщина усмехнулась уголком губ, - Я-то знаю твою тропу. Пойдешь по ней – а я следом, до самого Древа.

Дева вод покачала головой:

- И охота тебе… Сырость такая, зябко. Дома бы сидела, у огня.

Глаза ведьмы сверкнули сталью, а в голосе появились твердые, словно камень, нотки:

- Охота. Я должна провести вас. А ныне – так тем более должна. Так повелел древний, такова и моя воля, - взгляд ее чуть смягчился, - Да и нравится мне глядеть, как вы возвращаетесь Домой. И ощущать нравится.

Лиреана не ответила – лишь с благодарностью смотрела на Мару. То, что ведьма из года в год ходила с ними в Ночь Сна, было так важно, так невероятно дорого и правильно… Она не боялась засыпать, уходя под темный пустой свод Дома, в котором таяли звезды – потому что сквозь пелену на нее глядели сумрачные глаза с серебряными искрами. И в нынешнюю Ночь Сна это было особенно светло.

Под широкий темный рукав забрался ветер, колыхнул ткань. Лиреана в который раз скользнула взглядом по шрамам, виднеющимся на белой коже женщины. Внутри запульсировал тупой комок боли – прошло почти две луны с тех пор, как немерт напал на Мару, а дева вод все никак не могла привыкнуть к этим некрасивым полосам на бархате ведьминских рук. Все никак не могла поверить в то, что кто-то посмел навредить ведьме – да еще и дух. Существо, рожденное изначально Бессмертным!.. Пусть и отравленное – но дитя Бога… Будь ты проклята, Синеокая!..

Мара, конечно, не признавалась в том, что раны терзали ее, прятала их под длинными рукавами – да только лиреана умела ощущать. Следы немертовских когтей горели огнем, жгли ее руки, и дева вод всем сердцем хотела ей помочь – только Мара лишь усмехалась, мягко останавливая ладони духа, тянущиеся к ней. Лиреана и спорила, и доказывала, и умоляла, и ругалась с ней – а толку никакого: ведьма упорно отвергала ее помощь. Дева вод решила попытаться еще раз. Последний – вдруг упрямая женщина наконец согласится?

- Позволь мне коснуться тебя, Мара, - темные глаза с золотыми искорками цепко впились в выглядывающие из-под ткани полосы. Дева вод подняла взгляд к лицу ведьмы и почти что взмолилась, - Я прошу тебя, позволь. Мы умеем забирать эту боль, разгонять ее, излечивать… Прошу, дай мне избавить тебя от этого. Он отравил тебя, и если не рассеять его след, ты будешь мучиться так до конца своих дней.

Мара уверенно качнула головой:

- Нет. Это – память. Память о том, что будет, и о том, что должно сделать. Нет, - жестко молвила женщина и отдернула руку, когда лиреана попыталась поймать ее ладонь, - К тому же, это так неважно, - на ее лице мелькнула отстраненная задумчивая улыбка, - Вряд ли они будут тревожить меня, когда я соединюсь с Бессмертным.

С этой мыслью деве вод тоже было очень тяжело свыкнуться. Она не могла себе представить лес без ведьмы. Ей не верилось, что новая весна не опустится в белые ладони птичьим перышком, не разольется в серых глазах звонкой капелью, не заплетет в смоляные волосы запах молодой травы и фиалок. Глупая лиреана, прекрати. Она же никуда не денется. Гарварна все так же будет сиять в лунных лучах, и сердце колдуньи еще сильнее сплетется с сердцем леса, с сердцем Бога. Может, она даже вернется из Пустоты девой вод. Или иль-вэане. Да. Это было бы очень славно – лиреана так и видела, как искры болотных огоньков отражаются в бездонных ее глазах, и папоротники прорастают сквозь бесплотное тело. Что-то верное было бы в таком ее возвращении.

- Но сейчас-то ты еще не с Бессмертным, - проворчала лиреана, понимая, что в этом споре ей не переубедить Мару. Ведьма лишь повела плечом, закрывая эту тему – и дева вод не стала ей перечить. В конце концов, у каждого – свой выбор. Стало быть, так ведьме нужно.

В серой хмари давно затих шелест птичьих крыльев, но духу казалось, будто там, в стылой вышине, мечутся далекие тени. Она глядела вверх, за черные переплетения ветвей, укрытые тонким золотым кружевом – и прощалась. До весны, до самой весны. Хоть бы до весны…

Ей очень хотелось вернуться сюда, в мир, наполненный запахами и звуками, в бесконечную солнечную круговерть. Пускай у тебя все получится, ведьма… Лиреана снова взглянула на Мару. Она изменилась – так же, как все живое менялось осенью. Стала спокойнее, старше – даже древнее. Дочь Бессмертного, истинное его дитя, которая видела свой путь и не страшилась его. Дающая надежду на то, что за долгим сном настанет новый рассвет, и он будет во стократ прекраснее, чем все прожитые. И лиреана верила ей, потому что иной веры быть и не могло.

Ведьма нарушила воцарившуюся тишину первой:

- Пора.

Пора, да.

Лиреана закрыла глаза и улыбнулась, поглубже вдыхая сладковатый звенящий воздух. Сердце запоминало каждый оттенок, каждую искорку, каждый блик, сохраняло навек и сберегало. Образ сам соткался из тумана, и дева вод отпустила его к Маре. Алая ягодка шиповника, упавшая в темный мох, припорошенный первым снегом. Во мху было тепло, ласково, надежно – словно под материнской ладонью. Так и береглась память в бессмертном сердце духа.