Шестое правило волшебника, или Вера Падших - Гудкайнд Терри - Страница 17

• Предыдущая
• 17/182
• Следующая

– Мы не можем позволить кому бы то ни было увиливать от выполнения обязанностей перед другими или от участия в наших новых начинаниях.

– Пожалуйста, госпожа… У нас ничего…

– Не считаться с нашим делом – измена.

Мужчина счел за благо не спорить.

– Похоже, вы не осознаете, что вот эти люди позади меня хотят, чтобы вы осознали, насколько Имперский Орден крепок в своей верности делу – если вы не понимаете, в чем ваш долг. Да, вы слышали разные истории, но эти люди хотят, чтобы вы на собственном опыте узнали суровую реальность. Ваши представления ничего не значат. Действительность – она страшнее.

Никки уставилась на мужчину, ожидая ответа. Тот облизнул потрескавшиеся губы.

– Нам просто нужно чуть больше времени… Зерно созревает. Когда придет время сбора урожая… мы внесем должный вклад в… в…

– Новые начинания.

– Да, госпожа, – пробормотал он, опустив голову. – В новые начинания.

Когда его взгляд снова устремился на грязь у ее ног, Никки двинулась дальше вдоль строя.

Ее цель состояла не в сборе дани, а в усмирении.

Время пришло.

Никки поймала устремленный на нее взгляд девчушки – и резко остановилась, отвлекшись от того, что она намеревалась сделать. В огромных темных глазах сияло невинное удивление. Этой девочке все было внове, все в диковинку, и она жаждала разглядеть все получше. В ее глазах отражалось редкое, хрупкое – а потому очень ценное – качество: невинный взгляд на мир, взгляд ребенка, еще не познавшего ни боли, ни зла, ни утрат.

Никки взяла девочку за подбородок, заглядывая в глубину этих жаждущих глаз.

Одним из самых ранних воспоминаний Никки было, как мать вот так стоит над ней, держа ее за подбородок и глядя сверху вниз. Мать Никки тоже была наделена даром. Она говорила, что волшебный дар – проклятие и испытание. Проклятие, потому что дает способности, которых нет у других. И испытание – не станет ли она пользоваться этим своим преимуществом во зло. Мать Никки редко пользовалась своим даром. Работу выполняли слуги, а она почти все время проводила в узком кругу друзей, посвящая себя более высоким целям.

– Добрый Создатель, но ведь отец Никки – чудовище, – жаловалась она, ломая руки. Некоторые из ее подруг вполголоса начинали выражать сочувствие. – Ну почему он так меня обременяет! Боюсь, его бессмертной душе не помогут никакие молитвы.

И все цокали языками, выражая суровое согласие.

Глаза матери Никки были уныло-карие, такого цвета, как спинка таракана. И по мнению Никки, эти глаза были слишком близко посаженными. И губы были слишком тонкими. Все черты словно застыли в вечной гримасе недовольства. Впрочем, мать всегда была недовольна. Никки никогда не считала свою мать невзрачной, не считала она ее и красавицей.

Мать Никки говорила, что красота – проклятие для добропорядочной женщины и благословение для шлюхи.

Услышав, что мать недовольна отцом, Никки как-то раз все же спросила, что он такого сделал.

– Никки, – сказала в тот день мать, подняв за подбородок личико девочки, с нетерпением ждавшей ответа. – У тебя чудесные глаза, но ты еще не научилась ими смотреть. Все люди – ничтожные создания, такова человеческая участь. Ты хотя бы имеешь представление, насколько больно тем, кто не так красив, видеть твое красивое личико? Именно это ты несешь другим: нестерпимую боль. Создатель привел тебя в этот мир с одной лишь целью – уменьшить несчастье других, а ты несешь только боль.

Подруги матери, потягивая чай, закивали, шепотом выражая согласие.

Именно в тот день Никки впервые узнала, что несет в себе безымянное, неосознанное, скрытое зло.

Никки смотрела в невинное личико девочки. Сегодня эти невинные темные глаза увидят такое, чего и представить себе не могли. Эти огромные глаза тоже смотрят не видя. Девочка не в состоянии понять, что грядет и почему.

Какая жизнь у нее могла быть?

Так будет лучше.

Время пришло.

Но прежде чем Никки успела приступить к задуманному, она узрела нечто, вызвавшее у нее бурю негодования. Она резко обернулась к ближайшей женщине:

– Где тут у вас корыто? Удивившись вопросу, женщина дрожащей рукой указала в сторону стоявшего неподалеку двухэтажного дома.

– Там, госпожа. Во дворе за лавкой горшечника стоят корыта, где мы стираем белье.

Никки схватила женщину за горло.

– Найди пару ножниц. И принеси их мне туда. – Женщина пялилась на нее выпученными от страха глазами. Никки встряхнула ее. – Немедленно! Или предпочитаешь умереть на месте?

Никки рывком высвободила одну из кожаных полосок, переплетенных на плече коммандера Кардифа. Тот даже не попытался помешать ей, но когда она вцепилась в полоску, схватил ее за предплечье могучей рукой.

– Надеюсь, ты надумала утопить эту маленькую дрянь или лучше порезать ее шкуру в клочья, а потом выколоть глаза. – От Кардифа разило луком и чесноком. Он хохотнул. – Вообще-то, начни-ка ты с нее, а пока она будет вопить и умолять, я отберу нескольких юнцов или баб, чтобы послужили примером. Кого ты на сей раз предпочитаешь?

Никки гневно посмотрела на сжимавшие ее плечо пальцы. Кардиф убрал руку, метнув на нее предостерегающий взгляд. Повернувшись к девочке, Никки дважды обернула кожаную полоску вокруг ее шеи наподобие ошейника, закрутив сзади, чтобы удобней было вести девочку перед собой. Девчонка изумленно охнула. Наверное, за всю жизнь с нею ни разу не обращались так грубо. Никки заставила ее идти вперед, к указанному женщиной дому.

Увидев, насколько разъярилась вдруг Никки, никто не посмел последовать за ней. Какая-то женщина – наверняка мать девчонки – закричала было, но мгновенно смолкла, как только люди Кардифа повернулись к ней. К этому времени Никки уже уволокла девчонку за угол.

На заднем дворе на веревках болталось давно выцветшее из-за бесконечных стирок белье. Дым от жаровни возносился над крышей. У корыт их уже поджидала встревоженная женщина с большими ножницами.

Никки подтащила девочку к корыту с водой, заставила опуститься на колени и сунула ее голову в воду. Не обращая внимания на сопротивление, Никки схватила ножницы. Женщина, выполнив поручение, в слезах помчалась прочь, прижимая ко рту фартук, – только бы не видеть, как убивают дитя.

Никки вытащила девочку из воды, и пока та отплевывалась и откашливалась, ловя воздух ртом, принялась обрезать ее темные мокрые волосы под самый корень. Закончив стрижку, Никки снова макнула девчонку в корыто и взяла лежавший рядом на стиральной доске кусок желтого мыла. Рывком подняв девчонке голову, она яростно стала мылить стриженый затылок. Девчонка попискивала, размахивая ручками-спичками и цепляясь за кожаную полоску вокруг шеи, с помощью которой Никки удерживала ее. Никки поняла, что причиняет ей боль, но, охваченная яростью, едва отдавала себе в этом отчет.

– Да что с тобой такое! – встряхнула Никки охнувшую девчонку. – Ты что, не знаешь, что на тебе вши кишмя кишат?!

– Но… но…

Мыло было жестким и грубым, как терка. Никки наклонила девочке голову и принялась намыливать еще усердней. Девушка жалобно пискнула.

– Тебе нравится ходить с полной головой вшей?

– Нет…

– Нет, нравится! Иначе зачем ты их развела?

– Пожалуйста! Я постараюсь быть хорошей! Буду мыться! Обещаю!

Никки вспомнила, как люто она ненавидела вшей, которых иногда приносила из тех мест, куда ее посылала мать. Она помнила, как скребла себя самым жестким мылом, какое только удавалось отыскать, – и все для того, чтобы ее опять отправили в такое место, где она снова подцепит этих пакостных тварей.

Намылив и ополоснув голову девчонки раз десять, Никки наконец оттащила жертву к корыту с чистой водой и наклонила над ним, чтобы промыть. Девчонка сердито моргала, пытаясь избавиться от щиплющей глаза мыльной воды.

Схватив девочку за подбородок, Никки поглядела в покрасневшие глаза.

– Не сомневаюсь, что твои вещи тоже завшивлены и полны гнид. Ты должна стирать свои вещи каждый день– особенно исподнее, – иначе вши тут же появятся снова. – Никки сдавила щеки девочки так, что у той на глаза навернулись слезы. – Ты достойна лучшего, чем ходить такой вот запаршивевшей! Ты что, не знаешь?

• Предыдущая
• 17/182
• Следующая