Where Angels and Demons Collide (СИ) - "fifti_fifti" - Страница 50

— Прости, пожалуйста. Том.

Юный гитарист поежился от того, как прозвучало его имя, слетевшее с этих губ. Он победно посмотрел на брюнета и пробежал пальцами по его ребрам в последний раз, и только после этого освободил его. Сидеть на темноволосом парне дальше он не мог. Отфыркиваясь от смеха, Билл исподлобья посмотрел на него.

— Это была нечестная победа! Мне плохо, и я еще не проснулся! Ты выбил из меня слова силой! Моя игра была честна и высокоморальна!

— Я не обещал играть честно.

— Ах так, — протянул темноволосый парень и неожиданно накинулся на Тома, пытаясь застать его врасплох. Но тот оказался быстрее и через секунд десять борьбы он опять подмял Билла под себя.

— Ты не знаешь, с кем ты связался, Билл, — острый взгляд прямо в глаза пригвоздил брюнета к горизонтальной поверхности.

— Ты тоже… — прежде, чем подумать, как это звучит, прошептал Билл.

Его тихий шепот пополз вниз, и Том снова начал терять свою комнату. Говорили ли они все еще об их маленькой потасовке, или это уже было что-то другое? Его глаза притягивало к Биллу, как магнитом, и взгляд брюнета тоже шарил по лицу Тома. Почему-то этот его действие был даже откровеннее любого прикосновения. Человек совсем прекратил дышать.

Том вдруг понял, что его действительно привлекает этот темноволосый парень, наверное, с самого первого мига, как он увидел его; тело больше не могло реагировать адекватно. В этом не стоило винить алкоголь или просто момент, прямо сейчас Том осознал, что все это были лишь его попытки самооправдания. И что его пугало больше – кажется, ему отвечали на это чувство взаимностью. Взгляд Билла не врал, Том видел в его глазах те же смятение, любопытство и... возбуждение? Что творилось с ними обоими? Все эти движения, прикосновения доводили просто до помешательства, и это было лишь слабое описание того, что зажглось сейчас в душе Тома. Все казалось неясным и мутным, юный гитарист задавался вопросом — если Билл вот так же будет продолжать издеваться над его мозгом, во что это выльется рано или поздно? Он терял контроль рядом с ним, и это действительно пугало. Почему же, черт побери, у него возникало такое чувство, что он знает этого парня уже лет сто, не зная о нем на самом деле ровным счетом ничего?

Взгляд его скользнул на губы Билла. Такие притягательные. Затем снова глаза в глаза. Тому казалось, что еще секунда — и…

— Кхем.

Солист и гитарист резко обернулись. В дверях их комнаты возникли Георг и Густав, последний стоял на фронтовой линии обороны, а первый чуть поодаль. Парни переглянулись. Во взгляде басиста, направленном на барабанщика, откровенно читалось: «Что я говорил?»

Пятью минутами раньше сонный и уставший Густ отбивался от буйного друга, убеждая его, что все, что он мог видеть в комнате Тома, Георгу привиделось с похмелья, но тот выкатывал глаза, не говоря ничего связного, и тряс приятеля за плечо. Попутно он указывал пальцем в сторону комнаты Тома, затем снова указывал и снова тряс Густава, нечленораздельно бормоча какие-то восклицания.

По его речи Густав понял, что: «Тома надо спасать», «он снова за старое», «у него поехала крыша!». В конце концов, барабанщик раздраженно сдернул с себя одеяло и, надев на нос очки, отправился сам смотреть, что там Георгу имелось в виду. Поняв, что происходило, он деликатно кашлянул и смущенно отвернулся, делая вид, что увлеченно изучает картинку на стене. Они оба видели достаточно.

— Том. Можно на минутку? — вкрадчивым голосом позвал Георг, когда обрел дар речи.

Том вспыхнул.

— Зачем? Че те не спится с утра, Жорж, а? — он поспешно скатился с Билла, нашаривая на полу джинсы. — Срочно что ли?

Ангел смущенно отвернулся к окну, приподнявшись на кровати на локтях. Его лицо и уши вдруг начала заливать краска. Он понятия не имел, что это был за момент, и чем бы в итоге кончилась их с Томом шуточная потасовка, но чувствовал себя крайне раздосадованным тем фактом, что ему так и не суждено теперь это узнать.

— Какого хрена надо? — раздраженно спросил Том, скрещивая руки на голой груди, когда они с друзьями проследовали на кухню.

— Том, позволь спросить тебя, чем ты занимаешься? Ты, вроде, говорил, он твой кузен? — вопросил Георг, в негодовании тыча пальцем в сторону спальни. За его спиной стоял куда более спокойный Густ, который пока не стремился лезть в разборки.

— Говорил, — совершенно спокойно сказал Том.

— Тогда что происходит, твою мать?

Том, которого начало мучить плохо скрываемое раздражение, показательно огляделся.

— Где?

— Не строй из себя дурака. Мы все видели! — начиная терять терпение, принялся сыпать аргументацией Георг.

— Что вы там видели? — перешел на недобрый шепот Том. — Кто тебе сказал, что ты вообще можешь что-то видеть, врываясь в мою комнату так просто?

— Я думал, ты дрыхнешь! Откуда мне знать, что ты теперь переключился на такого рода связи? — в негодовании парировал Георг. — Может, пояснишь, что все это значит?

Глаз Тома дернулся, будто бы от тика.

— Почему я должен тебе что-то объяснять, если это ты, — он ткнул указательным пальцем в сторону друга, — без спросу вломился ко мне в комнату!

— С того! Никакой он тебе не кузен, вот что я думаю! — выпалил Георг, сжав кулаки. — У тебя ведь не осталось никаких родственников! Я знаю тебя как облупленного!

— А даже если и так, что с того, Жорж? — глаза Тома, который перестал соображать, что говорил, зло прищурились. — Что ты мне сделаешь?

— Я так и знал! — с родительским видом, Георг закатил глаза. — Мы с Густавом видели все оттенки твоей депрессии, пока вытаскивали тебя с краю. И, если честно, я думаю, ты снова начинаешь съезжать вагончиком!

Хотя в словах друга была доля правды, признавать это прямо сейчас Том не стал бы ни за что на свете. Они с Георгом гневно смотрели друг на друга — Том, потому что и сам не мог объяснить насколько он был уверен в том, что творил, а Георг потому, что был уверен: его приятель напрочь сбился с тропы истиной.

— Каким еще вагончиком? Что тебе на этот раз не так? — юный гитарист устало опустил плечи. Он был действительно не в настроении разбираться прямо сейчас.

— Окстись, Том! — Георг внезапно повысил голос. — Ты то отвергаешь одного солиста за другим. А теперь тебе годится и первый встречный, ты приводишь в дом незнакомого парня, делаешь его солистом. Как много ты знаешь о нем?

Этот вопрос казался таким логичным, что пугал до глубины души, Тому и самому хотелось бы знать ответ, однако он уже впал в состояние отрицания и потому откидывал собственные доводы разума:

— Я знаю его достаточно! — сжав кулаки, парень тоже сделал шаг вперед. — Тебе ясно? Если вы мне друзья, вы не станете ставить под сомнение мои решения, к тому же, насколько я помню, еще вчера никто не возражал против его похода в студию. Не ты ли чуть ли не первым уговаривал Петера устроить прослушивание?

— Ну вот сейчас мне эта идея уже не кажется удачной! Я думаю, ты не понимаешь, что ты творишь! Что дальше, Том? Позовешь в группу еще несколько новых членов и тоже приведешь их в квартиру, а потом сопьешься и будешь играть по переходам до конца своей мизерной жизни? — Георг, кажется, тоже, потерял себя от злости. — Давай не будем позволять твоему странному новому увлечению принимать глобальные формы?

— Не вижу никакой проблемы, когда мы нашли решение! — рявкнул Том, сам не замечая, что и его интонация пошла на повышение.

— Мы с Густавом беспокоимся за тебя! Ты же нормальным был, что вдруг на тебя нашло?

Том охренел от такого выпада и даже как-то не сразу нашел слова, чтобы не звучать так, будто он оправдывается.

— Нормальным? А сейчас я по-твоему, какой? — возмущенно парировал он.

— Да откуда я знаю! Я как будто впервые вижу тебя. Тебя и твои новые... Наклонности! Мне кажется, ты снова впадаешь в новое состояние, из которого нам с Густавом потом придется снова вытряхивать тебя как маленького!

Его слова хлестнули больно, как пощечина. Том помнил, что через все самые сложные дни своей жизни он всегда проходил рука об руку с друзьями. Он знал, что Густаву и Георгу порой бывало нелегко, но Георг никогда раньше не тыкал этим прямо в лицо. Тому хотелось бы получить чуть больше поддержки от тех людей, которые знали его достаточно долго, чтобы доверять ему. Если даже они уже ни во что не верили, какой во всем был смысл?