Медитация. Двенадцать писем о самовоспитании - Риттельмайер Фридрих - Страница 16

На испытавшего это нисходит неописуемое чувство защищенности. Словно до сих пор ты был на чужбине, и теперь пастырь, о котором говорится в притче из Евангелия от Луки, нашел пропавшую овцу и взял ее на плеча. Ты и не знал, как прежде заблуждался и каким защищенным можно чувствовать себя в мире. «И не погибнут вовек, и никто не похитит их из руки Моей». Но так будет, лишь когда ты услышишь водительный голос. Иначе тут же вновь возникнет чувство полной потерянности. А ты и не догадывался, что все время жил в этой потерянности.

Следующим после защищенности будет чувство надежного водительства. Оно целиком исходит изнутри. Нам не стоит ждать какого‑либо внешнего водительства, выраженного в знамениях и знаках. А там, где они как будто бы имеют место, надобно проверить их самым тщательным образом. Водитель живет внутри нас. И мы уже ни на мгновение не лишимся твердого указания, едва только расслышим в хаосе внутренних голосов голос водительства. В будущем люди научатся совершенно по–другому слушать этот звучащий в душе голос. Христос сказал, что будет жить в нас. Тогда всякий пожелает всегда идти под этим водительством. Но идти трудно. И все‑таки бодрственное, чистое вслушивание вовнутрь вскоре выведет нас на удивительно надежные жизненные пути.

В конце концов к нам приходит чувство величайшего богатства. Мы вступаем в благодатный мир, где начинается уверенное развитие. «Я даю им жизнь вечную». И мы знаем: здесь цветут истинные пажити души. И все сады горних миров отворяются.

Если в предыдущей медитации мы слышали «Я есмь» Христа перед собой, так что оно становилось дверью, в которую мы проходим, то теперь мы слышим его как бы позади нас и над нами. Когда мы обращаемся к этому «Я есмь» с каким‑нибудь важным для нас частным вопросом, нам иной раз кажется — коль скоро у нас хватит терпения подождать, пока это «Я есмь» станет достаточно сильным, — будто из этого «Я есмь» доносится голос, который нас ведет, взывая к нашей истинной сущности, любовно оберегаемой им и лелеемой. В том, что мы не слышим этого голоса, большей частью виновата нехватка мужества. Мы боимся, что голос скажет нам что‑нибудь такое, чего мы все‑таки не хотим делать. Этот страх заглушает в нас голос Христа.

В восточных мирах искали «учителя». Но он находился вне человека. В западных мирах человек имел водительство внутри себя. Но водительство осуществляло не высшее «Я», не божественный учитель. И вновь в возвещении Христа Иоаннова Евангелия мы видим соединение распадающихся миров и возвышение их через дар Христова «Я».

Но главное в этой медитации — удерживать в сознании, что именно там, где Христос говорит о водительстве, Он утверждает, что Своим водительным чином обязан лишь силе Своего самопожертвования; с одной стороны, Он указывает на Отца: «Я и Отец — одно», а с другой стороны, именно здесь говорит о людях: «вы боги» (Ин., 10: 34). Мы не можем останавливаться тут на всех подробностях. Но мы должны знать о настрое, составляющем основу этого глагола Христова, и быть способны оживлять его в себе.

Самое важное здесь то, что с каждым разом нам будет все яснее, как благодаря этому меняется весь наш мир. Куда бы мы ни посмотрели, отовсюду сияет нам навстречу божественное «Я». Когда мы смотрим вниз (хлеб есть представитель этого царства), на нас взирает «Я», отдающее нам свою жизнь. Когда мы смотрим вверх (свет есть пророк этого мира), на нас смотрит «Я», допускающее нас к участию в своей жизни. Когда мы смотрим наружу, мы открываем для себя божественный луч в ближних, приглушенное «Я в Отце». А когда мы смотрим вовнутрь, позади нас во всем своем величии вновь встает божественное «Я». Повсюду возносятся миры света.

Но и слово «свет» здесь слишком блекло и безжизненно. Из света отовсюду смотрит на нас

«Я», как из немецкого слова Licht (свет) выглядывает некое «я» (ich). Чтобы не останавливаться на первых смутных догадках, мы должны сначала завоевать эти миры под и над нами, вне и внутри нас. И тогда из‑за старого мира воздвигнется новый мир, преисполненный духовного величия и щедрого добра. Куда бы мы ни посмотрели, всюду наш взгляд зрит лик Отца, чьим Я–голосом является Христос, и мы угадываем грядущее величие центрального глагола Евангелия от Иоанна: «Я в Отце».

Каким, наверное, чудом было, когда Христос, шествуя по земле, познавал Самого Себя. Он смотрел на свет и в сокровеннейшей сущности света вновь обретал Самого Себя: «Я есмь свет миру!» Он смотрел вниз, на землю, поднимал хлеб и вновь говорил: «Это Я!» Никогда прежде не происходило в человеческом духе ничего более великого, чем это познание.

То, что Христос ощущал в Себе как самое Свое сокровенное, Он высказал в притче о добром пастыре. Там Он говорит о самопожертвовании вплоть до смерти, но слова «любовь» не употребляет. Этому соответствует и изречение о двери к другому человеку, которую можно найти только в самоотверженной любви.

По Его же собственным словам, Христос говорил не «от Себя», но возвещал то, что «сказал Ему Отец». Так Он открыл людям «имя Божие». В Ветхом Завете описано великое мгновение, когда Иегова встретился Моисею в уединении пустыни и на вопрос о Своем имени отвечал: «Я есмь

Сущий… Вот имя Мое на веки, и памятование о Мне из рода в род». Это «Я есмь» воспринимается Христом и наполняется всем богатством содержания. Имя Божие «открыто».

Все вышесказанное в основе своей есть не что иное, как особое переживание первого моления «Отче наш»: «Да святится имя Твое!» Христос вычитывает божественное имя «Я есмь» в свете и хлебе и освящает его так, что оно целиком превращается в содержание собственного Его существа. Чем чаще произносилась молитва «Отче наш», тем менее живым и конкретным было для человека именно это первое моление, — все ограничивалось совершенно общими ощущениями святости и благоговения. Здесь указан путь, чтоб сделать жизнь исполнением этого моления и повсюду, вверху и внизу, вовне и внутри вычитывать имя Божие и совершать Его освящение.

Но тем самым человек возвышается к последнему и высшему познанию, какое только возможно. Всякое познание есть в конечном счете Богопознание. Но Богопознание — в духе Иоаннова Евангелия — и есть подлинная «жизнь». «Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа». Таким образом, всякое человеческое познание тем глубже и истиннее, чем более оно уподобляется тому самопознанию, какое мы описали в связи с Христом.

В наше время, когда жизнь склонна к познанию даже ценой самоотрицания, людей не спасешь, призывая их обратиться от познания к тому, что в высокопарных выражениях и темных рассуждениях именуется «верой». Спасение будет обретено, лишь когда человек сам пройдет весь путь познания до Иоанновых высот, превыше которых ныне ничего нет, ибо эти отдаленные высоты лежат над всем нашим теперешним познанием. Ибо всякое физическое и химическое, всякое биологическое и математико–астрономическое познание ведет лишь к все большему обогащению и углублению откровения «Я есмь», живущего за всяким явлением. Итак посредством таких упражнений «Я есмь» мы развиваемся к освящению мыслительной жизни, познавательного порыва нашего времени, в полной гармонии с Евангелием.

До сих пор мы заглядывали в новое пространство с его четырьмя направлениями. Последние три глагола «Я есмь» помогут нам теперь подобным же образом выстроить для себя новое время[3]. В нашу эпоху люди, несомненно, явственно чувствуют драгоценность, времени, его «денежное выражение». Но едва ли чувствуют святость времени. Они не знают, к примеру, что означает — сидеть у священного потока времени и омываться в нем, как индусы омываются в Ганге. Только в Древней Персии люди ясно осознавали пространство и время. Меж тем как для индусов бесконечность пространства и времени была источником восторга и ужаса, у Заратустры мы находим возвышенные слова о Боге, который являет себя как нечто определенное во времени и пространстве. Все это мы можем пережить по–новому. «Витая в шири пространства и в далях времени», — гласит человекоосвящение.