1917. Российская империя. Падение - Радзинский Эдвард Станиславович - Страница 34

В конце показаний в сухую запись допроса ворвалась ее подлинная речь, точнее – почти крик: «Более ничего показать не могу. Прошу прекратить допрос, так как я не в силах рассказывать больше о своем несчастии… и считаю себя вправе уклониться от разъяснения подробностей!»

Великая княгиня Ольга вспоминала: «Когда до Ники дошли слухи, что он (Распутин. – Э.Р.) изнасиловал няньку, он немедленно назначил расследование. Девушку поймали с казаком императорской Гвардии в постели…» Так, видимо, сообщили сестре царя.

Так защищала Аликс мужика.

Впрочем, вскоре великой княгине пришлось узнать кое-что новое об «отце Григории» – уже на собственном опыте. Произошло это в доме Вырубовой. Распутин был уже своим человеком в Царском Селе, ему были известны все тайны большой Романовской семьи. Он знал, что муж Ольги, принц Ольденбургский, – гомосексуалист, и, видно, сделал из этого свой вывод…

В тот вечер «цари» пришли на свидание с «Нашим Другом».

Была приглашена и Ольга. «Распутин… казалось, был очень рад увидеть меня опять, – вспоминала великая княгиня. – И когда хозяйка с Ники и Аликс покинула гостиную на несколько мгновений, Распутин подошел и, обняв рукой мои плечи, начал поглаживать мою руку. Я тотчас отодвинулась, не проронив ни слова».

Принц Ольденбургский, которому Ольга поведала все подробности, «сказал с мрачным лицом, что я должна избегать Распутина в будущем. В первый и единственный раз я знала, что мой муж прав…»

В том же 1910 году муж Лохтиной вдруг прозрел и заявил, что более не потерпит присутствия Распутина в доме. И услышал ответ жены: «Он святой. Ты изгоняешь Благодать». Муж перестал выдавать ей деньги, но вчерашней великолепной мотовке нужны были лишь черное платье и крестьянский белый плат.

Именно тогда Распутин рассказал «царям» о светской даме, променявшей «суету сует» на новую жизнь. Конечно же царица заинтересовалась, пожелала познакомиться. Парадокс: положение жены статского советника никогда не открыло бы перед Лохтиной двери самого закрытого двора Европы, но звание верной последовательницы полуграмотного мужика тотчас свершило это чудо!

Свидетельство об этом – в показаниях ее второго кумира, Илиодора: «Она… бросила свет и занималась исключительно тем, что ходила во дворец к императрице… и толковала царям «мудрые изречения» и пророчества «отца Григория».

И не только толковала. Эта женщина, в которой, как бывает на Руси, сочетались пронзительный ум и абсолютное безумие, первая решила записывать за Распутиным (а потом и печатать) его мысли.

Из показаний Лохтиной: «Свои духовные мысли отец Григорий записывал в тетрадочку… Записанное я переписала… и была издана брошюра «Благочестивые размышления» в 1911 году… Ни содержания записок, ни мыслей, в них изложенных, я не перерабатывала. Моя работа свелась к исправлению падежей, мыслей же отца Григория не поправить…»

Действительно, Распутин иногда «записывал мысли» своими чудовищными каракулями. Но долго писать малограмотный мужик не мог, так что Лохтина переносила на бумагу его устные поучения. Это было трудно, ибо речь «Нашего Друга», по всем воспоминаниям, была бессвязна, основное воздействие было не в словах, а в глазах и руках. Гипнотическое влияние его взгляда и легких прикосновений…

Но Лохтина понимала то, что он не высказывал. И, видимо, у нее училась царица нелегкому искусству записывать за «Нашим Другом».

Скоро Государыня всея Руси в совершенстве освоит это искусство – передавать непередаваемое. Научится понимать мужика…

В середине 1910 года муж поставил Лохтиной уже ультиматум: или – или… И она выбрала. «С 1910 года я окончательно разошлась с семьею, которая… требовала, чтобы я оставила отца Григория и не пожелала, чтобы я жила с нею».

Лохтину попросту изгнали из дома, отобрали принадлежавшее ей имение. И хозяйка петербургского салона, оставив любимую дочь, с котомкой за плечами направляется в Царицын к главному другу Распутина («Саваофа») – к Илиодору («Христу»). По дороге генеральша просила подаяние.

Какой интересный выдался 1910 год… В разгар славы мужика нарастает опасная атака против него. И идет она по широкому фронту: Гермоген – Феофан – Тютчева – Вишнякова – изгнание из дома Лохтиной.

В том же году против Распутина развязывается бурная кампания в прессе. Крупнейшие газеты начинают печатать бесчисленные статьи о «малограмотном и развратном мужике-хлысте, имеющем большую популярность в некоторых придворных кругах». Материалы о Распутине становятся сенсацией, на них теперь буквально набрасывается читающая публика. Оппозиционная правительству кадетская газета «Речь» публикует целый ряд таких статей. В довершение всего – мощный залп по Распутину из Москвы, из кругов, близких к великой княгине Елизавете Федоровне. Входивший в ее окружение Михаил Новоселов, ассистент профессора Московской Духовной академии и издатель «Религиозно-философской библиотеки», напечатал серию сенсационных материалов: «Прошлое Григория Распутина», «Духовный гастролер Григорий Распутин», «Еще нечто о Григории Распутине»… В них была опубликована исповедь некоей соблазненной Распутиным девицы, упоминалось о расследованиях Тобольской консистории, обвинявшей его в хлыстовстве…

В 1910 году фамилия мужика начинает приобретать зловещий смысл. «Распутный Распутин» становится нарицательной фигурой.

Все эти события совпали не случайно. Их причиной был не столько сам Распутин, сколько его новая роль. Ибо весьма могущественные и влиятельные лица заговорили в то время о невероятном: Распутин не только лечит наследника, не только молится с «царями» – он уже вмешивается в высокую политику, чуть ли не диктует императору! Полуграмотный мужик смеет решать судьбы Европы!

В октябре 1908 года телеграф принес в Россию весть: Австро-Венгрия аннексировала балканские территории – Боснию и Герцеговину, где жило множество сербов. И в России, считавшей себя вождем православного мира, тотчас начинается мощное движение в защиту «братьев-славян».

С начала 1909 года – шквал статей в газетах, бурные демонстрации на улицах. Общество требует войны, думские депутаты произносят речи об исторической миссии России – опекать балканских славян, которых «объединяет с русскими общая вера и общая кровь». В Праге собирается многолюдный Всеславянский конгресс, в котором участвуют депутаты российской Думы.

Волнуются православные Балканы. Здесь опасаются, что Босния и Герцеговина – лишь первый шаг немецкого марша на Восток. Сербия заявляет решительный протест. И повелитель Черногории, отец «черных принцесс», просит решительного вмешательства России. Его поддерживает могущественный родственник, великий князь Николай Николаевич – «главный военный» в Романовской семье. В бой рвутся и генералы, жаждущие загладить позор в японской кампании. Требует войны и молодая русская буржуазия, опьяненная мечтами о новых сферах влияния, о завоевании черноморских проливов. В России складывается весьма пестрая и, главное, – многочисленная «партия войны».

Но война с Австро-Венгрией не может быть локальной – Германия не собирается оставаться в стороне. 8 марта 1909 года кайзер Вильгельм предъявил России ультиматум: признание аннексии Боснии и Герцеговины или вторжение австрийской армии в Сербию при поддержке Германии.

Мировая война становилась реальностью. И люди трезвые, опытные, понимавшие слабость плохо вооруженной русской армии, этой войны боялись.

Генеральша Богданович писала в дневнике: «13 марта… Не дай Бог нам войны… Тогда снова у нас будет революция».