Время побежденных - Голицын Максим - Страница 28

Я вздохнул.

— Тогда, значит, есть кто-то еще. Ну и влип же я!

— Это точно, — с удовлетворением подтвердил Стамп.

— Ладно, по крайней мере, я смогу навестить их раньше, чем они того ожидают. Это уже кое-что.

Кресло, чуть слышно жужжа, описало полукруг, и Стамп, подъехав ко мне чуть не вплотную, уставился снизу вверх мне в лицо своими блестящими глазами.

— Конечно, доблестный инспектор! — сказал он насмешливо. — Ловкий, мужественный сотрудник Особого отдела, проникающий в самое сердце вражеского логова, круша все челюсти, которые попадаются ему под руку, уносит на своем плече похищенную злодеями прекрасную даму. Я восхищаюсь вашей энергией, инспектор!

Все-таки, не будь он инвалидом, я бы свернул ему шею.

— Я что, по-твоему, фокусник? Я что, выну эти бумаги, как кролика из шляпы? Где я их возьму? И что тогда будет с Сандрой? Мне же не на что ее менять! Да и то я далеко не уверен, что, если я раздобуду то, что им требуется, они сдержат свое слово!

— Хенрику можно верить, — сухо заметил Стамп.

Я насторожился.

— Ты его знаешь?

— Разумеется. Я знаю всех, кто действует в сфере моего влияния. Это ты бегаешь и стреляешь во все, что движется. Мое оружие — информация. И знаешь, может, это тебя удивит, но это — очень эффективное оружие. Иногда знание может оказаться гораздо убойнее любой штуки, которая с большой скоростью выплевывает кусочки металла. История, которая произошла с тобой, — наглядный тому пример.

— Что они ищут, Стамп? Что им всем нужно?

— Знание. И это вполне объяснимо. Видишь ли, последние полтора века человек слишком озабочен тем, чтобы просто выжить. Он тычется, точно слепой котенок, потому что вокруг него царит мрак. Чудовища, прячущиеся в этой тьме, пугают его… И вдруг вспыхивает свет. И оказывается — представьте себе, инспектор, — вдруг открываются странные вещи. Свет падает на чудовищ — и они исчезают. Или выясняется, что это вовсе не чудовища, а прекрасные, удивительные создания. И наоборот — луч света выхватывает из мрака друзей и знакомых, тех, кому доверяешь как самому себе, и оказывается, что вместо лиц у них чудовищные рыла.

Я вздохнул.

— Стамп, у меня нет ни времени, ни желания философствовать.

— Вот в чем твоя беда, инспектор, — произнес Стамп, — ты не желаешь ни слушать, ни понимать. А ведь я рассказал тебе все, что мог. И не моя вина, если ты ничего не понял.

— Да ничего ты мне не рассказал!

— Ищи бумаги, инспектор! Они важнее, чем жизнь десяти таких девок.

Я холодно сказал, натягивая куртку:

— Не говори ерунды.

— Я не могу найти их сам. Возможно, если ты не найдешь их, я предпочел бы, чтобы их нашел Хенрик — от этого будет хоть какой-то прок.

— Не вижу какой. Мне не нравятся методы, которые он использует.

— Что поделать. У них нет других. Это суровые люди. Они привыкли жить во мраке и сражаться с чудовищами, которые там прячутся. Что он сказал тебе перед смертью?

Я вздрогнул. До сих пор не мог привыкнуть к поворотам его мысли.

— Да ничего он не говорил.

— Ты можешь говорить откровенно. Все, что ты сейчас расскажешь мне, останется тут. Здесь не сработает ни одно подслушивающее устройство.

— Кроме твоих собственных.

— Верно. Кроме моих собственных.

— Да ничего он не говорил, Стамп. Он же умирал. Бредил.

— Надо же! Он что, посмотрел на тебя, радостно засмеялся, увидев твою физиономию, воскликнул «Какое счастье!» и откинул копыта? Так?

— Не валяй дурака. Говорю тебе, он уже умирал, когда я подошел. Вот и нес какую-то чушь.

— А позвольте узнать, какую именно чушь?

— Что-то вроде «дельфин не успел».

— «Не успел»? А может, все-таки «успел»? Или, наоборот, «не успели»?

— Да какая разница?

— Огромная разница. Представь себе действия Берланда в эти его последние часы. Он работает с архивами в пустом здании на первом этаже. Вечер. В здании — никого. Возможно, он ощутил слежку за собой — многие люди это нутром чувствуют. Возможно, особой чуткостью он не обладал — просто заметил, что кто-то заглянул в окно, или услышал чьи-то шаги в пустом коридоре. И что же он делает?

— Звонит мне.

— Ну да. И, в ожидании, пока вы приедете его спасать, он, возможно, успевает куда-нибудь спрятать эти бумаги. Вы ему дали на это время — вы ведь не слишком торопились.

Я нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

— Стамп, может, он их и спрятал, но ведь их скорее всего нашли. Они же там все перерыли, в кабинете!

— А что, если на минутку предположить, что он их спрятал не в кабинете?

— Да где же он мог их еще спрятать, да так, что их до сих пор не нашли?

— Это — Музей естественной истории, — напомнил Стамп.

— Ну и что? Тоже мне, новости. — Я вдруг чуть не задохнулся от внезапного озарения. — Черт! Дельфин!

— Наконец-то! — удовлетворенно произнес Стамп. — Долго же пришлось вам втолковывать, казалось бы, очевидные вещи.

Я нерешительно посмотрел на него.

— Но, раз ты догадался, мог догадаться кто-нибудь еще.

— С чего бы? Если его последние слова больше никто не слышал, а вы оказались таким уж идиотом… Он, бедняга, пытался втолковать вам, что успел спрятать бумаги где-нибудь в зале экспонатов, в чучеле дельфина скорее всего или где-то рядом… а вы и не поняли.

Я больше не обращал внимания на его колкости.

— Что же мне теперь делать, Стамп?

— На вашем месте я забрал бы оттуда архив, пока его не нашел кто-нибудь еще. За вами наверняка следят, но не мне вас учить, как избавляться от «хвоста». Поезжайте, найдите бумаги. Тогда на руках у вас будут лишние козыри, которыми вы сможете распоряжаться по своему усмотрению.

Он меня удивлял все больше.

— Ты хочешь сказать… что сам ты в этих бумагах не заинтересован?

— Я лучше запущу сюда гремучую змею, — отрезал Стамп. — Шевелитесь! У вас мало времени.

Я взглянул на часы.

Без четверти два.

Почти бегом я ринулся наружу. За Стампа можно было не беспокоиться — он-то не даст себя в обиду, его сарай на деле настоящая крепость, да и, пока у него нет архивов, он не представляет интереса для моих преследователей. А вот за мной они будут охотиться, это уж точно…

Но, пока я бежал к машине, никакой слежки за собой не обнаружил. Возможно, они наблюдали за самой машиной? Для этого им не надо было преследовать нас напрямую — это же не средние века! Миниатюрный датчик…

Карс по-прежнему сидел на своем обычном месте. Я рывком отворил дверь, плюхнулся на водительское сиденье и врубил зажигание. Машина дернулась и рванула с места.

— У тебя все в порядке? — только сейчас успел я обратиться к Карсу.

— Да, — ответил он.

— Никто к тебе не вязался?

— Нет… тут вообще никого не было.

— Ладно… — Я вырулил на трассу и погнал по дороге, вьющейся у подножия холма.

— А куда мы теперь, Олаф? — покорно спросил мой напарник.

— Проветриться… у меня мозги лучше работают, когда их обдувает ветерком.

Он покосился на меня и больше вопросов не задавал.

Берген — город небольшой, и вскоре я припарковал машину за старой кирхой. Отсюда уже можно было пешком выбраться задворками на Музейную площадь.

— Мне опять ждать в машине? — Карс, казалось, приготовился к худшему.

Секунду я колебался.

— Пошли, — сказал я наконец, — если что, прикроешь меня.

— Мы целый день носимся, — обиженно сказал мой напарник, — ты мне ничего не говоришь…

Я машинально проверил, на месте ли пушка.

— Карс, — сказал я, — я вообще не хотел тебя втягивать в это. Дело-то личное, внеслужебное. Но раз уж ты в него встрял, сделай милость, не задавай больше вопросов.

И мы начали торопливо карабкаться вверх по склону, огибая разлапистые кусты рододендронов.

Несколько раз я оглядывался, пытаясь засечь «хвост», но его не было. Поросший низким кустарником склон был пуст. Парк за оградой затерялся в туманной пелене, но за шумом дождя ничего не было слышно — ни треска веток, ни шороха травы.