Bittersweet (СИ) - Лоренс Тильда - Страница 108

Ромуальд достал чашку, вскипятил воду, заварил напиток. Осторожно провёл пальцем по краю чашки. Закрыл глаза, вновь представляя, как могли развиваться события, если бы он вернулся в номер не в одиночестве, а в сопровождении Илайи.

Он не сомневался, что в этот раз всё сложилось бы если не идеально, то близко к этому понятию, полностью перекрывая собой впечатления от первого раза. Хотя бы потому, что теперь он знал об Илайе немного больше. О его особенностях, склонностях к излишнему анализу событий, размышлениях и психологических блоках, не позволяющих моментально расслабляться в объятиях другого человека. Природная брезгливость, умноженная на отторжение, спровоцированное скандалом и неоправданными обвинениями, боль в порезанной осколками руке, страх от невозможности завладеть ситуацией, потому что сзади этих осколков – тьма. Нападение с порога и вопль о том, что умереть следовало ему, а не Джулиану. Если бы после этого он бросился на шею обвинителю, прильнул к нему в страстном поцелуе и шептал слова любви, Ромуальд оказался бы в полной прострации. Скорее всего, он бы не понял такого человека. Анализируя случившееся теперь, он на некоторые аспекты смотрел с иного ракурса, и это позволяло ему понять больше, чем прежде. Понять и придумывать, какими методами уничтожать сформировавшиеся недомолвки.

Но сейчас, в эту ночную пору, он не мог сосредоточиться на размышлениях. Его сознание занимали картинки, бравшие начало там, в одном из многочисленных кафе Лиллехаммера. Мимолётный жест, пара фраз, слегка растянутые рукава однотонного чёрного свитера, подчёркивающие цвет волос и кожи. Она не была молочной с проглядывающими голубоватыми венами, что смотрелось немного пугающе. Она была слегка загорелой, но с одного взгляда становилось понятно, что это загар природный, а не результат пребывания в солярии. Вообще-то Ромуальд знал малое количество мужчин, способных пойти в солярий, но такие экземпляры на жизненном пути тоже встречались, потому он не отметал данного варианта.

Он без труда представлял, как запускает руки под свитер, не торопясь его стягивать. Вместо этого сначала целует ключицы, позволяя себе чуточку больше, чем прежде. Прикусывает кожу на шее, не вгрызаясь, подобно оголодавшему вампиру, в попытке добиться кровотечения, а медленно, прижимаясь, позволяя разделить его настроение, проникнуться. Заразиться им, как заражаются простудой, побыв в одном помещении с инфицированным.

Мысли об Илайе не казались ему пошлыми или хуже того – порнографическими. В представлении Ромуальда всё это было невообразимо прекрасно. Каждый поцелуй, прикосновение. Даже не они, а перспектива и реальность подобного. Он без труда мог представить, как оттягивает ворот свитера, прижимаясь к ключице, слышит тихий выдох, проводит губами по подбородку, поднимаясь выше. Смотрит на запрокинутое лицо, касается волос, проводя по ним ладонью, прихватывает нижнюю губу, верхнюю. Его не смутило бы ничто, ему бы доставило абсолютно всё.

Всё. Без. Исключения.

Он пил чай, надеясь, что после этого не начнёт бегать по номеру бешеной белкой, взбодрившись, а сумеет уснуть и не придётся вновь заниматься самоудовлетворением.

Изображать дружбу оказалось до отвращения сложно, а вот признание в собственных желаниях получилось спонтанным, но органичным. Более того произнести это вслух он сумел запросто, не спотыкаясь и не переводя всё в шутку, хотя был вариант засмеяться, нарушить внезапную тишину и заняться кофе, остывающим на столе.

Пока Илайя согревал руки о чашку, Ромуальд даже не подумал прикоснуться к своей. Он наблюдал за собеседником. Он ловил его жесты, отмечал перемены в мимике, с переменным успехом подавляя в себе желание сказать или сделать что-то, способное вывести Илайю из состояния равновесия, заставив его немного понервничать. В идеале – подхватить инициативу. Он сделал и получил ответ.

Надкушенная конфета, пальцы, ощутившие прикосновение языка, собственное затаённое дыхание в ожидании продолжения и – под финал – откровенное признание.

Он перестал настаивать на том, что поездка имеет исключительно дружескую направленность. Теперь Илайя знал, что его хотят развратить. И просто хотят. Вряд ли это было для него загадкой прежде. Догадался об этом в тот же вечер, когда они находились в его квартире. Не мог он так запросто выбросить происшествие из головы и поверить, что Ромуальд действительно жаждет только приятельствовать. Да и происшествие в кабинете Эйдена, сразу после окончания пресс-конференции наталкивало на определённые подозрения, а по правде сказать, кричало обо всём открытым текстом. Сложно было после этого верить в полное отсутствие сексуального желания…

Просыпался Ромуальд с мыслями о дальнейшем путешествии и, как следствие, поездке, которую им предстояло совершить. Дни-предшественники радовали и не заставляли пожалеть о принятом решении. Ромуальд лишь сильнее убеждался в его правильности. Путешествие позволило ему больше времени провести вместе с партнёром по сцене, понаблюдать за его действиями в сноупарке, насладиться стремительным полётом, взрытым снегом, вечерними посиделками в кафе, каждый день разном, чтобы сравнить их между собой, возможностью просто прогуляться по улицам, окончательно позабыв об автомобиле. Конечно, он вполне мог взять машину напрокат, но не делал этого из принципа. Здесь он никуда не торопился. Прилетев на отдых, действительно отдыхал. Он отключил телефон и родственников поздравлял не с помощью сообщений, а по электронной почте, позаимствовав ноутбук у Илайи. Челси прислала ему парочку фотографий из Канады и поинтересовалась планами. Она была уверена, что брат продолжает сидеть в Штатах и тухнет от бездеятельности, смешанной с чувством полной безысходности.

Сообщение о его перелёте в Норвегию и наслаждении лыжным спортом Челси не на шутку удивило, но она заметила, что это было хорошим решением. В подробности никто из них не вдавался. Челси не грузила брата событиями жизни и не торопилась обучать навыкам подлёдной рыбалки, Ромуальд не предлагал сестре моментально вставать на лыжи и искать первый попавшийся склон, с которого можно прокатиться. Если любовь к пробежкам Челси разделяла, то лыжи почти ненавидела. На них она каталась отвратительно.

Илайя тоже её поздравлял, но о Норвегии ничего не говорил.

Негласное соглашение с Ромуальдом оставалось в силе. Они не обсуждали это на постоянной основе, но и без дополнительных подсказок вырисовывалось очевидное положение вещей. Они отдыхали вместе, но это не должно становиться достоянием гласности. Прежде всего потому, что не хотелось моментального привлечения внимания и расспросов. Речь шла не о газетчиках, находившихся в поиске свежих тем для общественного порицания, а о родственниках Ромуальда, достаточно прохладно принимавших Джулиана в качестве потенциального члена семьи.

Наверное, именно по этой причине Ромуальд никогда не говорил им, что собирался заключить брак. Да, с Джулианом. В тот момент, когда психиатрическая клиника была уже достоянием прошлого. Он несколько раз приезжал в магазин и смотрел на обручальные кольца, прикидывая, какая модель будет максимально просто и неброско смотреться на руке Джулиана. Какая подойдёт ему самому?

Воображение не отказывало в помощи, оно демонстрировало ему возможную процедуру заключения союза. Он порывался сделать это, но останавливало неизменно осознание неприятное, но довольно правдивое.

Он не испытывал реальной потребности в этом браке. Данное решение не относилось к разряду осмысленных и тщательнейшим образом продуманных, больше походя на протест и стремление доказать что-то окружающим. Продемонстрировать наплевательское отношение к их «великому и чрезвычайно важному» мнению. Он планировал окольцевать Джулиана демонстративно, чтобы затем швырнуть в лицо ошеломлённой матери и потерявшему дар речи отцу свидетельство о браке, затем показать ладонь с тонким ободком на пальце.

Смотрите и наслаждайтесь.

Реакция Челси тоже прочитывалась запросто. Она сказала бы, что он поступил неосмотрительно, и это больше походит на стандартное ребячество, а не на осмысленный поступок взрослого человека.