Любовь без поцелуев (СИ) - "Poluork" - Страница 40

Полотенце я скомкал как можно туже и засунул обратно. Завтра выкину и спизжу у кого-нибудь новое.

А теперь – спать.

На следующий день я проснулся вполне бодряком. В умывалке, с затаённым злорадством, я наблюдал за Максом, который только что остался без зубной пасты. Макс в мою сторону даже и не посмотрел, хотя я отлично видел, кто это сделал. Если бы этот кто-то позволил себе что-то подобное ещё вчера утром – он бы уже торчал вниз башкой в унитазе. Но сегодня Макс у нас крутой, он справляется сам. Ах так!

В столовой он со мной не сел. Ага, я король умственно отсталых, так он сказал? А он самый умный. Ну, и остался без омлета, умник. А второй просить не стал. Я вспомнил, как Азаев сбросил его еду на пол в самом начале, как он сидел с невозмутимым видом, а потом швырнул в него сухофруктом. Ну, посмотрим, как надолго его с такими фокусами хватит. Теперь не только Азаев – теперь каждый будет считать своим долгом до него доебаться. А я посмотрю.

Он сам придёт. Сейчас у него в голове прояснится и никуда он не денется. Он один не сможет – тут одиночки не живут. А куда ему, кроме как ко мне?

Я даже специально сел один за парту. Ну, и куда ты теперь денешься? Не…

Ха, да вы гляньте! Он сел прямо посреди класса! Самые поганые места – а он сел! Так это ему на меня, типа, настолько похуй? А сейчас начнётся…

Бросаться бумажками – не мой уровень. Особенно после того, как я смастерил отличный мини-арбалет, стреляющий гвоздиками. Я, правда, его забросил, но, всё равно, с тех пор жёваная бумага потеряла для меня всякий интерес. Но то я, а то – дебилы вокруг. Макс сидел и только вздрагивал, смахивая липкие комочки с одежды. Я смотрел на его затылок, на светлую, по сравнению с остальным телом, кожу головы, видную через короткую стрижку. Банни говорит, что мой взгляд можно почувствовать. Интересно, он чувствует?

Ну, бля, учительница начала про ЕГЭ затирать. Ага, помню-помню, как его в прошлом году сдавали, кто сдавал, кому и какую сумму. И потом, сейчас же ещё идёт эксперимент, и на проходной балл всё равно наберётся. Так что не надо мне тут умную из себя корчить. А ты, Макс, сейчас на меня, всё-таки, посмотришь!

– Да нет, Тамара Ильинична, у меня вопрос к Вам, как к учителю русского языка и литературы…

Посмотрел. И он, и все остальные двадцать пять идиотов (ладно, вычеркнем Банни, Игоря и, так уж и быть, Вовчика).

– Комнин, ты что себе позволяешь?

Что хочу, то и позволяю. Смотри на меня, Макс. Смотри, видишь, вот он я. Я говорю и все смеются, как дебилы, хотя смеяться особо не над чем. И училка ртом хлопает, как лягушка, не знает, что ответить. Ты богатый, ты не слабак, может, ты, по-своему, и крутой там у себя, но тут я главный! Смотри! Чему ты, сука подлая, улыбаешься?

– Как же он её напишет, если мы так и не выяснили, как это слово пишется – через А или через О? – ты смотри, а он ещё шутит! Ну, погоди, Макс, сегодня ты ещё шутишь, а завтра… А послезавтра… А потом ты вообще отсюда сбежишь!

Нет. А вот этого я не хочу.

– Через Е это слово пишется, Макс, через Е, – учительским тоном заявляю я. Не зря я на днях залез в Большую Советскую! – Уж ты-то должен знать, ты же у нас…– я вложил в паузу все не сказанные оскорбления, думая о том, что, всё-таки, буду держать слово, – в гимназии учился!

Помнишь, Макс, я сказал тогда? Я держу слово, я мужчина, а вот кто ты, мы посмотрим.

Бля, но я не хочу, чтобы он просто взял и уехал. Я хочу, что бы он помучился у меня на глазах. Чтобы подошёл и сказал, что он ебанавт и был неправ. Я хочу, чтобы он помог мне установить мои замечательные сюрпризы в кабинете труда и восхитился моим планом. Я хочу, чтобы мы вместе с ним пили принесенную выпивку, чтобы мы играли в карты и я бы выиграл у него желание. Я хочу ещё раз с ним подраться, пробежаться по ночному лесу, посмотреть, как он делает сальто или просто прыгает… Я хочу с ним дружить не ради денег.

Да что же это за херня в моей башке творится? Макс – да он же просто блядский пидор, вот он кто! Он Леночку к себе в комнату привёл и хуй его знает, чем они там занимались! Ой, бля, прямо блевать тянет, как подумаю!

Краем уха слышу, что Макса заставляют подмести класс. Рву бумажный лист на мелкие кусочки и на каждом рисую по букве Е. За каждый раз, когда я держал слово.

Чего же мне так херово-то? Я со своими регулярно собачусь и прилетает им от меня. Ну, кроме Банни, конечно. Игорю больше так, слабее, а вот Вовчик, Рэй и Танкист получают неслабо, и даже девятиклассники иногда ловят от меня пиздюлей. За разное или просто так. Это в порядке вещей. И Вовчику я тогда вломил за Леночку и злой ходил, но быстро отошёл. И не было этой злости и такой мерзкой тоски, как сейчас.

Это потому, что с Максом всё не как с людьми. Е!

Ух, видеть его не могу. То есть, наоборот. То есть, блядь, у меня крыша едет, мне нужно покурить. И пройтись. И подумать. Ну, ёб твою мать, звонок, где ты!

Звонок прозвенел и я рванул к двери. Если я задержусь, я останусь с Максом. И снова полезу к нему с кулаками. Но хуже всего, я ему ещё наговорю чего-нибудь не того.

– Комнин, – о, Татьяна, мать её за ногу, Павловна, наш завуч по воспитанию-мозгоебанию. Ну, чего ещё?

– Пиздят, это не я, честно, у меня свидетели есть.

– Избавь меня от своего незатейливого юмора. Ты наказан за драку, ты в курсе?

О, ну я, примерно, догадался. А нахуй вам дорогу не показать?

– Хорошо, я раскаялся и осознал, а теперь я пойду по своим делам?

– Стоять, – женщина схватила меня за рукав, – ты, дружок, выпендривайся, но меру знай! Я…

– Руку!

– А?

– Руку от меня убрали!

Женщина опустила руку. Она была ниже меня на полторы головы и мне хорошо было видно, какие у неё редкие волосы и седые корни. Наш бухгалтер – её племянница. Именно Татьяна Павловна замяла дело об издевательствах над Марией Леськовой, когда я учился в девятом классе. Я о этих бабских делах мало знал, только по рассказам Банни, но, как я понял, она просто запугала девочку, у которой не было никого, кроме бабушки. Маше, вроде, волосы подожгли тогда ещё, а Татьяна Павловна, вроде, сказала, что сделает так, что та сама себе их подожгла, напишет, что та истеричка и наркоманка. Понятное дело, та, дура, ей поверила. А потом был побег и прочая фигня… Тупая история, я в ней не участвовал. Никогда не лезу в бабские разборки.

– Комнин, не хами мне, пожалуйста. Я от тебя за всё то время, пока ты тут есть, так устала! Ты мне пять лет жизни отнял, не меньше!

– Только пять? Плохо старался.

– Знаешь, ты можешь сейчас развернуться и пойти, но предупреждаю сразу: следующий выезд в город ты проведёшь здесь.

Не, ну это, бля, совсем подло! Мне надо съездить в город, меня люто заебал интернат, мне нужны новые впечатления и кое-чего купить.

– Ладно, чё у вас там…

– Тебя бы, лба здорового, заставить какие-нибудь брёвна таскать, но… Картошку пойдёшь чистить!

А вот это заебись! А вот картошку чистить я люблю! Мыть что-нибудь – идите нахуй! Книжки чинить – вообще погано, ненавижу прикасаться к старому картону. А вот картошка… Картошка – это, во-первых, кухня, а, во-вторых, отличное занятие, дающее время поразмыслить. А мне сейчас подумать очень надо, а то в голове не мозги, а клубок колючей проволоки.

– Ну, ладно, – пожимаю плечами я, – хрен с вами, почищу, так и быть.

Татьяна Павловна кивнула, радуясь, что отделалась. Однажды меня наказали, заставив мыть медпункт, а потом там таинственным образом таблетки, которые хранились в баночках, поменялись местами, и жидкости в запечатанных пузырьках – тоже (та ещё морока, набираешь в шприц одну жидкость, потом, в другой шприц, другую, перевпрыскиваешь…но оно того стоило, конечно). А однажды меня заставили мыть наш интернатовский автобус и после этого он отказался заводиться. Ну, в общем, ничего хорошего в такие моменты не происходит. Единственное, на что я согласен, – картошка.

– Вы, главное, с Веригиным там не порежьте друг друга! Что так смотришь? Он тоже будет картошку чистить... Наверное, в первый раз в жизни – маленький избалованный придурок!