Графиня - Коултер Кэтрин - Страница 4

• Предыдущая
• 4/67
• Следующая

Питер покачал головой.

— Я ненадолго, — бросил он через плечо и, подойдя к буфету, налил себе бренди. — Скоро придется вернуться в Париж.

Он снова поднял графин, и я кивнула. Питер налил мне чуть-чуть в один из великолепных хрустальных бокалов деда. Мы чокнулись и выпили. Только сейчас я поняла, что Питер ужасно зол. Как странно следить за его размеренными движениями, понимать, что он всеми силами пытается держать себя в руках. Я, со своей стороны, постаралась не дать волю любопытству и, затаившись, стала выжидать. Мы не виделись с Питером полгода. Он совсем не изменился, разве что стал еще красивее, чем в тот день, когда покинул Англию, отправляясь в Брюссель. В жизни не молилась я так часто и истово, как в недели, предшествующие роковой битве при Ватерлоо. Питер был наследником деда, сыном Рокфорда Уилтона, погибшего вместе с женой. Тогда моему кузену было всего пять лет. Его растили мои родители, пока дед не объявил, что Питер может ехать в Итон. Помню, кузен любил мою мать, но понятия не имею, какого мнения он был о моем отце.

Питер напоминал мне того человека, Джона, фамилию которого я до сих пор не знала, хоть и встречалась с ним три раза. И последний разговор произошел три месяца назад. Время тянулось бесконечно. Стоял ноябрь, холодный и сырой, ни проблеска солнца на затянутом тучами небе. Я ненавидела такую погоду. Дым из сотен каминных труб. смешался с желтым туманом и был таким плотным, что, казалось, его можно было резать ножом. Белый — не тот цвет, который можно носить осенью и зимой в Лондоне.

Я хотела поехать в деревню, где воздух свеж и чист, но мисс Крислок нездоровилось. Не могла же я требовать от бедняжки, чтобы она провела в карете четыре дня. Не сейчас.

В дедушкином кабинете было тепло, шторы задернуты и не пропускают ни ветра, ни холода.

— Садись, Питер, — пробормотала я, все еще не в силах отвести от него глаз, — и расскажи, что тебя так рассердило.

— Я совершенно спокоен, — отрезал он таким сухим, жестким тоном, что моя рука, державшая бокал, чуть дрогнула. Но я тут же сообразила, что в дверях стоит миссис Приндж, старая экономка, служившая у нас едва ли не с сотворения мира. Она внимательно прислушивалась к каждому слову, недоуменно подняв густые черные брови.

— Не будете так добры принести чай, миссис Приндж? — попросила я.

Миссис Приндж была поистине внушительной леди, куда шире и выше дедушки, и всегда носила платья из тяжелого фиолетового бомбазина. Похоже было, что она не собирается сдвинуться с места, благослови Господь ее душу. Она знала нас с пеленок и теперь желала понять, что происходит, а затем помочь исправить все, что, по ее мнению, было неладно, и решить все проблемы. Она просто чуяла, когда дело было плохо. Я, естественно, прекрасно представляла, почему Питер появился здесь в таком свирепом состоянии, но предпочитала услышать правду из его уст и без миссис Приндж с ее неодобрительной физиономией и поджатыми губами.

Но Питер замер, глядя на меня с таким видом, словно я внезапно превратилась в одного из солдат его полка, по ошибке проткнувшего штыком не врага, а союзника. "Слишком красив, а такое к добру не ведет, — говаривал дедушка и с трагической миной добавлял:

— Чересчур много волос, куда больше, чем заслужил этот щенок. Нет в этом мире справедливости!"

Сам дедушка начал катастрофически лысеть за полгода до сорокового дня рождения.

Но мне было абсолютно безразлично, смахивает Питер на ангела или чудовище. Я никогда его не боялась. И безгранично доверяла ему с трехлетнего возраста, когда он вытащил меня из вонючего болота у пруда, подбежав едва ли не в последнюю минуту, — меня уже почти засосало. С той поры я поклонялась ему, к его неподдельному отвращению и досаде, что было легко объяснимо. Бойкий, живой мальчик, один из лучших учеников Итона, он имел обыкновение привозить на каникулы друзей. Они в изумлении шарахались от маленькой кузины, с неприкрытым обожанием взиравшей на него и протягивавшей тощие ручонки в немом призыве поднять ее на руки.

— Скажи, что это не правда, — вымолвил он наконец.

— Именно поэтому ты приехал? И так злишься?

— Естественно. Я понятия ни о чем не имел. Случайно услышал от майора Хенчли, которому написала жена. У тебя даже не хватило духа прислать мне письмо и объяснить свои намерения. Скажи мне, что это ошибка, мерзкие сплетни, и ничего более.

— Мне двадцать один год. Я сама себе хозяйка и не нуждаюсь в разрешениях или одобрении. Ты не мой опекун, Питер.

— Вот тут ты не права. Я не только седьмой герцог Браутон, но и твой опекун. Возможно, ты действительно взрослая женщина, но все же женщина, а это означает, что, пока у тебя есть старшие родственники мужского пола, на них возложена обязанность заботиться о твоей безопасности.

— Но речь идет вовсе не о том, чтобы защитить меня, Питер. Мы говорим о замужестве, обыкновенном простом замужестве.

— Ничто в твоей жизни не может считаться обыкновенным и простым, Энди. У тебя поистине макиавеллиев-ский ум. Дедушка всегда это утверждал. Он восхищался твоими мозгами, бесконечно писал о том, как ты решила ту или иную головоломку, предложила сразу три выхода из затруднительного положения и при этом не пропустила ни одного бала или приема. Он говорил, ты просто упиваешься сложностями и загадками. Но по моему мнению, твой ум, блестящий и временами изощренный, выбирает чаще всего самые извилистые пути, и ты не всегда знаешь меру и можешь зарваться.

— Ты оскорбляешь меня?

— Нет. Ты сама прекрасно знаешь, когда мне приходит в голову тебя оскорбить. Например, сейчас. Приготовься. — И, не дав мне и секунды, чтобы прийти в себя, он неожиданно заорал диким голосом:

— Если весь этот вздор — правда, значит, ты идиотка, Энди! Безмозглая кретинка, которую следует посадить под замок, что я скорее всего и сделаю!

— Ты говоришь как любой заурядный мужчина! — завопила я, почти радуясь возможности излить собственные гнев и бессильную горечь. — Меня не удивило бы, если бы ты пал так низко! Все ради удовлетворения своих желаний!

Питер отступил, сжал кулаки, но, быстро.взяв себя в руки, произнес уже спокойнее:

— Прости за то, что накричал на тебя. Нет, мы не станем хватать друг друга за горло или сыпать взаимными обвинениями, способными нанести непоправимый вред нашим отношениям. Давай спокойно все обсудим. Я старше тебя почти на шесть лет. Согласись, что человек я спокойный, рассудительный и здравомыслящий. Кроме того, я герцог Браутон. Ты моя подопечная. Я люблю тебя, но сейчас лучше всего будет рассказать мне правду.

Я молча смотрела на него, потрясенная яростью, которую ощущала под внешним спокойствием. Видела, как она копится и переполняет его. Питер глубоко вздохнул, чуть откинул голову и взревел так, что в ушах зазвенело:

— Какой дьявол вселился в тебя, чертово отродье?! И не пытайся отделаться отговорками! Признавайся, что творится в твоей глупой голове?!

Я молча глотнула бренди. Отчего-то это рассердило его еще больше. Кузен нахмурился и, забыв о своем требовании, вдруг уклонился от предмета беседы:

— Я сам дал его тебе, черт меня побери! Тебе не следует пить это зелье! Только мужчины пьют бренди! Это дед тебя приучил! Будь он проклят! Неужели не понимал, что тринадцатилетней девочке не следует давать спиртное?! Проклятие, Энди, да говори же. И только посмей заикнуться, что не можешь обойтись без бренди!

— Я сделала то, что посчитала правильным, — проронила я и снова стала выжидать. Обычно за первым, самым оглушительным взрывом следовало несколько менее сильных. Но не на этот раз. Питер указал на удобное, обитое парчой кресло.

— Сядь и выслушай меня.

Я повиновалась.

— Я приехал прямо из адвокатской конторы. Слишком долго я откладывал это визит. Поверенный дедушки мистер Крейгсдейл все объяснил. Ты очень богата и, вероятно, знаешь об этом.

— Знаю. Очень богата.

— Я сначала отправился к Крейгсдейлу, потому что хотел хорошенько поразмыслить. Он, разумеется, упомянул о твоих планах, так что это, вероятно, правда, хотя я молюсь, чтобы ты передумала. Не делай этого. Энди. Не делай.

• Предыдущая
• 4/67
• Следующая