Россия в большой игре. На руинах потсдамского мира - Делягин Михаил Геннадьевич - Страница 14

Российская культура носит принципиально мессианский характер: ее носители не только не живут без сверхзадачи даже в условиях высокого комфорта (это общая особенность человека как биологического вида), но и способны самостоятельно продуцировать эту сверхзадачу, как в комфорте, так и на грани гибели.

Это позволяет России всерьез пытаться искать выход из ловушки, в которой находится современное человечество, на пути своего рода «технологического социализма», сочетающего гуманизм и развитие технологий в рамках соединяющего людей «общего дела».

Коммюнике встречи министров финансов и руководителей национальных банков «Большой двадцатки», прошедшей в преддверии саммита ее лидеров, с исчерпывающей ясностью показало тщетность надежд на способность международной бюрократии справиться с задачами глобального регулирования в условиях сползания мировой экономики к новой разрушительной депрессии.

Написанный на чудовищном канцелярском воляпюке текст показывает, что денежные власти «Большой двадцатки» поддерживают и одобряют усилия других участников глобальной экономики (в том числе и их собственных стран), «надеются», «ожидают», «выражают уверенность» и даже «ждут отчета», – но ни в коей мере не предлагают и тем более не осуществляют ничего сами.

При этом представители денежных властей избегают самостоятельных действий даже как субъекты крупных национальных экономик, способных увлечь за собой часть мировой экономики в силу как одушевляющего примера, так и прямого экономического влияния.

Это вполне разоблачает «Большую двадцатку» как организацию, не имеющую реального, непосредственного влияния. Даже «Глобальный форум по обмену информацией в налоговых целях» представители ее денежных властей могут лишь просить представить им свои данные, робко надеясь на продвижение в его работе.

Из коммюнике следует, что «Большая двадцатка» хочет стать штабом, координатором мер по глобальному регулированию, осуществляемых разными структурами, в основном самостоятельно собравшимися для решения тех или иных проблем, в том числе при помощи создания репутационного давления. Но это давление малозначимо перед лицом угроз кризиса, а с другой стороны – не факт, что такой штаб будет признан самостоятельно собравшимися и самостоятельно работающими структурами, не нуждающимися в бесплодной и потому бессмысленной бюрократической надстройке.

То, что план борьбы с глобальным кризисом получит наименование «Санкт-Петербургского», можно было бы считать успехом российской дипломатии, – если бы у этого плана были малейшие шансы хотя бы притормозить вновь надвигающийся глобальный финансовый шторм.

Увы: коммюнике представителей денежных властей «Большой двадцатки» не оставляет надежд для этого, а сама она все больше производит впечатление, перефразируя В.И. Ленина, «пятого колеса в телеге глобальной бюрократии».

Впрочем, ожидать иного от структуры, созданной для одних целей и реанимированной почти через десятилетие после их достижения для решения совершенно других задач, было бы просто некорректно.

Не будем забывать, что «Большая двадцатка» была создана по итогам первого финансового кризиса неразвитых стран 1997–1999 годов для урегулирования отношений кредиторов и не справившихся со своими обязательствами заемщиков.

Когда осенью 2008 года стало ясно, что ни международные финансовые организации, ни клубы вроде «Большой восьмерки» в принципе не способны справиться с насущной задачей регулирования глобальных рынков в силу своей бюрократизированное™, приверженности отжившим либеральным догмам и непропорционально слабому представительству новых влиятельных участников глобального рынка, в первую очередь Китая, – проблема была найдена во вливании нового вина в завалявшиеся на заднем дворе старые мехи.

Последствия этого пренебрежения библейской мудростью мы наблюдаем и по сей день.

«Большая двадцатка» оказалась слишком большой, чтобы действительно принимать принципиально значимые решения, – и слишком маленькой для того, чтобы силы ее примера хватило на все остальное человечество. А главное, она с самого начала опиралась на либеральную бюрократию и потому была заражена либеральным фундаментализмом, исходящим из необходимости государства служить исключительно глобальному бизнесу, а вовсе не какому-то там народу.

Именно поэтому международная бюрократия – и, соответственно, «Большая двадцатка», – в принципе не может даже сформулировать основную проблему современности, основную причину кризиса: загнивание глобальных монополий.

Именно потому, не смея увидеть за деревьями лес и пытаясь решить проблему переходом к изучению отдельных листьев, она тонет в ритуальных политкорректных проблемах (от недостаточной финансовой грамотности женщин и молодежи до инфраструктуры Африки к югу от Сахары и изменения климата), – вероятно, чтобы, упаси боже, ненароком не оказаться вынужденной бороться с реальной причиной кризиса.

А эффективное уклонение от исполнения своих обязанностей отнюдь не отменяет их, но лишь означает, что их исполнением начнет заниматься кто-нибудь иной.

В нашем случае беспомощность международной бюрократии, вместо глобального регулятора способной создать лишь глобальную типографию по производству бессмысленного бюрократического бреда, возлагает обязанность регулирования мирового экономического развития на совершенно не приспособленные для этого и способные по своей природе решать лишь совершенно иные задачи структуры глобального бизнеса.

Глобальный бизнес стремится к влиянию, обеспечивающему ему монополизм и через него – сверхприбыли.

Именно он является непосредственным источником и причиной современного глобального кризиса: он сформировал монополии всемирного масштаба, которые, как положено, начали загнивать.

Глобальный бизнес принципиально свободен от ответственности: у него нет ни избирателей, ни налогоплательщиков, а основная часть его акционеров давно отодвинута от управления и даже владения бизнесом, – с полного своего согласия, так как она мечтает из акционеров стать пенсионерами своих корпораций.

Наконец, глобальный бизнес, став больше многих государств, просто в силу своей природы воплощает в жизнь принцип эффективности с точки зрения фирмы, а не с точки зрения общества. В соответствии с этим принципом все, не участвующее непосредственно в сиюминутном производстве прибыли, должно прекратить потреблять и, соответственно, должно быть уничтожено.

В первую очередь «под нож» идет средний класс развитых стран – и мы видим этот полномасштабный процесс не только в США, но уже и в «старой» Европе.

А что такое современный рынок без спроса среднего класса? – экономика жесточайшего централизованного распределения, на фоне которого «административный рынок» Госснаба и Госплана будет выглядеть необузданным произволом рыночной стихии.

А что такое современная демократия без массового среднего класса? – информационная диктатура, основанная на жесточайшем «промывании мозгов», на фоне которого геббельсовская машина пропаганды будет выглядеть самоуправлением трудящихся.

Наше будущее видится сегодня именно таким.

Его можно преодолеть, но базовая тенденция несет мир именно туда: в новое Средневековье, которое просто в силу природы сложного знания, не способного не то что развиваться, но даже сохраняться: оно, в условиях тайны и сакральной закрытости, очень недолго будет оставаться компьютерным.

Возложение, пусть даже и неявное, пусть даже и осуществляемое по умолчанию, на непосредственный источник глобального кризиса обязанностей по его преодолению гарантирует его максимальное углубление, предельно обострение и наиболее разрушительные последствия.

Добро пожаловать в глобальную депрессию.

Рушась в нее, не забудьте сказать «спасибо» напыщенной международной бюрократии: ее безграмотность и либеральные предрассудки отнюдь не оправдывают злостное неисполнение ею своих служебных обязанностей.