Омега (СИ) - "Шустик" - Страница 5

Когда река мелеет, мы возвращаемся в пещеру.

***

Лето наступает неожиданно, просто в какой-то миг на мир плотной завесой опускается удушливая жара, а бескрайнюю степь наводняет рой насекомых, от которых нет спасу. Большую часть времени мы находимся либо в пещере, либо у реки, копошась в янтарно-рыжем песке. В один из дней Чип откапывает в иле темно-синего, с шипами на плоском хвосте рака. Мы гоняем его вдоль берега, не решаясь укусить, боясь напороться на острые клешни, опасно щелкающие перед нашими носами. К вечеру от нас стойко пахнет тиной и совсем немного – сладковатой пыльцой – набрели на заросли водных цветов, чем-то неуловимо напоминающих нежно-голубые лилии с огромными листьями.

От жары вся живность словно вымерла, найти в степи, кроме бабочек, ничего не удается, и тогда Матушка уводит нас в сторону леса, вытянувшегося частоколом до самых небес. Под сводами деревьев царит блаженная прохлада, и первые полчаса мы неподвижно лежим под невысоким кустарником с серо-зелеными, будто покрытыми толстым слоем паутины, листьями. Меня оглушает звуками и запахами, выбивая из колеи, кругом столько всего интересного и неизученного. Густо, со стойким привкусом сладости пахнет ягодами и сыро – грибами. Лапы утопают во мху, и долго не получается привыкнуть к этому странному ощущению, ступаешь как по перине.

Нас не пускают дальше опушки, не позволяют заходить вглубь, и первое время мы действительно всегда на виду у Матушки, показательно послушно носясь между деревьями и пытаясь повалить друг друга. Чаще всего достается Чипу, забавно рычащему, когда мы загоняем его в колючие кусты с блекло-фиолетовыми, вонючими цветами, от которых свербит в носу.

Причина, почему нас не пускали вглубь, выясняется чуть позже и абсолютно неожиданно. Мы заигрались, потерялись во времени и пространстве. Мох становится чересчур сырым, словно огромная губка, и каждый шаг отдается в ушах приглушенным чавканьем, но гораздо хуже – сильный запах затхлости и мертвой воды. Кажется, что он прилипает к шкуре и тянется до самой пещеры, не отпуская.

Болота, непроходимые топи, где на небольших островках кишат странные, склизкие змееподобные твари на коротеньких ножках, а в пасти - клыки, с которыми могут соперничать наши. У них белесые, вытаращенные глаза, и они неотрывно следят за каждым шагом. Но хуже всего то, что в болотной, вязкой жиже существа передвигались на удивление шустро, выпрыгивая из воды на добрые полметра. Сам не знаю, как удалось вовремя отскочить от края. Мы тогда лишь чудом унесли лапы.

Обитали в лесу и другие хищники.

С кошками мы пересеклись совершенно случайно для обеих сторон, и не будь у самки в зубах пищащего детеныша, вряд ли бы дело закончилось миром. Матушка, завидев дымчато-серую кошку среднего размера, угрожающе оскалилась, загородив нас собой, а та, мигнув мутно-зелеными глазами, молнией взобралась на ближайшее дерево.

Всю опасность этих животных я узнал гораздо позднее, в первую встречу я не придал особого значения загнутым молочно-белым когтям и гибкому, как хлыст, хвосту с костяными наростами на конце.

За лето шерсть выгорела с серо-стальной до почти белесой, на фоне чего глаза выделялись еще ярче. Мы подросли, вытянулись. Дейл оказался крупнее нас с Чипом в полтора раза и все время пропадал с Матушкой в чаще. Я предпочитал не соваться глубоко в лес - мне хватило того единственного раза с болотными тварями - поэтому все свободное время мы с Чипом изучали окружающую флору и фауну. Мой братишка за несколько месяцев тоже вымахал, но неуклюжести так и не утратил, хотя и перестал напоминать медвежонка. Впрочем, из нас двоих он все-таки был сильнее, ему без труда удавалось завалить меня на землю, как бы отчаянно я не отбивался. Единственное мое преимущество – скорость, чем я вовсю и пользовался, нарезая круги и зигзаги между деревьев.

Лето медленно, но неумолимо приближалось к концу, наступала дождливая осень. Меня не покидало ощущение, что это затишье перед бурей, и совсем скоро случится что-то непоправимое.

***

Осень пролетела незаметно, а потом началась долгая, холодная зима, накрыв белым саваном землю. Ветра донесли до нас запах чего-то незнакомого, тревожного. Матушка, волновавшаяся несколько дней кряду, не выдержала, и когда к запаху костров и металла прибавился въедливый – крови, покинула пещеру, оставив за собой лишь ровную строчку следов, которую тут же затерла падающая с небес колючая крошка.

Ни через день, ни через неделю Матушка не вернулась.

Ночью, когда на небе ярко горела луна, мы, повинуясь инстинктам, древним, как сама жизнь, пронзительно, в унисон «пели», и ледяные ветра покорно разносили наш плач по степи. Кажется, что скорбела сама природа, вторя нашему горю, пещера враз стала одинокой. Долгими ночами мы жались к друг другу, делясь теплом.

Мне было как никогда паршиво, не хотелось ничего, и если бы не Чип с Дейлом, ходящим на охоту, я бы умер с голоду.

Неожиданно пришло понимание, что я привык к волчице. Мне хотелось сдохнуть. Просто лечь, закрыть глаза и перестать дышать.

Чип неслышно приблизился, навалился всем весом на спину и уткнулся мордой куда-то вбок, жалобно заскулив. Дейл, улегшийся рядом, подполз на животе с другой стороны и горячо фыркнул мне в ухо, а потом легко прикусив зубами кончик, чуть пониже кисточки, потянул на себя.

Озарение посещает запоздало: у меня есть причина жить. Точнее – две причины. Наглые такие, прилипчивые и по-собачьи преданные.

***

Солнце выцвело, став пепельно-белым. Зверь внутри тревожно ворочался, подтачивая волю и напоминая о себе раз за разом.

Наша вторая весна отличается от предыдущей, и дело даже совсем не в том, что теперь рядом нет Матушки, хотя ее сильно не хватает. Я не сразу замечаю, что с Дейлом, нехило так подросшим за те несколько зимних месяцев, происходит что-то странное. Он либо пропадает целыми дням черт знает где, возвращаясь лишь глубокой ночью, либо заигрывает с нами, норовя повалить в не до конца растаявший снег.

Сам я, кроме зудящего чувства под шкурой, вызванного линькой, не ощущал ничего, и судя по флегматично роющемуся в промерзших за зиму мышиных норах Чипу, тот тоже не испытывал никаких странных желаний.

Запах чужака я учуял сразу, и отсутствие рядом Дейла волной страха ударило по нервам. Тишину воздуха прорезал волчий вой, от которого шерсть встала дыбом. Узнав голос Дейла, я зло рыкнул и бросился на зов, краем глаза замечая, что Чип отстает всего-то на полкорпуса.

Мы увидели их издалека – Дейла, загнанного в расщелину среди огромных валунов, и кружащего рядом матерого, крупного зверя. Я стрелой влетел между ними и, повернувшись к чужаку, угрожающе зарычал, скаля зубы и прижимая уши. Волк от неожиданности сделал шаг назад, а потом оскалился в ответ, но без угрозы, больше для демонстрации. За спиной заскулил Дейл, и предупреждающе рыкнул подоспевший Чип.

Чужак нападать не спешил, он медленно подошел ближе и принюхался, ткнув мордой мне в бок, а потом, вот черт, пожелал на меня взобраться. Я едва успел отскочить в сторону, громко клацнув зубами в опасной близости от его морды. На волка мои угрозы не возымели никакого эффекта, он вел себя как… самец, почуявший самку. От такого поворота я даже растерялся, за что и поплатился, отвлекшись на размышления.

Меня подмяли под себя и попытались пристроиться сверху, я лишь чудом успел вывернуться из-под массивной туши зверя и отпрыгнуть на добрые полтора метра, но зверюга, вероятно, не понял, что я как-то не горю желанием переводить наше нечаянное знакомство в интимную плоскость. Слава богу, подоспел Чип, встав надо мной и загородив. Чужак бросив последний взгляд на Дейла, а потом на меня, видимо, решил поискать себе другую добычу и ушел.

Я облегченно вздохнул, растягиваясь на грязной земле. Рядом, виновато прижимая уши, опустился Дейл, пряча нос у меня в меху. Если бы мог, я бы расхохотался. Громко и истерично.

Дейл оказался девочкой.

***

Первые признаки того, что в этом мире есть разумные существа, я нахожу совершенно случайно. Город давно заброшен, каменные, невысокие строения покрыты сеткой трещин. Единственное, что сохранилось, – церкви. Их так много, что становится жутко. Почерневшие от времени скелеты крестов словно выжигают на сетчатке, они не отпускают даже во сне. Кажется, что сам воздух гудит и вибрирует от напряжения. Мертвая тишина давит на уши, заставляя ниже пригибаться к земле, почти ползти на брюхе по высохшей траве.