Оборотни и вампиры - Вильнев Ролан - Страница 23

Повсюду видели вампиров. Во время судебного процесса, который состоялся в Вене в 1732 году, в семнадцати из сорока извлеченных из могил тел обнаружили явные признаки вампиризма, после чего их, разумеется, проткнули насквозь, обезглавили и сожгли. Лучшие умы были заражены самыми смехотворными предрассудками. Дом Кальмет, который отрицал реальность вампиризма, заявляя, что ни один здравомыслящий, серьезный и непредубежденный человек «не может утверждать, будто видел, касался, расспрашивал, чувствовал и хладнокровно (sic) изучал эти привидения...», иногда начинает задавать вопросы, достойные демонологов времен Ренессанса. Все же он приходит к выводу, что больное воображение и навязчивая идея способны сами по себе вызвать у впечатлительного человека такое расстройство здоровья, которое повлечет за собой его смерть, либо мгновенную, либо через очень непродолжительное время.

Наследственность, распространение бредовых идей из одной деревни в другую, а также, как заметил Калмейль, «род пищи в тех местностях, где хлеб состоял частично из размолотой коры, и полнейшее невежество, заставляющее смешивать метеоризм трупа в начальной стадии разложения со вздутием у живого человека, способствовали... продлению мук вампиризма в северных странах» («О безумии», т. II). Люди, которые после посещения вампира начинали худеть, бледнеть и чахнуть, могли, помимо всего, страдать легочными заболеваниями (на чем настаивает главный придворный врач Марии-Терезии) или испытывать трудности с пищеварением, способные вызывать кошмары или усиливать меланхолическое состояние.

Когда заразительный страх прошел, эпидемия вампиризма, похоже, довольно быстро пошла на убыль. Но вскоре после того Революция показала, насколько живучим оставалось в народе садистское влечение к крови и смерти: «Если молоко

- пища стариков, то кровь - пища детей свободы, которые отдыхают на ложе из трупов». Надо ли напоминать об эксгумациях в Сен-Дени, гнусном убийстве принцессы де Ламбаль, стакане крови мадемуазель де Сомбрей? В свете этих чудовищных событий герои де Сада обретают реальные черты. Мински, апеннинский людоед, поглощающий рагу из человечины; леди Кпер-виль и Дюран, использующие кости для удовлетворения своей необузданной похоти; Корделли, в тишине часовни содомизирующий свою мертвую дочь, — все они в большей или меньшей степени существовали в действительности. Точно так же, как многие персонажи романов или сказок Льюиса, Бореля, Нодье, Гюго и Мериме, которым не раз случалось найти источник вдохновения в клинических описаниях Бисетра и Сальпетриер. Ибо вампиризм - не только плод фантазии, прихоти и веры в возвращение усопших, которые приходят насыщаться кровью живых, он в равной степени относится к наиболее извращенным формам любви.

Способно ли приведенное выше и довольно-таки замысловатое изложение создать у читателя точное представление о внешнем облике и привычках вампиров?

Сможет ли он, оказавшись с вампиром лицом к лицу, сразу отличить его от прочих людей, призраков и демонов? Мы отчасти сомневаемся в этом, поскольку вампиричес-кое состояние подразумевает эту тройственную природу. В самом деле, вампир, родственный волку-оборотню, принадлежит к адской братии; он с удовольствием играет в привидение, но обладает вместе с тем и органической субстанцией, которую должен поддерживать и питать. «Этот живой мертвец, — пишет Монтегю Сам-мерс, — обладает телом, которое является его собственным телом. Он ни мертв, ни жив, но живет в смерти. Он - аномалия; андрогин в мире призраков; пария среди чудовищ».

Вампир, каким его обычно представляют себе, — сумрачный красавец, благородный и романтичный, которого жестокая судьба вынуждает частично поедать ближнего. Граф Драку-ла - образец вампира - с высоты башни своего замка, окруженного серыми тучами, бросает презрительный взгляд на испуганный народ, который служит ему пищей. Какое высокомерие! Какая горделивая осанка! И какой величественный вид придает ему широкий черный плащ, окутывающий его изящное тело! Сколько женщин мечтали о долгом поцелуе этих благородных уст, о страстном укусе столь безупречного рыцаря! Таким появляется на экране киновампир, принадлежащий к высшей и утонченной породе. Это «аристократический», праздный и гордый вампир, который больше забавляется, пугая своих юных жертв, чем заботится о питании своей телесной оболочки. Однако поспешим успокоить читателя, если он приготовился ощутить зловещую дрожь: настоящий вампир не имеет ничего общего с этим самозванцем, с этим приказчиком модной лавки! Вид его, напротив, омерзителен: наяву он тощий и волосатый, а когда насосется, становится таким жирным, что едва не лопается от сытости. Свежая кровь сочится у него изо рта, носа и ушей (Просперо Ламбертини). Его тело, сообщает нам Саммерс, рассмотревший все, даже наиболее спорные разновидности вампиров, всегда остается ледяным; дряблая кожа хранит мертвенно-бледный и фосфоресцирующий оттенок; но губы у него красные и чувственные, и между ними сверкают выпирающие острые клыки. Ногти, загнутые, словно когти хищной птицы, грязны и сочатся кровью; его чудовищно зловонное дыхание распространяет запах тления, гниющей плоти. Наконец, волосы у него красные, как у Тифона, Каина и Иуды Искариота.

Это приятное описание подходит не только европейским вампирам, но всем видам вампиров. У китайских и малайзийских вампиров, которые нападают на женщин и убивают новорожденных, страшные когти, налитые кровью глаза и вспухшие губы. Бирманский и японский вампиры пожирают души, тогда как индийский Ветала довольствуется тем, что посещает места кремации и высматривает тело, которым он мог бы завладеть. Тибетские «пожиратели мертвых» и «хозяева кладбищ» являют нам кровавые глаза и зеленоватые губы. У ашанти кровососы по ночам испускают фосфоресцирующий свет; они скитаются по лесам, совсем как их сородичи в древней Мексике, которые находятся под покровительством бога Тескатлипоки и при случае принимают облик волка.

Вампир чрезвычайно ловок и наделен сверхчеловеческой силой, что позволяет ему приподнять могильную плиту, кроме того, он видит в темноте и носится со скоростью ветра. В некоторых случаях - например, в ночь накануне праздника Святого Андрея у молдаван - его могут заставить носить на голове собственный

могильный камень (ср.«Монитёр Юниверсель» от 7 апреля 1868 года). Иногда он зовет в пустынном месте, а Леон Алаччи утверждает, что он может издать лишь один такой зов. Жители греческих островов и турки таким образом узнают, с кем имеют дело: если зов повторяется, значит, это голос друга, если же он умолкает, им остается только бежать от бруколака. Звук голоса вампира заставит оледенеть от ужаса и самых храбрых.

Людвиг (?) Фердинанд де Шерц (Schertz) рассказывает в своей «Magia posthuma», что пастух из деревни Блоу {E5lpw) в Богемии по ночам выкликал по именам тех, кто должен был умереть в ближайшую неделю. Его вытащили из могилы и, пока крестьяне вбивали кол в его тело, он кричал:

«Это очень любезно с вашей стороньг - дать мне палку, которой я смогу отбиваться от собак». Никто не обратил внимания на его слова, и после этого его бросили. На следующую ночь он сломал кол, встал, напугал многих людей и задушил их больше, чем когда-либо прежде. Его предали в руки палача, который уложил его на тележку, чтобы отвезти подальше и там сжечь. Труп размахивал руками, дрыгал ногами, вращал горящими глазами и вопил, словно бесноватый. Когда его снова протыкали колами, он громко кричал, и из его тела текла ярко-алая кровь; но после того, как его сожгли, он больше не являлся...»

Другие вампиры имеют неприятную привычку стучаться у дверей, садиться за стол и объявлять о смерти кого-либо из сотрапезников. Никогда не надо отказывать вампиру в пище: голодный и оттого обозленный, он может наброситься на собственных детей и тотчас их съесть. Это подтверждает отрывок из «Еврейских писем» (письмо 137), приведенный Домом Кальметом: