Сильнее смерти - Голсуорси Джон - Страница 54

• Предыдущая
• 54/86
• Следующая

"Пять очков! Три дамы - три валета!.. Вы помните, как это у Доусона: "Я по-своему верен тебе, Сюнара!" Это лучшее, чем все, что есть у Верлена, не считая "Les sanglots longs" {"Долгие рыдания" - первые слова стихотворения французского поэта Поля Верлена. (1844-1896) "Осенняя скрипка" (франц.).}. Что у вас?

"Только четверка к даме. Вам нравится имя Синара?"

"Да. А вам?"

"Синара. Синара... Да, это осень, лепестки роз, вороха опавшей листвы".

"Как хорошо!.. Идет. Пойди прочь, Осей, не храпи".

"Бедный старый пес! Не тревожьте его. Перетасуйте, пожалуйста, за меня колоду. А, теперь идет совсем другая карта!.."

Ее колени касались его колен!

Книга упала на пол - Саммерхэй вздрогнул.

К черту! Безнадежно... И, повернувшись, он уселся поглубже в кресле. Через несколько минут он спал. Спал без снов.

Прошло два часа. Его приятель, желая подшутить, подошел к нему и остановился, с ухмылкой глядя на эту кудрявую голову, на это лицо безмятежно спящего ребенка.

Потом приятель слегла толкнул кресло.

Саммерхэй вскочил. "Что? Где я?" - пронеслось у него в голове. Он увидел перед собой улыбающееся лицо приятеля, но сквозь дымку сна ему чудилось другое - красивое, чарующее. Он встряхнулся. - О, черт побери!

- Не сердись, старина!

- Который час?

- Десять.

У Саммерхэя вырвался какой-то неясный возглас, и он уселся в кресле поудобнее. Но он больше не спал. Он видел ее, слышал ее голос и снова чувствовал прикосновение ее теплой руки в перчатке.

ГЛАВА III

В пятницу вечером в оперном театре давали "Кабаллерию" и "Паяцы". Только эти оперы да еще "Фауста" и "Кармен" Уинтон мог слушать, не засыпая.

Глаза женщины, несмотря на то, что ей не полагается пристально разглядывать публику, обычно охватывают большее пространство, чем глаза мужчины. Джип заметила Саммерхэя раньше, чем он увидел ее; она видела, как он вошел и, прижимая цилиндр к белому жилету, оглядывал зал, словно искал кого-то. В вечернем костюме он выглядел очень элегантно. Когда он сел, ей стал виден только его профиль; рассеянно слушая Сантуццу и толстого Туриду, она спрашивала себя: "Обернется он, если пристально посмотреть на него?" И тут он ее увидел. Поразительно, что после того, как они обменялись взглядами, ей сразу захотелось, чтобы он еще раз посмотрел на нее. Понравится ли ему ее платье? Хороша ли ее прическа? Может быть, не следовало мыть волосы этим утром? Но во время антракта она не оглядывалась, пока не услышала его голос:

- Здравствуйте, майор Уинтон.

Уинтон знал об их встрече в поезде. Ему очень хотелось выкурить сигарету, но он не считал возможным оставить дочь одну. И все-таки, обменявшись с Саммерхэем несколькими фразами, он поднялся.

- Присядьте на минуту здесь, Саммерхэй. Я выйду курить.

Саммерхэй опустился в кресло. Джип показалось, что зал и публика куда-то исчезают, и они оба снова одни, в вагоне. Десять минут - всего-то! чтобы наслаждаться его взглядом, звуком голоса, смехом. Смеяться самой. Быть приветливой с ним. Они ведь друзья!

- В Национальной галерее есть одна картина, которую мне хотелось бы посмотреть, - сказала она, когда он стал прощаться.

- А вы возьмете меня? Завтра? Когда? В три часа?

Она знала, что краснеет; вот такая, с румянцем на щеках и улыбающимися глазами, она испытывала редкую и приятную уверенность: она красива! А потом он ушел. Отец снова уселся в свое кресло; боясь, что он заметит ее волнение, она тронула его за руку:

- Отец, посмотри ради бога на эту прическу, вон там, через один ряд! Ты когда-нибудь видел такую прелесть?

И пока Уиятон смотрел, оркестр начал увертюру к "Паяцам". Следя за развитием маленькой душещипательной интриги, она почувствовала, что впервые эта опера действует не только на ее эстетическое чувство. Бедная Нэдда! Бедный Канио! Бедный Сильвио! Глаза ее наполнились слезами. В персонажах трагикомедии, живущих двойной жизнью, она, казалось, почувствовала эту любовь - страстную, слишком быстротечную, слишком сильную, слишком бурную, сладостную и пугающую.

Мое тобою сердце пленено. Я твой навеки

Сегодня и навеки твой!

Что остается мне? Разбитое лишь сердце...

La commedia e finita {Представление окончено (итал.).}.

Надевая плащ, Джип отыскала глазами Саммерхэя.

Она попыталась улыбнуться, но не смогла, и, медленно отведя взгляд, повернулась, и пошла вслед за Уиитоном.

Джип опаздывала не из кокетства, она просто боялась, как бы он не подумал, что ей не терпится встретиться с ним. Она сразу увидела его под колоннадой и заметила, как изменилось его лицо, когда она подошла к нему. Она повела его прямо к картине. Цилиндр и модный воротничок Саммерхэя не очень-то помогали сходству, но оно все же было.

- Ну что?

- А чему вы улыбаетесь?

- У меня есть репродукция с этой картины, еще с тех пор, когда мне было пятнадцать лет; так что я знаю вас уже очень давно.

Он удивленно посмотрел на нее.

- Боже милосердный! Неужели я похож на этого?.. Тогда я попытаюсь найти здесь вас.

Джип покачала головой.

- Тут есть еще одна моя любимая картина - "Смерть Прокриды". Это удивление на лице фавна, закрытые глаза Прокриды, собака, лебедь! И это сожаление о том, что могло быть!

- О том, что могло быть!.. А вам понравились "Паяцы"?

- Мне кажется, опера подействовала на меня слишком сильно.

- И я так подумал. Я следил за вами.

- Гибель от любви - это так страшно!.. Но покажите мне теперь ваши любимые картины. Я могу сказать вам заранее, какие они.

- Да?

- Прежде всего "Адмирал".

- Верно. А еще?

- Две картины Беллини.

- Бог мой! Да вы какая-то волшебница! Джип рассмеялась.

- Вам нравится решимость, ясность, колорит, красивая композиция. Верно? А вот еще одна моя любимая.

Это было небольшое "Распятие" да Мессины - тонкий высокий крест, худой, смиренный, страдающий Христос на фоне светлых сумерек, такой одинокий и такой реальный.

- Это трогает меня больше, чем огромные картины, где он идеализирован. Чувствуешь, что он был таким. О! А эти два Франческо! Разве они не прелесть?..

Он кивнул, но глаза его говорили: "И вы тоже". Они провели два часа среди бесконечных полотен и все время словно были только вдвоем, как тогда, в вагоне. И когда она не разрешила ему проводить ее домой, он так и застыл под колоннадой. Солнце вливалось сюда уже снизу; голуби чистили перышки; по площади проходили люди, темные и маленькие на фоне львов и огромной колоннады. Он ничего этого не замечал. Нет женщины, подобной ей! Она совсем другая, чем эти светские девушки и дамы! И уж вовсе не похожа на людей полусвета. И не из "современных", у которых на уме только высшее образование да избирательное право... Совсем иная! А он так мало знает о ней. Даже не знает, любила ли она когда-нибудь. Ее муж... где он теперь? Что он для нее? "Неповторимая, молчаливая, непонятная - Она!" Когда она улыбается, когда ее глаза... Но глаза ее слишком живые, чтобы он мог заглянуть в них. Как прекрасна она была, когда с улыбкой на губах рассматривала эти картины! Если бы он мог прикоснуться к ним своими губами! Со вздохом он спустился по серым ступеням и вышел на солнце. Лондон, который в это время года всегда кипит напряженной жизнью, показался ему совершенно пустым. Завтра... Завтра он сможет увидеть ее!

• Предыдущая
• 54/86
• Следующая