Поединок в «Приюте отшельника» - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 3

— Добро пожаловать в «Приют отшельника»!

Забетонированная дорога ведет к решетке, которую красит мужчина в серой блузе маляра и каскетке с длинным козырьком.

— Мы переселились сюда полгода назад, — объясняет Местраль, — и еще не до конца обустроились. Привет, Фред.

Некоторые обитатели «Приюта» решили, что в резиденции должна царить дружеская, сердечная атмосфера и будет правильно обращаться друг к другу «запросто», по именам.

Местраль уточняет, понизив голос:

— Фред был промышленником, его завод выкупили японцы. Очаровательный человек.

— Вижу, вы торопитесь, — говорит Жюли, — не ждите меня.

Местраль наклоняется к своему гостю, и она понимает, что он рассказывает о ней… ужасная травма… такой великий талант… главное, не смотрите на ее руки… Всем все известно! Жюли знает, что никому не нравится. Она… «неудобная». Рядом с ней людям становится неуютно. Как будто она прокаженная.

На аллеях парка не встретишь человека на костылях или в гипсе: ничто не должно наводить на мысль не только о болезни, но даже о выздоровлении. Самым пожилым обитателям не больше семидесяти, и все занимаются спортом, даже дамы. Из общего ряда «выбивается» только Глория Бернстайн (это ее артистический псевдоним), но эта женщина сохранила такую молодую стать (в жестах и словах), все не только восхищаются, но и гордятся ею. Они воспринимают даму, которой вот-вот стукнет сто лет, как своего рода талисман, старейшину клана. Из-за Глории терпят и Жюли. Наверное, она и впрямь была знаменитой музыкантшей, но ее имя забылось, а слава Глории живет благодаря записям. Жюли медленными осторожными шажками, тяжело опираясь на трость, бредет к административному корпусу. Она решила, что не сообщит о своей болезни даже сестре. Глория не выносит дурных новостей. При ней никогда не говорят ни о заложниках, ни о террористах. Услышав что-нибудь подобное, она прикрывает глаза рукой в кольцах и шепчет: «Замолчите немедленно, иначе я лишусь чувств…» Никто не хочет терзать нервы Глории историями об ужасах реального мира.

Жюли останавливается у входа. Из домика выходит Роже.

— Вам помочь, мадемуазель?

— Нет-нет, со мной все в порядке, просто сегодня очень жарко.

Самое утомительное в здешней жизни заключается в том, что целый день приходится сохранять приветливое выражение лица, отвечать любезностью на любезность, улыбаться, быть готовым в любой момент оказать услугу. Тоска…

Жюли идет дальше по аллее Ренуара. Архитектор, планировавший «Приют», почему-то счел гениальной идею дать каждой аллее имя художника, а каждому дому — название цветка. Наверное, ему показалось, что так будет веселее. Жюли с сестрой живут в «Ирисах». Многоцветье садов и приморские сосны, ласкающиеся к морскому бризу, действительно радуют глаз. За ними ухаживает Морис, брат Роже — поливает, подстригает, дает советы тем немногим обитателям и обитательницам «Приюта», которые ради собственного удовольствия высаживают цветы на клумбах и в рабатках перед домами.

Жюли смотрит, как Морис обрезает розы мадам Бугрос — она дремлет в шезлонге, прикрыв глаза темными очками.

Когда-то, во время гастролей по Восточному побережью США, Жюли приглашали в гости в роскошные кварталы, где между домами не было заборов. Пространство там принадлежало всем. Вестибюлей в домах тоже не было. Владельцы «Приюта» переняли этот стиль. Внешний мир отодвинули за границы владения, чтобы обеспечить обитателям полную безопасность в атмосфере взаимного доверия. И тем не менее…

Мадам Бугрос — она уже бабушка, но требует, чтобы ее называли Пэм, — вяло машет рукой.

— Садитесь, Жюли. Торопиться вам некуда.

Она похлопывает ладонью по ротанговому креслу — так делают, подзывая кошку.

— Я должна была пойти к Глории — она сегодня вспоминает свое первое плавание на «Нормандии», и это наверняка очень увлекательно, — но у меня разыгралась мигрень.

Ловушка захлопнулась. Жюли понимает, что деваться некуда, присаживается и в благодарность за гостеприимство начинает рассказывать, как провела вторую половину дня «на берегу» (обитатели «Приюта» называют так город, подражая морякам в увольнении). О визите к врачу она, само собой разумеется, умалчивает. Добрые соседи делятся друг с другом новостями, обыденными заботами, воспоминаниями о встречах и путешествиях. Избежать этого нет никакой возможности. Жюли передвигалась практически бесшумно, но цепкий взгляд из-под темных стекол «засек» ее и «подцепил». Ей бы следовало раздражиться, но с той минуты, как она «узнала», в голове образовался легкий туман. Она и здесь, и не здесь. Говорит не она, а какая-то чужая женщина.

— Восхищаюсь вами, — признается Пэм. — В вашем возрасте подобная мобильность… это просто чудо! Воистину здоровье — дар Небес. И вам хватает сил интересоваться массой вещей! Вы никогда не скучаете?

— Редко.

— У вас была очень наполненная жизнь.

— Была… совсем недолго.

Мадам Бугрос выдерживает короткую паузу, давая понять, что знает о флорентийской драме, но не хочет травмировать собеседницу, потом продолжает:

— Признаюсь вам, Жюли, бывают дни, когда я едва справляюсь с нервами. Спрашиваю себя, правильно ли мы поступили, поселившись в «Приюте». Да, здесь красиво. И организовано все идеально. Мы просто обязаны чувствовать себя счастливыми. Но… Знаете, мы жили в огромной квартире рядом с площадью Звезды. Мне не хватает… шума городской жизни. Здесь, открыв окно спальни, мы слышим шум моря. Это не одно и то же.

— Понимаю, — кивает Жюли. — Вы скучаете по вою сирен «Скорой помощи».

Пэм снимает очки и смотрит в глаза Жюли.

— Ваша ирония справедлива и понятна. Я не имею права… Впрочем, это не важно. Выпьете чаю? Может, хотите сока или кока-колы? Мой муж очень ее полюбил.

Она хлопает в ладоши, появляется служанка (вид у нее дерзкий) и небрежно выслушивает распоряжение.

— Хорошую прислугу найти непросто. Вам с сестрой повезло с…

— Клариссой, — подсказывает Жюли. — Она работает у меня уже двадцать лет.

— И, судя по всему, безупречно.

Жюли ищет предлог, чтобы удалиться, но хозяйка пока не намерена с ней расставаться.

— Вы получили последний бюллетень? Нет? Возьмите мой.

Она протягивает Жюли листок и тут же спохватывается.

— Простите, все время забываю, что вам трудно… читать… — Она меняет очки и продолжает натужно-веселым тоном: — Бедняжка Тони очень старается! Заметьте, идея с бюллетенем была просто отличная, это сплачивает нас. В этом номере целая колонка посвящена мсье Хольцу. Думаю, мы должны его принять. Шестьдесят два года. Отличное здоровье. Вдовец. Передал управление заводом старшему сыну, тот живет в Лилле. Готов купить «Тюльпаны», не торгуясь. Именно такой совладелец нам и нужен. Что думаете?

— Ничего. Глория думает за нас обеих.

Пэм издает озорной смешок и произносит заговорщицким шепотом:

— Кстати, о вашей сестре… Мы намерены торжественно отпраздновать ее день рождения. Но это секрет, договорились? Пусть все остается между нами. Первого ноября Глории исполнится сто лет. Боже мой, сто лет, невероятно!

— Вы не ошиблись, день рождения у моей сестры действительно первого ноября.

— Мы готовим для нее нечто особенное, за три месяца успеем все сделать.

Мадам Бугрос тянет Жюли за рукав, чтобы та наклонилась поближе, и сообщает:

— Комитет обсуждал это сегодня утром. Нам хочется сделать Глории исключительный подарок, но мы не знаем, что бы ей хотелось получить. У вашей сестры было все: талант, слава, любовь, здоровье, удача! Может, вы что-нибудь подскажете? Наш друг Поль Ланглуа считает, что нужна оригинальная идея. У него остались связи в министерстве. Помогите нам… Как думаете, орден Почетного легиона доставит Глории удовольствие?

Жюли резко встает. Это уж слишком! Она так потрясена, что не может скрыть замешательства.

— Извините, — сдавленным голосом произносит она. — Я слишком долго была на жаре и очень устала… Я подумаю, что вам посоветовать.

Орден Почетного легиона! Это хуже, чем пощечина. Если бы Жюли могла, она сжала бы кулаки. Три месяца! У нее есть всего три месяца, чтобы помешать… Чему помешать?