Рассказы (1973-1977) - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 4

— Ясненько! Но это твоя проблема. А я сейчас в порядке. Теперь я при деле, старик. Каждую неделю спускаюсь из Парижа в Канн. Вот почему, кстати, ты меня тут и встретил. И я вовсе не желаю засвечиваться.

Поезд мерно набирал крейсерскую скорость. Милу снял шляпу, плащ, перчатки и сунул пакетик в карман. Его бросило в жар. Он тревожился больше, нежели хотел себе в этом признаваться. Макс прикрыл глаза. Ну и что с того, если они делили камеру на двоих в тюрьме Брен? В ту пору Макс был закоренелым бандюгой, а в голове полно идей. И вот тому доказательство: в один прекрасный день по дороге в госпиталь он смылся. Он никогда ни в чем не нуждался, этот Макс! В тюряге получал шикарные передачки. Направо-налево угощал американскими сигаретами небрежным жестом заправилы. Смехота, да и только. Но он стал другим человеком. Теперь он скорее похож на состоятельного фирмача. Темный костюм из английского твида, элегантные туфли, галстук, подобранный в тон костюму, никаких тебе больше перстней. Дородная фигура выдает отменное здоровье, а слегка лоснящаяся кожа лица свидетельствует о хорошем питании лучшими продуктами. Милу почувствовал, что рядом с Максом он глядится так непрезентабельно, что тот был вправе вычеркнуть его из своей памяти.

— Спишь? — робко шепнул он.

— Нет, — ответил Макс, не открывая глаз. — Я как раз кумекаю, как нам с тобой быть. А может, все-таки существует способ вызволить тебя из…

— Ах! Так я и знал! — обрадовался Милу.

Он чуть было не взял руки Макса, чтобы в избытке чувств их пожать. Нет, Макс не изменил прежней дружбе. Макс — парень что надо.

— Дело твое заковыристое, — заметил Макс.

— Выхода у меня нет… Требуй все, что угодно… Что прикажешь мне делать?

— Погоди. Мне еще нужно время, чтобы все обмозговать.

С надеждой в сердце Милу обмяк на спальной кушетке. Если на всем белом свете и существовал хоть один человек, способный вызволить его из беды, то это был Макс. И потом, что тут такого особенного! Ведь Макс остался у него в долгу! Кто предупредил его тогда, что Пасторелли разыскивает его, намереваясь прикончить. Пасторелли так до сих пор из тюряги не выходил. Все это было, да быльем поросло… А Макс с тех пор преуспел в жизни.

— К слову, — сказал Милу, — а куда подевались два братца Пасторелли?

Макс пропустил сквозь смеженные веки проницательный взгляд:

— Почему ты задаешь мне такой вопрос?

— Просто так… Думая о тебе, я вспомнил о них.

— Они подались куда-то в сторону Кальви… А ну-ка, встань.

— Но…

— Встань, тебе говорят. Как ни в чем не бывало.

Милу послушался его и подошел к окну. Он угадал за ним в Темноте укрепленные стены Авиньонского дворца, сортировочную станцию. Поезд с грохотом промчался мимо.

— Мы с тобой одного роста, — констатировал Макс. — Ты наденешь мое пальто, мою шляпу. Но перво-наперво, сбреешь усы. Я прихватил бритвенные принадлежности. И пройдешь у них под носом совершенно спокойно. Они тебя нипочем не узнают… Только тебе следует дождаться самой последней минуты. Будем надеяться, что в Марселе к нам никто не подсядет.

— Спасибо тебе, — сказал Милу. — Ты просто спасаешь мне жизнь.

Макс снова уселся в позе пассажира, которого непреодолимо клонит ко сну. О том, чтобы продолжать разговор, не могло быть и речи. Милу пытался унять нервное перевозбуждение. Он едва глянул на ослепительную иллюминацию на нефтеочистительных сооружениях вокруг Беррского озера… «Только бы никто не подсел к нам в вагон, — молил он. — Только бы никто нам не помешал!»

В Марселе к ним в купе никто не подсел. Макс, не расставаясь с радушной миной, вышел в проход поразмять ноги.

— Оба стоят как пришитые, — сообщил он по возвращении. — Ты был прав. Они уверены, что ты уже попался им в лапы.

Марсель остался далеко позади.

— Спокуха. Я подам тебе сигнал, — невозмутимо продолжал Макс.

Милу стал считать минуты.

— Пора, — наконец распорядился Макс.

Несколькими точными движениями он открыл дорожный несессер, протянул Милу ножницы, и тот, подрезав усы, с помощью бритвы на батарейках привел лицо в полный порядок, хотя состав и трясло на стрелках.

— Быстренько!.. Мое пальто!

Милу натянул на себя дорогое пальто Макса из верблюжьей шерсти.

— Кашне.

Макс протянул ему великолепное шелковое кашне кремового цвета.

— Приподними воротник… надвинь шляпу… Ниже… Эта мне ваша мода отращивать патлы!

«Мистраль» въезжал под скрип тормозов на тулонский вокзал.

— Ступай, — сказал Макс. — Чао!

Приближаясь к платформе Кронштадт, Милу заметил, что за ним по-прежнему следует «хвост». Однако не те двое, что было куда тревожнее. Хитрость Макса не сработала. Он не сумел вызволить его из беды. Конечно же идти на намеченное свидание невозможно. Разве что… В прежние годы, когда Милу еще занимался спортом, он отличался в спринтерском беге на 800 метров. Он бросился бежать. И сумей он затеряться в темных торговых улочках…

Раздались три выстрела. Милу упал на колени.

«Это не легавые. Эти люди охотятся за Максом… И Максу было об этом известно!» — с этой последней мыслью Милу упал, перевернулся на спину и испустил дух.

…Несколько минут спустя братья Пасторелли сидели вокруг стола и потягивали пастис.

— Ну что же. Наконец-то мы его пришили в отместку за предательство. Сколько времени он от нас ускользал.

— А ведь мы чуть было не потеряли его из виду, начиная с Лионского вокзала. Я считал его хитрее.

В Ницце двое полицейских обыскивали вагон.

— Ведь мы караулили его исправно — из купе он не выходил, — сказал один. — Он не мог от нас ускользнуть.

— Гляди! — вскричал второй. — Вот его шляпа и плащ!..

— Ума не приложу, как ему удалось бежать. Он просто-напросто обвел нас вокруг пальца.

Мадемуазель Мид

После того как старая дама, дав задний ход, сбила Мод с ног, она прониклась к жертве своего легкомыслия заботливым, дружеским чувством. По правде говоря, Мод почти не пострадала, но старая дама, настояв на своем, водворила ее в синюю спальню своего просторного особняка и вызвала домашнего врача. Рауль, ее сын, чуть ли не взбеленился.

— Дорогой мой, — сказал ему доктор, — филантропия подобна краснухе. Она проходит сама по себе… А ваша матушка-графиня на время оставит вас в покое!

В этом он не ошибался! Отныне графиня пеклась только о Мод. Она перестала посещать кружок любителей бриджа, забросила занятия рукоделием; большую часть времени проводила в обществе «этой бедняжки, достойной всяческих похвал, такой хорошей во всех отношениях».

А как-то вечером, когда слуга Фирмен вышел из столовой, она даже присовокупила, что вот на такой женщине, как Мод, ему и надлежало бы жениться.

Рауль так шмякнул чашкой по столу, что обрызгал кофе всю скатерть.

— Прошу вас, мама!

— Согласитесь хотя бы видеть ее почаще. Вы ее совсем не знаете. Как можно судить о человеке, не зная его. Она получила отличное образование. Весьма недурна собой. Если ее наставлять, она научится одеваться не так кричаще. Возможно, она не принадлежит к нашему кругу. Но и мы сами, бедное мое дитя, уже не принадлежим ни к какому кругу. И потом, она привязана ко мне.

— Мне хорошо так, как есть.

— Полноте. Мужчине в сорок лет пора уже обзавестись семьей.

Вечная тема для пререканий, длившихся годами.

— Ах! — продолжала графиня. — Была бы у меня сноха, и моя жизнь стала бы совсем другой. И, ваша тоже, впрочем… Потому что я пекусь о вашем благе. Мод скоро нас покинет. Я хотела было ее удержать, но она слишком деликатное существо. Она намерена вернуться к своей работе. Такая девушка, как она, и работа! Какие пошли времена, однако! Наконец, Рауль…

— Бесполезно, мама. Я дорожу своими привычками, как и вы.

И Мод ушла. Но недалеко. На соседней улице ее поджидала двухместная спортивная машина. Рука с бриллиантом на одном пальце и перстнем-печаткой на другом открыла переднюю дверцу.

— Ну так что? Садишься?

И поскольку она колебалась, рука подхватила ее и усадила.