Год дракона (СИ) - "Civettina" - Страница 49

Слушая это, Иван стал копать усерднее, а Степан, надувшись, отошел с поляны под сень деревьев и уселся там, ворча и молясь. Видя, что Мурашов не собирается участвовать в поисках клада, Глухов сам взялся за вторую лопату. Вдвоем с Иваном они споро перекопали чуть не всю поляну, работали до самых сумерек, пока еще можно было что-то различить в земле, но ничего больше не отыскали. Ни украшения, ни монет золотых, ни даже косточки от остального тела.

Пока эти двое искали свой клад, Степан, чтобы в глазах господа бога не иметь ничего общего с богохульниками, отправился в лес собирать ягоды и грибы. Когда вернулся, то развел костер и, насадив грибы на прутики, зажарил их. Как раз к этому моменту стемнело, и кладоискатели закончили свои раскопки и сели ужинать.

– Может, он остался жив? – продолжая прерванный разговор, предположил Иван. – Может, убег да помер в другом месте?

– Может, и так, – согласился Александр. – Но искать его не будем. И без того уйму времени потеряли.

Степан молчал, в мыслях уговаривая себя, что честно пытался отвратить беду, но уж коли в разум человека вселяется бес, тут мало что можно сделать. Кто он такой, чтобы тягаться с Диаволом?! Простой мужик, темнота, деревенщина. Да и на причастии давно не был. Оттого и голос его слаб.

После ужина легли спать. Александр вызвался первым сторожить и поддерживать огонь в костре – главным образом, для того, чтобы дым отпугивал комаров. Зверье летом сытое, на человека не нападает, а потому в большом огне как бы и не было нужды, но инженер решил, что с огнем все же будет безопаснее.

Утомившись после работы, Иван уснул, как только голову приклонил. Спал он богатырским сном и даже не слышал, как ворчал Степан и как Александр безуспешно пытался доказать ему, что никакого проклятья не существует, а что вокруг камня трава не растет, так этому найдется вполне научное обоснование, как только его брат Федор изучит состав почвы. Однако проснулся Иван от странного звука: как будто кто-то тихонько плакал. И вроде не человек вовсе, не ребенок, а словно зверь какой неведомый. Тоненько так и приглушенно, не иначе как уткнувшись во что-то мягкое.

И только Иван хотел поднять голову и осмотреться, разузнать у Глухова, слышал ли он раньше нечто подобное, как внезапно все звуки в лесу смолкли. Наступила такая тишина, что Ивану грешным делом показалось, будто он оглох. Смолкли совы, сверчки и даже ветер перестал трепать кроны деревьев. От такой тишины у Кожемякина по спине аж мурашки поползли. И он непонятным доселе чутьем ощутил чье-то бесшумное приближение. И чем ближе этот кто-то подходил, тем холоднее становился воздух. Ивану даже показалось, что изо рта пар пошел. Но и то сказать – показалось, потому что сам Иван еле дышал от страха. А жуть на него накатила такая, что он не то чтобы пальцем пошевелить – даже моргнуть не мог. Так и пялился на темный силуэт спящего напротив Степана.

Меж тем этот кто-то приблизился настолько, что стало слышно, как он дышит: размеренно, как бы чуток похрапывая. Дыхание это Иван ощутил на своей шее, но ужас сковал его тело, и ему оставалось только лежать и чувствовать, как неведомое чудище обнюхивает его. Чудище, похоже, не понимало, годится ли в пищу этот пропахший потом мужик, а Иван, беззвучно двигая губами, читал одну молитву за другой, надеясь, что Бог их услышит и сохранит ему жизнь.

Наконец, долгожданное избавление пришло. То ли кто-то из святых откликнулся на призыв о помощи, то ли чудище побрезговало простым мужиком, но только оно, все так же бесшумно, удалилось в чащу. Иван понял это по тому, как начал теплеть воздух. Из-за этого по телу побежали мурашки. Руки и ноги постепенно отогревались, возвращая себе подвижность. И тогда Иван, привстав на дрожащих руках, оглянулся. Свет от костра выхватывал из темноты лишь фигуру уснувшего инженера, а лесные звуки постепенно набирали силу. Вот заухал филин. Где-то далеко взвизгнул потревоженный зверь. Ветер зашевелил кроны, словно проверяя, не утащил ли ночной гость часть лесного богатства.

Иван сел поближе к костру, подкинул дровишек для жара и до самого рассвета больше не сомкнул глаз. Все думал он о том, кто приходил к ночевке. Ежели какой волк или медведь, то почему не сожрал? Разве испугался двоих других людей? Да что ему люди? У Глухова, конечно, было с собой «ружжо», но голодный медведь не станет примечать таких вещиц. Да и спят медведи по ночам. А ежели волк приходил, так больно хриплое дыхание у серого. Слышно же было, что дышит кто-то огромный да свирепый. Кабан ли? Те тоже ночью спать любят.

Иван терялся в догадках, ощущая, однако, что страх отступил, и его место мягко заняло тепло и умиротворение, от которых веяло тревогой. А ну как чудище наслало на него чары или еще что! И коли он сейчас устоит, не поддастся безмятежности, приятной после такого леденящего страха, то и душу свою сбережет. А коли даст волю сердцу да примет спокойствие, то тут бесы-то его в ад и утянут.

И потому крепился Иван, отказывался верить в благодать снизошедшую. Лишь когда проснулись первые птицы и своим пением возвестили о приходе нового дня, вздохнул он с облегчением. Как раз и Степан открыл глаза. Сладко потянулся, пошевелил плечом, которое прилежал во сне.

Вскоре проснулся и инженер. Встал хмурым, неразговорчивым. Наспех перекусил краюхой хлеба да в обратный путь засобирался. Мужики тоже молчали. Один раз только Степан заикнулся, де, бог миловал, никаких напастей ночью не случилось, так Глухов зыркнул на него недобро и пробурчал:

– Вы вот что… в деревнях своих не болтайте про камень-то. А то настоящую беду накличите.

И посмотрел так недобро, что у Ивана даже сердце екнуло. Не стал уж он рассказывать, какой гость к костру этой ночью приходил.

Всю дорогу до кривой сосны путники шли в тишине. Каждый думал о своем, перебирая в памяти прошедший день. Чем дальше от глыбы удалялись, тем светлее становилось лицо Степана, будто с плеч его мал-помалу сбрасывалась ноша. Александр Глухов же наоборот: мрачнел с каждой верстой да мешок с землицей, что с поляны была взята, крепче к телу прижимал.

С той поры о находке у каменной глыбы не вспоминали ни Степан, ни Иван, ни сам Александр, а если и вспоминали, то вслух не заговаривали. Зачем бередить лихо, коли уснуло тихо? Вылазок к проклятому месту тоже больше не делали: раз забыли, то забыли. Александр убедил брата, что земля на Лисьем холме неподатливая, и дорогу там прокладывать – только силы зря угробить, а потому порешили братья держаться первого намеченного пути.

***

Наступила осень – теплая, сухая. Как будто кто намеренно давал Глуховым время завершить дорогу. Впрочем, Федор говорил, что закончат они к Рождеству, не раньше. Урожай был собран, озимые засеяны, поэтому крестьян ничто боле не отвлекало от строительства. Из каменоломен по старой дороге, пока ее не развезло от дождей, возили булыжники и каменную крошку. Этим рабочие отсыпали основание новой дороги.

Александр Глухов теперь не уезжал к жене, а обосновался в срубе с братом. Говорил, что вернется к супруге, как только закончат строительство. Был он все такой же жизнерадостный и подвижный, но временами накатывал на него словно морок какой. Он вдруг безо всякой причины становился тих и мрачен и уходил в сруб, или в лес, а коли не было возможности уединиться, то хватал молот или кирку и шел к рабочим. В поселке поговаривали, будто с ним какая-то хворь приключилась, а другие языки болтали, что супружница его понесла от другого мужчины, и оттого Глухов к ней не торопится.

Степан после того похода стал дюже набожным. Посты соблюдал страстно, в церковь ходил исправно, дома истово молился и бил поклоны святым, особливо Николаю Чудотворцу, и крестился – чуть где слово бранное услышит или почудится ему бес какой.

Ивана Глуховы отрядили помощником мастера. Ходил он поглядывал, чтобы мужики ровно камень отсыпали, да не жалели его, чтобы сверху настил клали не абы как, а по науке, как Александр Николаевич рассказывал.

Однако жизнь – что твоя погода. То солнцем привечает, да и тут же дождем мочит. На исходе сентября по обычаю спозаранку, еще затемно, приехал Иван в поселок, чтобы к работе приступить, да и обомлел. Не спит поселок, суетится, люди туда-сюда шастают. И запах такой стоит, что Иван сразу все понял. Соскочил с телеги прямо на ходу да бросился к невысокой часовне, что Демидов поставил, дабы строители не ходили в деревенские церкви на молебны, время не тратили.