Год дракона (СИ) - "Civettina" - Страница 77

Чтобы принять решение, мне понадобилось меньше секунды – и я бросился ему навстречу. Мы столкнулись, как два лихих гонщика на трассе. Это было очень больно, но я все равно обхватил брата и прижал к себе, не позволяя пересечь границу круга, которая была в шаге за моей спиной. Максик бился, изрыгал огонь, обжигая мне плечо и шею. Я терпел и не разжимал объятий, боясь, что маленькое послабление даст брату фору. Через какое-то время Максик затих и обмяк в моих руках, но я боялся выпускать его: вдруг это хитрый маневр. К нам подошел Вовка и негромко произнес:

– Жень, все…

Тогда только я ослабил хватку, и Максик тут же осел, но Вовка подхватил его под мышки и аккуратно уложил на землю. Шу уже несла пластиковую пятилитровку воды, и старший принялся смывать кровь с груди младшего. Я отвернулся. Мне было ужасно не по себе, как будто я стал свидетелем чего-то ужасного или снова пережил эту мучительную смену картинок и эмоций. Я отошел подальше от круга, потому что у меня из глаз потекли слезы, и я не хотел, чтобы это видели.

Кто-то коснулся моего плеча, и я вздрогнул, обернувшись. Это была Шу.

– Ты молодец, – улыбнулась она и, не дав мне ничего сказать, обняла и прижала к себе.

Из глубин памяти тут же всплыла картинка. Летний вечер в деревне, а может, и на Волге. Мама сидит в плетеном кресле, а я забрался к ней на колени и прижался всем телом. Мама укрыла меня полой вязаной кофты, как крылом, и тихонько что-то напевала. А я смотрел в темнеющее небо, на котором зажигались звезды, и наслаждался теплом и уютом.

Это воспоминание вместе с бархатной теплотой принесло и боль, и я отпрянул от Шу. Она погладила меня по щеке, царапая ногтями, потом чмокнула в лоб и тихо, почти шепотом, сказала:

– Ты не такой, как все драконы, Женя. Ты с нами, но как будто и выше нас. У меня такое чувство, что однажды мне придется склонить пред тобой голову и повиноваться…

Я скептически покачал головой.

– Ты наденешь корону и поведешь за собой нас всех, включая меня.

– Почту это за честь, – мне становилось неловко от таких излияний. Я знал, что во время ритуала проводник испытывает нечто вроде аварийного перезапуска системы. Вся информация, что хранится у него в голове, проходит экстренную и жесткую ревизию, а потому несколько минут и даже часов после высвобождения чьей-то сущности дракон-проводник бывает не в себе. С Шу, похоже, творилось то же самое, поэтому я избрал тактику во всем соглашаться с ней. Она приняла мою покорность как должное, послала воздушный поцелуй и направилась к Вовке.

Тот уже смыл с Максика кровь и сейчас насухо обтирал его же футболкой.

– Трехглавый воссоединился? – глянув на бесчувственного Максика, спросила королева. – Хороший у тебя воин.

– Да, неплохой. Врагам не поздоровится.

Шу ладонью затушила один из светильников, но вдруг покачнулась, ища рукой твердую опору, а потом осела. Хорошо, что Вовка успел подхватить ее под руки и аккуратно опустил на землю. Я тут же подбежал к ним:

– Что случилось?

– Не знаю. Никогда такого не было.

– Наверное, это из-за ритуала, – я склонился над королевой с другой стороны, пытаясь привести ее в чувство.

– Ритуал не отнимает у драконов силы, – возразил Вовка. – Тут что-то другое…

– Слушай, а может, она… больна?

– Чего? – насторожился брат.

Я заметил, какой ледяной страх мелькнул в его глазах, поэтому поспешил исправиться:

– Или просто беременная. Такое бывает у женщин.

– Не знал, что ты еще и акушер-гинеколог, – усмехнулся Вовка, а потом добавил: – Шу не может иметь детей.

– Почему?

– Потому что она королева! У драконов ни короли, ни королевы не могут воспроизводить потомство: ничто не должно отвлекать их от заботы о своем народе.

– Ого! – я невольно присвистнул. – А как же тогда… если вдруг королева умрет?

– На трон восходит следующий претендент. Ведь быть королем – такое же призвание, как быть колдуном или воином. С ним рождаются.

– Тогда это может породить дворцовые перевороты и заговоры, чтобы сместить одного дракона и дать дорогу на трон другому.

– Короли и королевы не рождаются так часто, чтобы из них выстраивалась очередь. В нашей истории были моменты, когда и на трон-то взойти было некому.

– Она не приходит в себя, – мои попытки привести Шу в сознание не увенчались успехом, но возникла одна хулиганская идея. – Вов, может, ты ее…

– Что? – Вовка весь напрягся.

– Поцелуешь. Как в сказке. Вдруг сработает?

– А если не сработает?

– Тогда ты просто поцелуешь королеву, воспользовавшись удачным случаем…

– Иди ты! – брат толкнул меня в грудь, но я заметил, как порозовели его щеки. – Засунь свои советы знаешь куда!

Я встал, украдкой наблюдая за Вовкой, который с заметной нежностью поглаживал Шу по щеке и что-то шептал. Через минуту она пришла в себя и открыла глаза.

– Хватит валяться, ваше величество, – тон брата сразу сменился на небрежный. – Не по-королевски это как-то…

– Как тебе удается быть таким хамом и джентльменом одновременно? – Шу, опираясь на его руку, встала.

Вовка отнес Максика в машину, усадил на заднее сиденье и велел мне присматривать за ним, а сам вернулся – помочь Шу собрать светильники и камни. Вдвоем там было работы на десять минут, но брата с королевой не было больше получаса. Я понимал, что Вовка воплотил в жизнь мой совет и сейчас вовсю целует королеву, которая, конечно же, сама не против такого развития событий. Я, прислонившись к капоту джипа, вдыхал свежий майский воздух, давая влюбленным шанс побыть наедине.

========== Трехглавый ==========

Максику было, наверное, еще хуже, чем мне: он так и не пришел в себя на обратном пути. Нам с Вовкой пришлось тащить его из машины на руках, по пути на всех насылая забвение. Еще никогда в жизни я не встречал столько любопытных людей, и за те десять минут, что мы добирались до номера, они меня очень утомили. Я истратил на них все оставшиеся силы, поэтому, когда Вовка уложил брата на кровать, я обессилено рухнул на соседнюю.

– Надо раздеть его, – Вовка приподнял бесчувственного Максика. – Жень, помоги мне.

И в тот момент, когда мы разоблачили младшего, он пришел в себя. Промычал что-то нечленораздельное, попытался приподняться, но снова рухнул на подушку.

– Пусть поспит, – Вовка укрыл его одеялом. – Если хочешь отдохнуть, то кровать свободна. А я смотаюсь за шоколадом.

Максик проспал весь следующий день. Мы дважды будили его, чтобы накормить, но он отказался от шоколада и яиц, только выпил пару глотков отвара, приготовленного Вовкой.

К вечеру Максику стало еще хуже: он был ледяной и мокрый. Я обтирал его полотенцем, но через несколько минут он снова покрывался испариной. Ближе к ночи он вообще впал в забытье и не реагировал на наши с Вовкой попытки разбудить его. Тогда старший брат прислонил подушку к изголовью, разулся и сел на кровать, прижавшись спиной к подушке. Потом он взял мягкого, как тряпичная кукла, Максика, усадил к себе на колени и обнял. Максик прижался к нему, как ребенок.

– Жень, сядь рядом! – попросил Вовка, и я сел, как он, тоже подложив под спину подушку.

– Возьми его за руку. Он должен чувствовать, что мы оба рядом.

Держать младшего брата за руку мне было неудобно, поэтому я сложил его ноги к себе на колени. Заодно отогнул края пластыря – проверить состояние ран. Они хорошо затянулись, швы были чистые. Я снял пластырь совсем и положил руки на шрамы Максика. Я не знал, как действует моя сила, не умел ее активировать и не чувствовал, как она исходит от меня. Поэтому первое время мне приходилось действовать наобум. Я представил, что моя ладонь – что-то сродни лампы, которая излучает лечебное свечение. Я представлял себе этот свет – мягкий и теплый, словно бы приглушенный тканевым абажуром. Он лился бледно-голубыми волнами, которые постепенно набирали силу и окрас, принимая насыщенный изумрудно-зеленый цвет. И чем плотнее и ярче становились волны, тем сильнее меня клонило в сон. Через какое-то время я уже не мог ему сопротивляться.