Горец. Гром победы - Старицкий Дмитрий - Страница 61

Их полковник не возражал только потому, что на соседней ветке стоял эшелон с сеном, овсом, горохом, копчеными свиными окороками, крупой и растительным маслом. Главное, с овсом и сеном, потому как настоящий кавалерист сначала заботится о коне и только потом о себе.

– Идиотизм не лечится, майор, – буркнул кривоногий жилистый полковник и втянул и так впалые щеки, когда я озвучил свое мнение, что за такое поведение его подчиненных лоб зеленкой мажут. – Делайте с ними что хотите. Вы – командующий группировкой в отрыве от основных сил. Ваше право. Я подпишу приговор, только найдите еще одного офицера в трибунал не из моего полка.

Это драгун еще такой сдержанный. А я пришел в бешенство не только из-за керосина, который был в моих самоходках основным топливом. Через главный путь напротив «приговоренного» пьяными драгунами состава стоял неразгруженный эшелон с четырехорудийной корпусной батареей. Длинные шестидюймовки. К каждой пушке прилагался угольный рутьер в качестве тягача. И еще четыре рутьера обеспечения с прицепами стояли на полувагонах. И положенный боекомплект в теплушках.

Еще со Средневековья повелось, что пушки – главный трофей для командования. И чем больше пушки размером, тем больше славы. В принципе нам бы их и горелыми засчитали за подвиг, но… я как раз обдумывал мысль, как бы приспособить этот ценный трофей для обстрела с тыла республиканского укрепрайона. А тут эти… самки собаки с факелами. Еле вагон потушили.

В целях экономии расстреляли дурных драгун из трофейных винтовок. Перед строем полка. Чтобы другим неповадно было. А то у некоторых солдат от обилия трофеев крышу сносит очень капитально. До того, что высшей радостью становится индейский потлач[18]. Кайф от бессмысленного уничтожения хороших и полезных вещей.

Спустили с платформ рутьеры с прицепами, нагрузили их полевым госпиталем и погнали по зимнику в давно присмотренный овражек за новыми позициями нашей пехоты. А в тыл отправили четверку вестовых в штаб армии со слёзницей «прислать врачей принимать такое чудо».

Заодно отправил донесение командарму графу Далинфорту с предложением одновременного артиллерийского удара по бетонному укрепрайону, оседлавшему железную дорогу. Отдельно приложил список ракетных кодов для согласования действий. Чтобы когда с вражеского тыла пойдут мои штурмовики брать ДОТы, то не попали бы они под «дружественный» огонь.

Реквизировали все сани, которые только нашлись в округе. Переставили на них пулеметы с тачанок, и послал я эскадрон драгун с отделением саперов встречать тот эшелон, который я увидел с воздуха. «Коломбину» еще за ними закрепил для усиления.

Копали позиции со стороны полуокруженного укрепрайона. Обложить его как следует по передовой науке инженера Вахрумки у меня сил нет. С юга вообще только редкая завеса кавалерии нас стережет. Вся надежда на бронетехнику.

Всем нашлась работа. А после расстрела идиотствующих драгун все показывали чудеса трудового героизма.

Все же у меня репутация…

Всех пленных также припахали и на разгрузочные работы, и на земляные. Конвоиры их приободряли, что это ненадолго, что скоро они поедут в теплую Рецию виноград кушать.

А с лыжами вообще анекдот вышел. Набрели мои диверсанты в лесу на самую настоящую элитную лыжную базу. С банькой, бильярдом, банкетным залом, столовым серебром, роскошными номерами для приватного млядства и сотней пар лыж с палками – для конспирации. Очень удачно попали. База была пустой, только со сторожем. Лыжный сезон здесь открывался ближе к Новому году.

Организовал за лыжами санный поход. Одна рота штурмовиков у меня станет лыжной. Все скорость движения будет много выше, чем пешком по глубокому снегу.

Сани с лошадьми и стирхами пришлось реквизировать и по окрестным деревням. В лучших традициях оккупантов выгребли у пейзан все, что осталось у них после республиканских реквизиций. Того, что нашли на разъезде, нам откровенно не хватило.

Ну не собирался я в глубокий рейд идти, как Бьеркфорт. Вот и вылезли косяки в подготовке.

Наконец-то из тыла пришел долгожданный обоз от командующего армией.

Подкрепление…

Личный представитель командарма – одна тушка полковника генерального штаба, который брал на себя всю штабную работу на плацдарме. С адъютантом, двумя помощниками, гигантской пишущей машинкой, картографом, собственными денщиками и поваром. В обозе еще с ними отделение связи, телефоны и провода к ним. Много провода в больших катушках.

Врач в майорском ранге, принимающий у меня трофейный госпиталь, – одна тушка плюс три фельдшера и пяток страшненьких сестер милосердия. С ними две фуры импортных латексных презервативов. Фуры! Фуры, отнятые от доставки продовольствия и боеприпасов.

– Прифронтовая полоса, майор, зона повышенного риска венерических заболеваний, – наставительно гундосил эскулап на мои претензии о нерациональном использовании транспорта. – И ваша задача как командующего отдельной войсковой группой не допустить эпидемии триппера. Хотя бы. Я уже не говорю за сифилис. Это просто какой-то бич божий прифронтовых городов.

Хотелось мне ему надерзить, что его медсестрички большее бактериологическое оружие, чем окружающие нас пейзане. Но посмотрел на их корявые рожи и понял, что я малость погорячился. Лично мне столько не выпить. Даже с большой половой голодухи.

Кондомы еще понятно, объяснить можно… Но тюки листовок с призывами к безоговорочной капитуляции, которые я должен разбрасывать с аэроплана, – это уже за пределами добра и зла. Быстро командарм мой личный аэроплан к делу приспособил. Далеко пойдет. А говорили, что из него песок давно сыпется…

Без толку мне эти листовки. Посылали мы в укрепрайон парламентера из пленных офицеров под честное слово, что вернется. Предлагали противнику сдаться на почетных условиях. Вернулся уже. С отказом.

Что было хорошего? Прислали опытные расчеты к нашим трофейным шестидюймовкам с назначенным уже комбатом, и я с легким сердцем отослал своих артиллеристов обратно в коробочки.

И пехота – царица полей наконец-то притопала вслед за обозом. Два полка. Полноценная бригада со штабом и с целым генерал-майором Дзиньвертом во главе. Генерал привез с собой бумагу от командарма о назначении его главным начальником на захваченном плацдарме. Мне же письменно предписывалось сдать командование плацдармом и выполнять задачу, ранее возложенную на меня фельдмаршалом.

– Вот и прекрасно, ваше превосходительство, – ответил я на его представление и козыряние полномочиями. – Вы тут командуйте пока, а я в рейд пошел. И так на целые сутки уже из графика выбился.

– Кавалерия… – растопорщил усы генерал с явным намерением меня все же построить.

Я не стал даже слушать, что он хотел от кавалерии.

– Кавалерия идет в рейд со мной, генерал, потому как придана мне еще до прорыва. И под нее уже нарезаны задачи. Вам я оставляю из своей конно-механизированной группы пехотный полк. Он просто за нами не угонится. Все трофейные пушки и пулеметы также оставляю. Боеприпасов республиканцы заготовили много. Вам хватит. С запасом. Так что… майор гвардейской артиллерии барон Бадонверт пост сдал.

– Генерал-майор Дзиньверт пост принял, – отозвался комбриг по-уставному.

И мы обменялись вполне дружественным рукопожатием.

Когда после распития с генералом сливовой водки я вышел из домика смотрителя разъезда, подошел обоз с лыжами. Опять траблы на всю ночь – примитивные маскхалаты шить на штурмовую роту, которая в одночасье стала лыжной. Благо несколько фабричных штук плотной портяночной бязи в трофейных вагонах обнаружилось. Не совсем она белая, но… как говорится, за неимением горничной…

Вообще я, весь из себя такой вредный, объявил парко-хозяйственный день. Осмотреть технику, где надо починить, заправить, добавить боекомплект и быть готовыми утром после завтрака выйти в рейд на Кард.

Наверное, чтобы задобрить такого злого меня, разведчики за ужином подарили мне шикарную двустволку с серебряной инкрустацией, которую походя прихватили на той буржуинской базе, где и лыжи надыбали.