Перкалевый ангел. Предтечи этажерок (СИ) - Буланов Константин Николаевич - Страница 1

Пролог (ЧЕРНОВИК)

Три австрийских аэроплана, сбросив самодельные бомбы на русский аэродром, на обратном пути вновь завернули к расположению штаба 8-й армии и игнорируя редкий ружейный обстрел с земли, принялись нарезать круги, вызывая столь наглым и безнаказанным поведением зубной скрежет у всех штабных офицеров.

- И где же наши прославленные авиаторы! - через десять минут наблюдений за вражеским аэропланом не выдержал генерал Брусилов.

- С аэродрома сообщили, что штабс-капитан Нестеров вылетел на перехват, господин генерал. - тут же отреагировал командир искровой роты.

Вскоре с запада показался еще один аэроплан и некоторые из офицеров начали потихоньку роптать, что австрияки совсем обнаглели, считая небо своим. Но все негодования прекратились, стоило в приближающейся машине опознать отечественный У-2, наиболее грозный аэроплан Императорского Военно-Воздушного Флота.

После ряда разведывательных полетов вражеских аэропланов над расположением штаба армии, раздосадованный генерал приказал пресечь сие непотребство всеми доступными способами. В результате, в течение дня до ближайшего аэродрома был протянут кабель полевого телефона, а командир 11-го авиационного отряда получил приказ держать как минимум один аэроплан в постоянной готовности к вылету для перехвата противника.

Долгожданный звонок пришелся на время дежурства самого командира отряда. Припомнив многочисленные советы трех друзей, ставших для него настоящими учителями, Петр Николаевич, сперва, пролетел подальше на запад, постепенно набирая высоту и отрезая противнику путь к отступлению, а затем сместился южнее, чтобы подойти со стороны солнца.

Еще год назад в одном из тренировочных вылетов Алексей Михайлович наглядно продемонстрировал ему все преимущества подобного нехитрого приема. Тогда его аэроплан появился столь внезапно, что Петр не успел как-либо среагировать и проиграл бой по всем статьям. Теперь же ему предстояло выступить в качестве экзаменатора для австрийских пилотов.

Три белоснежных Альбатроса DD степенно плыли на километровой высоте, когда внезапно раздался треск разрываемой ткани и хруст крошащейся древесины. Ведущий аэроплан тут же повело вправо, но пилот Франц Малина быстро выровнял его и принялся рассматривать трепыхающийся от набегающего воздушного потока правый край верхнего крыла. Создавалось впечатление, будто кто-то неплохо поработал над ним при помощи кувалды, не оставив целой ни одной нервюры. Вот только уделить все свое внимание осмотру повреждений ему не дали. Впереди вновь раздался треск и хруст, для разнообразия разбавленный металлическим скрежетом. От мгновенно сменившего тональность стрекота двигателя повалил едкий дым и во все стороны со звоном брызнул сноп искр состоящих из мельчайших раскаленных стальных и медных осколков.

Сидевший впереди наблюдатель вскрикнул и схватился за левую сторону лица осыпанную небольшим пучком образовавшейся картечи. Вновь, ничего не понимая, пилот снизил обороты, чтобы не перегревать пострадавший двигатель машины и попытаться дотянуть до расположения австрийский войск, но очередная пулеметная очередь на полтора десятка патронов, вспоровшая теперь уже нижнее правое крыло, дала ему понять, что времена безнаказанных полетов закончились.

Сперва, Франц подумал, что попал на мушку невероятно меткого русского пулеметчика сумевшего достать его на километровой высоте и попытался уйти скольжением вправо, чтобы выйти из зоны обстрела, а заодно начать разворот к позициям своих войск. Но, стоило ему увидеть развернувшегося в передней кабине и целящегося из своего Штайера М1912 куда то ему за спину Фридриха, как он все моментально понял. Быстрый взгляд назад подтвердил самые худшие ожидания - на их хвосте висел русский биплан.

- Попал! Господа, ей Богу попал! - первым приметив появившийся за австрийским аэропланом дымный след, закричал молоденький прапорщик.

- А ведь верно! - тут же подтвердил вооруженный биноклем начальник штаба, генерал Ломновский. - Вон как австрияк дымить начал! - последующих комментариев не потребовалось, поскольку уже все могли различить протянувшуюся от белого биплана черную полосу.

Выйти в атаку на один из обнаруженных аэропланов противника удалось просто идеально. Лучших условий Петр и сам пожелать не мог бы. Заходя от солнца со снижением, он легко нагнал австрийца и пристроился тому в хвост. Хоть его и учили, что огонь можно было открывать уже с полутора сотен метров, штабс-капитан не стал торопиться и только когда до противника осталось не более двадцати, дал первую очередь. От переизбытка нахлынувших эмоций он слишком сильно надавил на гашетку и при этом дернул рычаг, так что первая очередь вместо того чтобы ударить в двигатель противника, ушла выше, прошив кромку крыла. Следующая очередь вообще прошла мимо, и лишь третья, перед которой Нестеров заставил себя продышаться и успокоиться, почти полностью пришлась в двигатель вражеского аэроплана, пробив по пути уже пострадавшее верхнее крыло прямо над головой пилота-наблюдателя.

Из-за перекрывавшего обзор крыла он не мог понять попал ли на этот раз, но потянувшийся за австрийцем серый дым, развеял все сомнения. Он попал! Решив добавить туда еще одну очередь для верности, он вновь на короткое время нажал гашетку, но в этот момент противник накренился и чуть дернулся, так что пули лишь пробили нижнее крыло, не причинив особого ущерба. Петр уже хотел было нагнать австрийца и приказать явно растерявшемуся пилоту идти на посадку, как поднявшийся со своего места наблюдатель вытянул в его сторону руку и выстрелил из пистолета. Потом еще раз и еще. Четвертая пуля попала в пропеллер, отколов от него небольшой кусок, о чем Петр узнал только после приземления, а вот произвести пятый выстрел возомнившему о себе невесть что наблюдателю уже было не суждено. Поймав его фигуру в перекрестье прицела, Нестеров вновь нажал на гашетку. Смонтированный над верхним крылом ДТ-12 послушно отозвался, выдав очередь на два десятка патронов.

Тело барона Фридриха фон Розенталя, совсем недавно бомбившего земли своего собственного поместья, на землях которого расквартировался русский авиационный отряд, затряслось как у припадочного, а из его груди прямо в лицо Франца брызнули настоящие потоки крови. Не менее десятка винтовочных пуль прошили наблюдателя насквозь и откинули его обратно в кабину, на дно которой он и сполз. Еще некоторая часть досталась пострадавшему ранее двигателю, и валивший из него ранее серый дым приобрел черные оттенки. Досталось и пилоту. Помимо забрызганного кровью товарища лица и глубокого шока, он получил три касательных ранения, а одна пуля застряла в кисти, предварительно пробив навылет правое плечо.

“Если противник не сдается, его уничтожают.” - вспомнил Петр одно из любимых изречений Алексея Михайловича и убедившись, что опасности более нет, поскольку два оставшихся австрийских аэроплана вовсю улепетывали, отвалив в стороны от обреченного сослуживца, прибавил газу.

Поравнявшись с теряющим скорость и высоту противником, Нестеров жестами показал австрийскому пилоту, что если тот не пойдет на немедленную посадку, он откроет огонь на поражение. Тот, не смотря на полученные ранения и шоковое состояние, все же смог понять, чего от него требуют и повел свой Альбатрос к земле, в направлении указанном русским авиатором.

Удостоверившись, что его поняли верно, Нестеров убавил обороты и вновь занял место за хвостом противника. Минуты через две они уже пронеслись в какой-то сотне метров над расположением штаба армии по направлению к аэродрому 11-го отряда. Вот только похвастаться трофеем Петру Николаевичу было не суждено. Примерно в километре от летного поля двигатель Альбатроса заглох и истекающий кровью пилот не смог удержать одной действующей рукой подбитую машину в воздухе. Довольно резко он начал заваливаться в правое крыло и через десяток секунд разбился на пшеничном поле. Стоило крылу коснуться земли, как аэроплан тут же развернуло на девяносто градусов и подломив шасси, он боком проехался на брюхе, сминая под собой колосья еще не убранного урожая. Двигатель, оторвавшись от планера в момент удара о землю, смял часть попавшегося по пути левого нижнего крыла Альбатроса, а после, кувырнувшись раз пять, замер, зарывшись в жирную плодородную землю.