Проклятие десятой могилы (ЛП) - Джонс Даринда - Страница 3

— Ну ясное дело! — закатила глаза Слива. — Писать имена — его работа. Но это не значит, что он может их прочитать.

В этих словах было столько же логики, сколько и в любом реалити-шоу.

— И не для себя он их пишет, — добавила Слива, потянув меня за рукав футболки с надписью «В моем мозгу открыто слишком много вкладок», — а для нее.

По идее, я должна была быть суперски заинтригована. Вот только в шесть утра интрига почему-то не кажется такой уж интригующей. А особенно после бессонной ночи.

Я глотнула еще кофе. Влюбленно посмотрела на пар, поднимающийся над чашкой. Задумалась о том, как в ближайшие двадцать четыре часа потратить свои силы — на добро или зло. На зло, наверное, повеселее будет.

Потом, демонстрируя терпение святого на ксанаксе, я уточнила:

— Для кого, солнышко?

На меня уставились огромные детские глаза.

— Для кого — что?

Я повернулась к ней:

— Чего?

— Что — чего?

— Что ты сказала?

— Для кого — что?

Я еле сдержалась, чтобы не стереть собственные зубы в пыль.

— Если не для Рокета, то для кого они написаны?

Слива поджала губки и опять стала накручивать на маленькие пальчики мои волосы.

— Что написано и для кого?

Ну все, я ее потеряла. И вдруг воспылала жгучим желанием продать ее на черном рынке. Правда, прибыли ждать не приходится. В девять лет бедняжка утонула, так что теперь ее мало кто способен увидеть. Повезет, если смогу ее забрать обратно и возместить покупателю моральный ущерб. А потом придется пометить душу козла, который готов купить ребенка на черном рынке, билетиком в ад. Не спускать же с рук такое извращение, черт возьми!

Глотнув еще для храбрости, я объяснила так просто, как только смогла:

— Имена, которые Рокет пишет на стенах дурдома. Если он сам не может их прочитать, то для кого он их пишет?

— А-а! Имена! — Ни с того, ни с сего взбудоражившись, Слива распутала свои пальцы, содрав с меня полскальпа, и принялась нарезать круги по квартире, расставив руки в стороны. Знать бы еще на кой. — Они для Пип.

Я как раз чесала макушку, да так и застыла.

— Для Пип? — По коже побежали мурашки. — Для моей Пип?

Слива остановилась, наградила меня взбешенным взглядом и полетела дальше. Не буквально полетела, само собой.

— А многих ты Пип знаешь?

Не меньше минуты я смотрела на нее с открытым ртом. Из уголка даже слюна чуточку потекла, а мне все никак не удавалось уложить в голове то, что сказала Слива. Эх, было бы у меня в шесть утра побольше извилин! Мои-то прямые не начнут извиваться до двенадцати минут восьмого как минимум. А из-за ночной слежки все совсем плохо.

Я так и сидела, пытаясь осмыслить слова Сливы, как вдруг в спальню вошел не выспавшийся на вид сын Сатаны в одних серых пижамных штанах, низко сидящих на узких бедрах. От выражения его лица щетина казалась еще темнее. Черные волосы очаровательно торчали во все стороны. Под густыми длинными ресницами мерцали карие глаза. Клянусь, этот мужчина просто олицетворял собой расхожую фразочку «ходячий секс».

Но я не имела права забывать, кто он такой. Хватило бы и того, что его папаша — враг номер один всего человечества. А быть злющим богом из другого измерения? По-моему, многовато зла для одного тела, каким бы манящим оно ни было.

Давно надо было понять, что в нем кроется больше, чем кажется на первый взгляд. Даже спросонок походка у Рейеса источает силу. Движения гладкие и текучие, как у большущего кота. Я соскользнула на границу сверхъестественного мира и увидела тьму, плащом окутывающую его плечи. Она стекала по мощной спине и собиралась лужей у ног.

К коже слоем греха льнули желтые, оранжевые и голубые языки пламени. И пламя это тускнело во впадинах между крепкими мышцами, перемещалось от каждого движения, словно было таким же живым, как и сам Рейес.

Ничего этого Слива не видела. Ее неокрепший маленький, как и тело, ум не осознавал, что она только что швырнула в меня бомбу. С чего вдруг эти имена предназначены для Пип? Это же какой-то бред!

— К чему ты ведешь, солнце? — спросила я у Сливы, еле сдержавшись, чтобы не рассмеяться над Рейесом, когда он увидел, как звереныш приземлился у горшка с каучуковым деревом.

Слива уж точно не могла перевернуть горшок.

Но вместо нормального ответа я услышала:

— Люблю сахарную вату. Я бы на ней женилась, если бы было можно. — Посидев пару секунд, Слива «полетела» снова. — Иногда я чувствую, как она пахнет. Однажды дом горел, а я не почувствовала запаха. Не чувствую ничего: ни духи, ни макарошки, ни апельсины. А сахарную вату иногда чувствую. Розовую такую, пушистую. А ты любишь сахарную вату?

Я слегка отвлеклась — смотрела, как мой муж идет в кухню, и пыталась устоять перед ласковой улыбкой, не дать ей усыпить мои тревоги.

— Разве что дайкири со вкусом сахарной ваты, — промямлила я, не в силах отвести от Рейеса глаз.

Мы с ним погрязли в болоте коротких разговоров и неловкой тишины. И я понятия не имела почему. Не знала, что такого сделала. Неделю назад он с трудом держал при себе руки, а сейчас… Это какая-то новая пытка из оперы «хуже не придумаешь».

Знает ли он, что он бог? А что еще важнее — в курсе ли он, что я знаю, что он бог?

От таких новостей вполне можно слететь с катушек. А с другой стороны, с чего вдруг? Я же бог, почему бы и Рейесу не быть богом? Может, все сложнее, чем мне кажется. А может, нынешнее отсутствие интереса к моей персоне продиктовано чем-то другим…

Может быть, все дело в том, что получилось именно так, как и предсказывал Рейес. Я его забыла. Узнала свое неземное имя и забыла Рейеса. Он говорил, что так и будет. Хотя нет, не так. Он сказал, что я его брошу и забуду. Два попадания из двух. Но ведь амнезия — неплохое оправдание, чтобы кого-то забыть. И я точно не делала этого намеренно.

Ситуация стократно усугублялась тем, что Рейес до смерти, просто невероятно притягательный. Пижамные штаны ни капельки не скрывали того, что у него самая умопомрачительная задница из всех, что я в жизни видела. Сплошные твердокаменные мышцы с двумя впадинками над ними. Ни одна женщина с гетеросексуальной ориентацией не устоит. Черт бы его побрал!

Я вытянула шею, чтобы посмотреть, как Рейес вытаскивает из кофеварки графин с живительным эликсиром.

— Только что сварился, — сказала я, имея в виду кофе.

— А что, по-твоему, привело меня сюда?

Несмотря на тьму, голос Рейеса звучал мягко и весело. Приятно и успокаивающе, словно пытался усыпить мою бдительность.

— Иногда я ем ее на завтрак, — сказала Слива, остановившись между журнальным столиком и диваном цвета сливок, и ткнула пальцем в сторону Рейеса: — А он хоть иногда ест на завтрак сахарную вату?

Рейес вышел из-за стойки, повернулся к нам и глотнул из черной чашки, которую держал в руках.

— Нет, — ответила я. — Он как страшный серый волк. На завтрак ест только маленьких девочек.

— Неправда, — сказал Рейес, не опуская чашку. Голос его был глубоким и сладким, как ириски. — На завтрак я ем больших девочек.

Слива застыла и задумчиво сморщила нос. Слава богу, наши игривые подшучивания понять она не в состоянии.

— Поймала плохого парня? — поинтересовался Рейес, глядя на меня тяжелым взглядом.

Я крутанулась на стуле, который приволокла к окну, поджала под себя ноги и уставилась на горизонт.

— В этот раз никаких плохих парней не было. Зато был мужчина, который день за днем пытается выжить.

— Как и все мы, — отозвался Рейес.

Я резко развернулась и уставилась на него пристальным взглядом. Он тоже смотрел на меня, причем подозрительно сощурился, отчего густые ресницы чуть не перепутались. Вот интересно, имеет он хоть какое-то представление о том, как действует на женщин? Рейес, который пытается выжить день за днем? Ага, как же!

Слива снова приземлилась, теперь на журнальный столик, и закачала под ним ногами.

— Мне нравится, как вы тут все обустроили.

Рейес улыбнулся и ушел в кухню. Надеюсь, чтобы приготовить мне завтрак чемпионов, что бы это ни значило. Я воспользовалась шансом поглазеть на то неизмеримое пространство, что когда-то было моей микроскопической квартиркой. Свою коробочку я не видела девять месяцев, восемь из которых провела в монастыре (долго рассказывать), а один — в полнейшей амнезии и в должности официантки кафе на севере штата Нью-Йорк.