Повести и рассказы разных лет - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 30

• Предыдущая
• 30/115
• Следующая

Мы вышли в море без сучка и задоринки, и я уже начал видеть мир в розовом цвете, по крайней мере, был уверен, что навсегда развязался с тюрягой. Команда брига, видать, догадывалась, кто я такой, и случись за время плавания шторм, меня бы, скорее всего, под шумок незаметно спихнули за борт. Парни на бриге подобрались грубые, необразованные и считали мое присутствие на судне плохой приметой. Но погода стояла хорошая, плавание проходило спокойно, и я благополучно высадился на набережную в Сиднее.

Слушайте теперь, что случилось со мной дальше в этом поганом городе. Вы думаете, наверное, что властям, должно быть, уже надоело следить за мной, преследовать и наступать на пятки? Как бы не так! Вы слушайте, слушайте. Получилось так, что в один день с бригом из Данидина вышел в Сидней какой-то вшивый пароходишко и прибыл туда на сутки раньше нас, привезя известие, что я должен вот-вот появиться. И что бы вы думали, сделали эти сиднейцы? Они собрали митинг — да-да, самый настоящий митинг, прямо в порту, чтобы, значит, совместно обсудить, как им со мной поступить. Я, понятно, ни о чем таком не знал и не успел оглянуться, как оказался в гуще толпы. Церемониться со мной долго не стали: тут же арестовали, да еще заставили выслушать все речи и резолюции, которые там произносились. Будь на моем месте какой-нибудь заморский принц — и то бы его не смогли встретить с большей помпой! В конечном счете митингующие сошлись на том, что власти Новой Зеландии не имеют морального права подкидывать своих преступников соседям, поэтому меня следует незамедлительно отправить обратно на первом же попутном судне. Они послали меня назад, как паршивую почтовую бандероль, не нашедшую адресата! Снова за спиной остались восемьсот морских миль, а я в третий раз подряд очутился в том самом месте, откуда начал свой путь.

К этому времени мне уже стало мерещиться, что я обречен провести остаток жизни, мотаясь из Данидина по близлежащим портам и обратно. Каждый встречный прохожий грозил обернуться врагом, и куда ни кинь взгляд, нигде не светило мне обрести желанный покой. Снова вернувшись в тюрьму, я понял, что не могу больше так жить. Если бы только можно было вернуться в буш, разыскать старых корешков и зажить прежней жизнью, — клянусь, я так бы и сделал! Но меня держали под замком и неусыпным наблюдением. Признаюсь, однако, что мне все-таки удалось как-то раз усыпить их внимание и откопать тот самый клад в горах, о котором я вам уже рассказывал. Золотишко я зашил в пояс и всегда носил с собой. В тюряге я просидел еще месяц, а потом меня опять тайком переправили на очередную посудину — на этот раз парусный барк, отправляющийся в Англию.

Тюремщики позаботились, чтобы экипаж ничего обо мне не узнал. Знал только капитан, но и он до конца плавания ничем себя не выдал в моем присутствии. Впрочем, я с самого начала понял, что он негодяй. Переход в Англию выдался удачным, если не считать парочки штормов близ мыса Доброй Надежды, и я уже начинал ощущать себя свободным человеком, когда на горизонте засинели в дымке берега старушки-родины, а у борта заплясала на волне лоцманская шлюпка из Фальмута. Он провел нас по Каналу, но еще до Грейвсенда я успел договориться с лоцманом, что тот доставит меня на берег в своей лодчонке. И тогда же капитан доказал, что я был прав, считая его хитрой и коварной бестией. Я упаковал все свои нехитрые пожитки и пошел завтракать, оставив лоцмана разговаривать с капитаном. Когда я снова поднялся на палубу, судно уже порядочно продвинулось вверх по реке, но лоцманской шлюпки, которая должна была отвезти меня на берег, нигде не было видно. Шкипер сказал, что лоцман позабыл, наверное, о нашем договоре, но я ему не поверил ни на грош. Похоже было, что в Старом Свете меня начинают преследовать прежние злоключения.

Понадобилось совсем немного времени, прежде чем подтвердились худшие мои опасения. Из речной протоки к борту стрелой метнулась шлюпка, и на палубу поднялся крупный детина с окладистой черной бородой. Я слышал, как он предлагал помощнику свои услуги в качестве речного лоцмана, но у меня глаз наметанный, и я сразу просек, что этот малый знает о наручниках и револьверах куда больше, чем о мелях и перекатах. Я старался держаться от него подальше, а он, наоборот, расхаживая по палубе, пытался со мной заговорить и все время норовил заглянуть мне в лицо. Я любопытных никогда не любил, а если это еще и незнакомец, у которого клей на бороде не успел высохнуть, так тут поневоле призадумаешься, особенно в моем положении. Понял я, что пора мне оттуда когти рвать.

Случай вскоре представился, а уж я свой шанс никогда не упущу! Навстречу нам шел крупный угольщик, поэтому пришлось отвернуть и уменьшить ход, а с другого борта под кормой тащилась баржа. Я ухватился за канат и оказался на барже в две секунды, прежде чем меня успели хватиться. Багаж, само собой, пришлось бросить, но у меня остался мой пояс, набитый самородками, а возможность стряхнуть полицейский хвост стоила дороже пары чемоданов с тряпками. Теперь стало очевидно, что выдал меня лоцман, сговорившись с капитаном, один навел, а второй вызвал полицейских. Я часто мечтаю когда-нибудь снова встретить этих двоих.

На барже я проторчал до вечера, пока она медленно ползла вниз по течению. Управлял ею всего один человек, дел у него было выше головы и смотреть по сторонам времени не оставалось, а мест, где можно спрятаться, там было предостаточно. Ближе к вечеру, как стало смеркаться, я прыгнул в воду и поплыл к берегу. Вылез я на сушу — рядом болото, а до восточных предместий Лондона еще топать и топать. А я-то ведь насквозь мокрый, с голоду подыхаю, но делать нечего; доковылял до города, сменил одежду в первой попавшейся лавке старьевщика, пожрал в какой-то забегаловке, нашел ночлежку на тихой улочке и завалился спать.

Проснулся я рано — в буше привыкаешь вставать с солнцем — и как раз вовремя. Повезло, можно сказать. Глянул я в окошко, в щелку между ставнями, и первое, что увидел, был проклятый «бобби». Стоит себе, понимаешь, заложив руки за спину на другой стороне улицы, а сам по окнам так и зыркает. В Лондоне полисмены не так одеваются, как наши, — у них ни сабель, ни эполет не имеется, но все равно есть какое-то сходство, как будто все они между собой родственники. Ихние рожи ни с кем не спутаешь. Не могу сказать, как они меня нашли: то ли за баржой проследили, то ли хозяйке меблирашек моя физиономия не понравилась. Так я до сих пор и не знаю, как дело было, а полицейский тем временем улицу перешел, блокнотик достал и адресочек туда записал. Я думал, он сейчас позвонит и войдет, но ему, видать, приказано было только вести наблюдение. Посмотрел он еще раз на окна, да и потопал себе дальше по улице.

Я знал, что медлить нельзя, если я не хочу упустить свой шанс. Накинув одежду, я тихонько открыл окно, осмотрелся вокруг, убедился, что никого нет, спрыгнул на тротуар и рванул так, словно за мной черти гнались. Пробежал я мили две или три, пока дыхалка не отказала. Смотрю, большое здание напротив, люди входят и выходят. Я тоже зашел и очутился на железнодорожном вокзале. Узнал я, что в Дувр к отходу парохода во Францию должен вот-вот отправиться экспресс, купил билет третьего класса и сел в свой вагон.

В купе я ехал с парой юнцов — вполне симпатичные ребята, только уж больно бестолковые. Сперва они трепались о том, о сем, а я сидел себе тихо в уголочке и слушал. А потом зашел у них разговор об Англии, колониях, других странах. Я не вру вам, доктор, — это чистая правда! Один из них раскрыл хлебало и давай заливать, какие, мол, прекрасные в Англии законы:

— В высшей степени демократичные и справедливые, — говорит он, никакой тайной полиции, никакой слежки, не то, что в некоторых других государствах.

Он много еще распинался на эту тему, а я слушал и трясся от злости. Сами подумайте, док, каково мне было выслушивать всю эту дребедень из уст молодого идиота, когда полиция привязалась ко мне, как моя собственная тень?!

До Парижа я все-таки добрался без особых хлопот, загнал часть золотишка, несколько дней прожил по-человечески и начал уже надеяться, что мне удалось оторваться от преследователей. Я стал даже подумывать, не обосноваться ли мне здесь на время и как следует отдохнуть. К тому времени я действительно нуждался в отдыхе, потому что был больше похож на призрака, чем на человека из плоти и крови. Я полагаю, доктор, вас никогда не преследовала полиция? Ну-ну, не смотрите на меня с такой обидой — я только пошутил! А если серьезно, должен вам сказать, что когда бегаешь от полиции, порой худеешь сильнее, чем шелудивая овца.

• Предыдущая
• 30/115
• Следующая