Забытая часовня (СИ) - Матвеенко Майя - Страница 30

Девочки, потрясённые, вышли из библиотеки. Прозвенел звонок на биологию, но этот незначительный факт остался без внимания.

— Значит, зеркало пропало. И, кажется, я знаю, где оно сейчас, — сказала Вера.

Глава 11. 23 февраля — очень каверзный праздник

— У меня возле дома вечно собака какая-то крутится, — сообщила Надя подругам.

— Ага… А я тройку по контрольной по физике получила, — печально сказала Люба.

— А я пятёрку, — задумчиво добавила Вера.

— Ну и я пятёрку… Только я про собаку говорю!

— Ну, и что с этой собакой? Топчет твои помидоры? — поинтересовалась Люба.

— Во-первых, у меня в саду не растут помидоры, а во-вторых, какие вообще сейчас помидоры, если февраль на дворе?!

— Откуда я знаю какие? Я вообще среди помидоров различаю только нарезанные дольками и целые.

— Слушай, народ, что мне сделать, что бы вы не ссорились? Любе на лбу написать, а Наде — на галстуке Паши?

— Почему это?! — обиделись подруги.

— Потому что! Люба чаще всего смотрит в зеркало, а Надя на Пашу. Кстати, кто будет ставить «Ромео и Джульетту», не нашли ещё?

— Не-а. Мороз с Былиной уже с ног сбились, на кого не свалят — все тут же заболевают, едут в санатории, ломают ноги, руки, объявляют о трауре из-за смерти троюродного племянника сестры подруги тётушки своей матери…

Спустя неделю после пропажи зеркала друзья, убедившись, что никто его не нашёл, отправились в часовню, так как Вера предположила, что зеркало окажется там. И не думавший таять снег (у него с мыслительными процессами вообще плохо) весело похрустывал под ногами. Люба не очень любила снег, ей больше нравилась весна, пора любви и солнца, а Надя, напротив, прекрасно чувствовала себя как среди белого спокойного простора, где так и тянет произнести какую-нибудь длинную философскую фразу (Надя такие любила), так и в метель, когда озорные колючие снежинки весело кружатся в танце.

По природе своей Надя была реалисткой, но окружающий мир был далеко не идеален, так что Надя из реалистки с возрастом перетекла в пессимистку. Лето горячее, осень грязная, весна мокрая, зима холодная. Физика страшная, биология скучная, русский бестолковый, а физра — вообще отстой. Такой идеалистке нужно или всё, или ничего. Если есть хоть пару недостатков — значит, плохое. Если любовь — то красивая, как книжный роман, с интересным и необычным знакомством, цветами, июньскими ночами при луне с соловьиным оркестром и т. д. Нету этого всего — забирайте свою любовь обратно, уценённая не нужна. Но в снеге недостатков она не находила. А когда Люба ей сказала, что снег может быть грязным и мокрым, Надя заявила, что мокрый — это уже не снег, а вода. А про воду она ничего не говорила. Вода, она и вправду бывает мокрой и противной, и ещё в ней утонуть можно, а плавать Надя не умеет, боится…

Вера тоже была идеалисткой, но куда более оптимистично настроенной. Вера — человек мечтательный, но целеустремленный. Если ей что-то надо — прёт, как танк. Но случалось это довольно редко: в основном она предпочитала витать в фантастических и исторических книгах, мечтая пережить хоть сотую часть описанных там приключений, веря и надеясь…

Люба также была оптимисткой, но ярче выраженной. Ни одна мысль в её голове не задерживалась надолго. Всё вокруг играет в красках жизни, нёсет куда-то… Что-то не получилось — ну и чёрт с ним, в следующий раз получится! Энергии — море, вот Люба и суёт её куда только можно, пытается сделать сразу всё… Правда, до конца редко доводит, так как энергии хоть и много, а всё же не бесконечное количество, да и вообще, зачем доделывать это, когда можно начать вон то?!

Девочки прокладывали себе дорогу в снегу. Все молчали, погруженные в свои мысли. Вера ужасно волновалась. Появится там зеркало или нет? А вдруг это вообще не оно там стояло? Они ведь так и не проверили, совпадает зеркало с отпечатком, или нет. Девочка оглянулась на подруг. Надя с задумчивым видом посасывала сосульку. Люба на ходу пыталась отодрать от перчаток ледяную корку. Да уж, они явно не очень сильно волнуются. Хотя… Ну, Надька так точно относится ко всей этой затее со здоровым пофигизмом, а вот Любе, ей интересно, но сейчас важнее перчаток для неё ничего нет.

Вот уже показался проход между деревьями, за которыми скрывается часовня. Сердце забилось быстрее. Вера сняла перчатку и засунула руку в карман, дотрагиваясь до лежащей там валентинки. Вера теперь всё время носила её с собой — сама не знала зачем. Кусочек картона успокаивал, ободрял, подсказывал. Порой девочке казалось, что это плод её воображения, а один раз, когда лежащая в кармане открытка больно кольнула её в бедро, благодаря чему девочка обернулась и успела увернуться от посланных в неё Кочаном и Шуйским снежков, всерьёз задумалась, когда ей отправляться в психушку: сразу после школы или всё-таки лучше сначала пообедать?

Вот и сейчас, откликнувшись на прикосновение, валентинка послала своей хозяйке ободряющий импульс. Вера ощутила приятное покалывание. Она была уверена, что подруги тоже носят открытки с собой: Люба сама как-то обронила, что на контрольных валентинка начинает жечься, едва поблизости оказывается учитель — свойство чрезвычайно полезное, особенно для среднего труженика карандаша и тетради.

Часовня с поломанным крестом наконец соизволила показаться из-за деревьев.

— Наконец-то! — обрадовалась Люба. — Ну что, момент истины? Ставлю свою тройку по физике, что зеркало всё-таки там будет!

Проваливаясь по колено в снегу, девчонки доползли до прогнивших ступеней и, отдуваясь, едва ли не ползком по очереди забрались в часовню.

Вера выпрямилась и огляделась. Обломки скамейки, складной стул из Любиного дома, раскрытая книга на подставке… И…

Вера почувствовала, как её переполняют радость, волнение, торжество! Оно было здесь!

Там, где раньше был отпечаток, стояло зеркало. В золотой раме с причудливыми изгибами рисунка и матовым отражением трёх девушек, очумело хлопавших глазами.

— Оно здесь! — громко, чётко и очень весомо произнесла Вера, как будто разговаривала не с подругами, а с умственно отсталыми, скверно владеющими русским языком татарками. — Ну, Надя, ты у нас мастер по объяснению необъяснимых вещей, давай выдвигай нам свою точку зрения.

— Я боюсь, — охотно высказалась Надя.

— Чего? — искренне удивилась Люба.

— Не знаю. Его, — Надя ткнула пальцем в зеркало.

— Глупости, — заявила Вера. — Теперь мы точно знаем, что его сюда никто не перевозил и не прятал. Видите, на полу следов нет! Значит, оно как-то оказалось здесь само! — в её голосе слышалось неприкрытое торжество. «Я знала! — пронеслось у неё в голове. — Я верила!»

Надя в глубокой задумчивости подошла к книге, закрыла её и осторожно провела рукой по кожаной обложке и заглавию с остатками позолоты. Её пальцы царапнули замки, и девочка поспешно отдернула руку. С подушечки пальца на книгу капнула капелька крови.

— Ой!

— В чем дело? — поспешила к подруге Вера.

— Да ничего, порезалась… — Надя глядела на казавшуюся чёрной на фоне коричневой кожаной обложки каплю крови. С полминуты она поблёскивала в скудном свету, проникавшем сквозь небольшое окно, а потом… без следа втянулась в книгу.

Минута молчания.

— Ла-адно, теперь еще и книга-вампир! Мне это начинает нравиться! — заявила Люба.

— Пашечкин, Пашечкин… — пропела Надя. Видимо она испугалась, что если и дальше будет размышлять над всякими парономальными явлениями, то в ближайшие два часа у неё по носу начнут маршировать фиолетовые хомячки, а еще через час её упекут в дурдом. Так что, для снятия напряжения, решила подумать о чём-нибудь родном и приятном, например — о Паше.

Люба открыла рот, но Вера воскликнула:

— Люба, предупреждаю, если сейчас ещё и ты начнешь петь «Вовочкин, Вовочкин», я выброшусь в окно!

Люба пожала плечами:

— Да выбрасывайся сколько тебе нравится, здесь не высоко, только не думай, что я буду тебя выкапывать из сугроба!

Вера подошла к окну, оценивающе глянула вниз и, сочтя ситуацию неблагоприятной для самоубийства, со вздохом подошла к Любе, которая стояла возле зеркала. Надя тоже подошла к ним и, смешно наморщив нос, вгляделась в свое отражение, жалобно пробормотав: