Сильвестр - версия адвоката - Карышев Валерий Михайлович - Страница 71

• Предыдущая
• 71/74
• Следующая

- Санек, что тебе Иваныч про этот банк говорил? Зачем он туда ездил? прервал мои невеселые размышления Андрей.

- Я не в курсе, Андрюха, - ответил я, - совершенно не в курсе.

- А где бабки? Ты же знаешь, где бабки! Говори! - Лицо Андрея стало злым.

- Какие бабки? - невинно спросил я.

- Общаковские! Все ищут общаковские деньги! - почти прокричал Андрей.

- Я не знаю, где они, - спокойно сказал я.

- Послушай, - Андрей поднялся во весь рост, - ты знаешь, что ты приговорен? Приговорен всеми.

- Приговорен всеми? - Я снова сделал вид, что слышу эту новость впервые.

- Тебя объявили крысой, - с каким-то мрачным, удовлетворением сказал Андрей.

- Меня крысой? - Это была новость.

- Ясно за что. За общак. Говорят, ты общак взял.

- Я - не знаю, где общак! Неужели ты думаешь, что Иваныч мне говорил, где он! - отрезал я.

- В то, что он тебе это говорил, я тоже не верю, - уже спокойно сказал Андрей, - но в то, что ты мог подсмотреть, подслушать или просто догадаться, где находится общак, я верю на сто процентов. Так что, Шурик, давай по-хорошему, говори, где бабки, и мы тебя выпускаем.

- Выпускаете? - не поверил я своим ушам.

- Ну, выкупаем, - поправился Андрей. - Какое это имеет значение? Выйдешь на свободу. А иначе - тебе кранты. Теперь вся твоя жизнь, твоя судьба зависит только от тебя, Шурик. Думай, Шурик, думай, принимай решение! Говори, где бабки? - снова повторил Андрей.

- Андрюха, - в который раз пытался объяснить ему я, - я не в курсе, ничего не знаю! Понимаешь? Я не знаю, где бабки! Более того, со мной в камере три хмыря из Басманной группировки сидят.

- Я в курсе, - сказал Андрей.

Я понял, что Андрей владел полной информацией в отношении моего нахождения в СИЗО. А может быть, не случайно я оказался именно в той камере, где сидят мои враги? Я вспомнил разговор с ментами о возможности того, что Сильвестр остался жив.

- Послушай, - сказал я, - скажу тебе одну вещь. Ко мне приходили менты, опера. Они говорят, что Иваныч жив, что двойника завалили, что видели

- Сильвестра то ли в Одессе с Расписным, то ли в

Вене...

- Ты что? - перебил меня Андрей. - Веришь этой пурге? Нет Иваныча больше. В земле он лежит. Экспертиза по зубам показала, что это он...

- Кто мог его убить? - спросил я Андрея.

- Разные слухи ходят... Может, чеченцы, может, воры за смерть Огарика, может, курганцы...

- А эти за что? - поинтересовался я.

- За то, что не рассчитался с ними, коммерческие структуры под себя взял. Они многие точки взяли под себя. Кстати, может, это "Белая стрела"... - увел меня Андрей в сторону от разговора о курганцах.

- Что еще за "Белая стрела"? - поинтересовался я. Некоторые слухи рб этой мифической организации доходили и до меня, но я им, честно говоря, не верил.

- Секретная организация ментов, которая истребляет уголовных авторитетов, - пояснил Андрей. - Но дело не в этом. Где общак, Шурик? У тебя осталось две минуты, две минуты твоей жизни, - снова завел он старую песню.

- Что ты имеешь в виду? - спросил я, хотя уже заранее знал ответ.

- Через две минуты я уйду, и больше тебе на этом свете никто помочь не сможет, - злорадно сказал Андрей.

- Теперь я все понимаю - вы все стрелки на меня скинули и хотите меня крайним поставить. Кто-то из вас общак пригрел, а меня списать хотите по этому делу. Не выйдет! Я "маляву" на волю напишу братве! - разозлился я.

- Ладно, с тобой все ясно, - сказал Андрей. - Разговор окончен.

Но после этих слов, как ни странно, Андрей не стал вызывать конвоира, чтобы тот проводил Меня обратно в камеру. Он сел за стол, вырвал из блокнота листок и стал писать какую-то записку. Потом свернул этот листочек, написал сверху имя, вытащил пачку сигарет и, сняв с нее целлофановую обложку, вложил в нее записку, тщательно запаяв концы на огне зажигалки. Таким образом получалась тюремная "торпеда" - запаянная записка, "малява", которую может прочесть только адресат. Андрей встал, не обращая на меня никакого внимания, приоткрыл дверь. В комнату тут же вошел тот самый конвоир, который привел меня сюда. От него попахивало спиртным. Андрей положил записку в боковой карман конвоиру и сказал:

- Все, спасибо тебе, Митрич, веди его обратно.

Конвоир молча кивнул головой. Я вышел из кабинета не прощаясь. Когда мы подошли к камере, конвоир приоткрыл дверь и сказал:

- Входи.

Я вошел. Но конвоир не спешил запирать дверь, он ее просто прикрыл и через кормушку назвал фамилию одного из моих сокамерников. Тот подошел к кормушке. Я уввдел, как конвоир приоткрыл дверь и сказал:

- Выйди на минуту.

Тот вышел. Они общались минуты три-четыре. Наконец здоровый детина, мой сокамерник, вернулся обратно. Он молча подощел к окну, сел и, достав сигарету, закурил. Я продолжал за ним наблюдать. Очень странным показался мне такой резкий вызов сокамерника именно тем конвоиром, который только что сопровождал меня самого и который бьи явно подкуплен Андреем. Вдруг я увидел, как здоровяк достает "маляву", написанную Андреем, распечатывает ее и начинает читать. "Все ясно, - подумал я, - значит, у него есть связь. Кто этот здоровяк, откуда он? Почему Андрей именно ему передал "маляву"? Сто процентов, что текст касается меня... Значит, теперь я знаю, от кого мне ожидать первого удара".

Почти всю ночь я не спал, думая о возможной скорой разборке.

Следующее утро пребывания в тюремной камере для меня началось как обычно. Утром, в восемь, проверка, затем завтрак - через окошко подавали миски, наполненные тюремной бурдой. На сей раз бурда состояла из гречневой каши, разведенной водой, и куска рыбы. Слабо заваренный чай напоминал помои. Многие мои сокамерники давно отказались от тюремной баланды и предпочитали жить семьями. Так называлось объединение людей в группу от четырех до двенадцати человек, питающихся за счет так называемых дачек - передач, получаемых с воли. Семьи имели свой четкий распорядок: сначала садилась за стол первая смена, вторая, третья и так далее. Никто никогда этого порядка не нарушал, посторонний за стол к чужой семье не садился. Справлять нужду ходить в туалет - при приеме пищи считалось западло и строго наказывалось по тюремным законам.

Я не принадлежал ни к одной из семей и ни с кем не сближался, поэтому каждый раз, когда люберецкая или долгопрудненская братва садилась за стол и начинала жрать деликатесы, присланные с воли, у меня текли слюнки.

Сегодня был банный день. Я знал, что когда заключенных выводят на прогулку или в баню, то частенько в камерах устраивают шмон - врываются конвоиры и переворачивают матрасы, подушки, личные вещи осужденных. Но прятать мне было нечего, и я был совершенно спокоен.

К обеду нас повели в баню. Это было достаточно большое помещение с многочисленными душевыми воронками, из которых текла холодная вода. Баня в какой-то мере была зеркалом тюрьмы. Там всегда можно было определить, кто когда сидел и за что. У так называемых "синих", то есть людей, которые были в колониях и следственных изоляторах уже не первый раз, 9бычно вся тюремная биография читалась по многочисленным наколкам на груди, на руках и на спине. Изредка я бросал косой взгляд на здоровяка, который получил "маляву" от Андрея. У него были всего две неприметные наколки, не относящиеся к тюремной символике. Скорее всего одну он сделал за границей, так как в последнее время, особенно на Западе, распространилась мода на татуировки. Судя по восточному стилю, эта татуировка была сделана где-то в Таиланде.

Вначале процедура мытья проходила спокойно, но через несколько минут внезапно началась драка. Трудно-сказать, в чем заключалась ее причина - то ли кто-то к кому-то стал приставать, то ли мыло не поднял, то ли, наоборот, уронил, - но вскоре к неполадившей парочке присоединились практически все заключенные.

Я к этому времени уже помылся и сидел на деревянной скамейке, медленно надевая тюремную одежду. Вдруг ко мне подлетел тот самый здоровяк и еще один парень. Не говоря ни слова, они набросились на меня с кулаками В одно мгновение я оказался на полу. Здоровяк и парень били меня ногами. Мне сильно повезло, что дело происходило в бане и, следовательно, эти "огморозки" были босыми. Но удары и так были достаточно сильными. За все время экзекуции здоровяк не произнес ни слова. Я в свою очередь не собирался спрашивать, за что меня бьют - мне и так было все ясно. Выбрав подходящий момент, я каким-то образом извернулся и ударил здоровяка, но тот в последний момент успел отклониться, и удар пришелся на его напарника. Парень отлетел в сторону и шмякнулся головой о стену.

• Предыдущая
• 71/74
• Следующая