Постчеловечество - Калашников Максим - Страница 40

Однако мы живем в чрезвычайно интересную эпоху — время смены общественно-экономических формаций, смену промышленной эпохи — на постиндустриальную. И в этом изменении содержится шанс для современного поколения изменить свою природу, в первую очередь — жить несколько дольше.

Но в первую очередь нужно отметить одну, уже четко проявившуюся особенность нового постиндустриального мира — это неравномерность и неповсеместность постиндустриальных изменений общества. И, разумеется, в тех странах и регионах, где преобладающий способ производства остается старым, промышленным, ждать изменений человеческой природы в соответствии с ним вполне бессмысленно. Шанс России войти в число постиндустриальных держав — это шанс моего поколения физически пережить 2020 год. Это надо понять.

Особенность постиндустриального производства, как оно видится сегодня, в самом начале новой эпохи, заключается в чрезвычайно высоком значении человеческого фактора. В этом смысле ряд производств советского периода в первую очередь наукоемкие отрасли военно-промышленного комплекса, несли в себе черты постиндустриальности. В первую очередь речь идет о так называемых-«опытных производствах», существовавших при конструкторских бюро; предприятий авиационно-космической отрасли, выпускавших «штучный» высокотехнологичный продукт и ряд других.

Высокая наукоемкость — это целая армия ученых, конструкторов, технологов и рабочих сверхвысокой квалификации (часто с высшим образованием), профессиональная зрелость которых наступает после 40 лет и даже позже, то есть приближается к порогу управленцев высшей категории. Что это значит? Например, ранняя смерть от инфаркта директора одного из серийных авиационных заводов стала одной из причин того, что Россия так и не получила вовремя среднемагистрального пассажирского самолета. Или еще проще — ранняя смерть или инвалидизация главного районного хирурга, как правило, сразу дает о себе знать ухудшением медицинской статистики, если не удается сразу найти адекватную замену. А это крайне непросто. Буквально недавно в 53 года умер Андрей Разбаш, и, видимо, те телевизионные проекты, в которых он играл заглавную роль, умрут вместе с ним. Миллион примеров.

Сегодня в ряде отраслей получить квалифицированного специалиста к 40 годам и похоронить его к 58 — значит раз и навсегда проиграть конкурентную борьбу. Я же не говорю о том например, что сегодня в Правительстве РФ, Администрации президента недостаток управленческого опыта становится просто фактором грозы для национальной безопасности. Скажем, последний советский руководитель ОПК Юрий Маслюков считается «выбывшим по возрасту», хотя ему нет даже 70 — по меркам постиндустриального общества человек только-только достиг потолка профессиональной компетентности. Но в современном правительстве после его реформирования даже должности нет, которая бы предполагала эффективное руководство оборонно-промышленным комплексом. Или более простой пример — проблемы авиационной корпорации «МиГ» начались после того, как его генеральный конструктор легендарный Р. А. Беляков тяжело заболел типичным «возрастным» заболеванием и уже не мог руководить корпорацией. Хотя сам по себе знаменитый конструктор — человек исключительных физических данных — четырехкратный чемпион СССР по скоростному спуску. Правда, был им еще в довоенный период. Но абсолютно ненормально, что один из ведущих специалистов в отечественном авиастроении оказался вы ключей из процесса на несколько лет раньше, чем отпущено природой. И таких примеров можно приводить множество. А вывод один — продолжительность активной творческой жизни «человека постиндустриального» должна быть повышена как минимум до 80–85 лет.

В этом есть даже самый простой расчет. Допустим, творческая зрелость конструктора, когда он в качестве главного конструктора может быть допущен до серьезного проекта, находится где-то в районе 40 лет. В современных условиях срок разработки нового боевого авиационного комплекса приближается к 20 годам плюс никак не меньше должен быть срок службы летательного аппарата, когда проводится регулярная модернизация данной машины. Таким образом 80 лет — это как раз примерно такой возраст, который является оптимальным для конструктора, сопровождающего машину от момента ее «зачатия» до исчерпания ее ресурса и замены на технику следующего поколения. Ну а последние тенденции, согласно которым авиационная техника по продолжительности эксплуатации должна быть сопоставима с продолжительностью жизни человека? Хорошо, лейтенант-летчик, выпустившись из училища, выйдет в запас полковником на той же самой машине. Но кто ее будет обслуживать и модернизировать? Не логично ли, чтобы сопровождение машины проводил тот же конструктор, который ее создавал? Но для этого ему надо продолжать трудиться до тех самых 85 лет дольше.

Конкретный пример — Николай Захарович Матюк, получивший в 2005 году в возраст 96 лет премию «Российский национальный Олимп» как один из главных конструкторов РСК «МиГ», по-прежнему находящийся на рабочем месте. Он пришел в ОКБ имени Микояна еще раньше самого Микояна, и по-прежнему востребован. Пример наглядный и далеко не единственный.

Старейшим в мире оперирующим хирургом является Федор Григорьевич Углов, которому в этом году исполняется 102 года. Его коллега Валентин Сергеевич Маят уже не оперирует, но в свои неполных 103 года все еще сохраняет творческую активность. Согласимся, консультация профессора медицины, которому самому больше 100 лет, дорогого стоит.

Естественно, если современное постиндустриальное общество обладает потребностью в использовании длительного профессионального опыта ученых, конструкторов, врачей, управленцев, высококвалифицированных рабочих, то оно должно нести неизбежные издержки — условные затраты на поддержание работоспособности 20-летнего и 80-летнего, очевидно, должны разниться во многие разы. Соответственно, только в развитом обществе прибыль от такого высококвалифицированного труда может перекрывать эти издержки, в противном случае, как в современной Западной Европе, дут все чаще раздаваться голоса о неизбежном старении общества, о социальной нагрузке, непосильной для него. Конечно, ведь трудовая активность в Европе прекращается в среднем к 60 годам, и массовое долголетие становится лишь дополнительной нежелательной нагрузкой для экономики, и, в конце концов, экономика победит и научится отправлять «долгожителей» на тот свет быстро и надежно, примерно как в России после 1991 года.

Совершенно очевидно, что долгожителям ближайшего будущего придется платить за свою долгую жизнь. Кто-то сможет это сделать, исходя из накопленного за время трудовой активности капитала. Но навряд ли это будет главным стимулом для продления средней продолжительности жизни. Все-таки главный стимул — это побудить высококвалифицированного специалиста продолжать эффективно трудиться как можно дольше.

В бюрократической системе, где крайне высока конкуренция за «место под солнцем», не может быть создано достаточного стимула для продления жизни, во всяком случае, в массовом масштабе. Этот стимул может создать только высокорентабельное производство с очень высокой долей интеллектоемкости. Здесь должны появиться иные, малознакомые нам стандарты и стереотипы производственных отношений, свободные от примитивной иерархичности, где «плох тот солдат, который не мечтает быть генералом». Здесь важно будет не быстрей пробежать дистанцию, а, наоборот, «бежать» как можно дольше и плодотворней.

Безусловно, необходимо для такой короткой перспективы, как 14 лет, уже четко видеть направления, по которым должна пойти «наука жить долго».

1. Изменение качества предоставляемых традиционных медицинских услуг в сторону снижения риска факторов «случайной», «нелепой» «преждевременной» смерти. Этого можно достичь не только благодаря увеличению ассигнований на здравоохранение, но и повышения социального статуса медицины, придания медицинскому ведомству в том числе и директивных функций, направленных на ограничение статистических рисков возникновения смертельно опасных заболеваний. Резкое расширение ассигнований на лечение и профилактику именно возрастных заболеваний.