Живые и мёртвые - Уорнер Уильям Ллойд - Страница 14

Разделение внутреннего и внешнего миров отдельных домов и всего этого жилого района в целом на женские и мужские символы стоит того, чтобы его изучить. Ранний период славы Хилл-стрит и Янки-Сити был преимущественно мужским и агрессивным; весь строй жизни того времени определялся ценностями и добродетелями, которыми наша культура обычно наделяет мужчин. Парусные суда, символически классифицируемые как женские, были частью более широкого мира, в котором господствовали и правили мужчины. В экономической жизни того времени они занимали символическое положение, аналогичное тому, какое занимали и продолжают занимать в жизни города дома. Они находились в собственности мужчин и, как экономические объекты, пребывали под их контролем и покровительством. По существу, таково же и положение большинства женщин высшего класса в нашем обществе; на протяжении большей части своей жизни они экономически зависимы от мужчин и находятся под их социальной опекой.

Следует упомянуть, что книга о домах Янки-Сити и их родословной снабжена приложением, в котором даны изображения некоторых знаменитых кораблей, построенных в городе и уходивших отсюда в плавание во времена его[24] морского величия — времена, являющиеся для некоторых его старинных семейств идеалом, а иногда и реальным источником унаследованного богатства. Включение этих кораблей в книгу наряду с домами, построенными благодаря тем же самым богатствам и умениям тех же самых плотников и мастеров, кажется неслучайным совпадением. И те, и другие являются совершенными символами передаваемого по наследству статуса высшего класса и напоминают об основных фактах прошлой социальной и экономической жизни города. И те, и другие пробуждают чувства, подобающие и необходимые для сохранения культуры этой высокопоставленной группы. Особняки на Хилл-стрит — важнейшие символы образа жизни, которым дорожат и который высоко ценят. Глубочайшие чувства, связанные с тем, что есть человек и кем он является для других, укоренились в этих стенах.

Когда Бигги затеял атаку на особняк, он обрушился на наиболее могущественный символ высших классов Янки-Сити; он нанес удар по самым их основаниям. Он не просто осквернил дом, поставил под угрозу ценности, приписываемые Хилл-стрит, и ранил чувства старых семей; он задел и поставил под угрозу более глубокие бессознательные переживания, связанные с этим защищенным местом, где живут жены и матери, личности которых составляют эмоциональный центр группы, а также являются инстанцией, обеспечивающей сохранение социальных форм и символов, поскольку они прививают молодому поколению свои особые обычаи.

Учиненные Бигги Малдуном снос знаменитого дома и замена его коммерческой бензоколонкой были чисто утилитарными акциями. Возросший автомобильный поток на Конститьюшн-авеню (часть автомагистрали, соединяющей штаты) сделал бензоколонку хорошим деловым предприятием. В традиционных ценностях, оберегавших Хилл-стрит, была пробита брешь, и это стало частью тех социальных изменений, которые были вызваны успехами автомобилестроения и другими техническими усовершенствованиями. Особняк на Хилл-стрит служил немногим и Многих к себе не подпускал; в него нельзя было войти за деньги. Бензозаправка же, будучи коммерческой и технической машиной, обслуживала любого и впускала в себя каждого. Она не была нацелена «социальным» престижем. Она откровенно выставлялась на потребу, предназначалась для извлечения прибыли и была создана отнюдь не ради того, чтобы, потратившись и продемонстрировав богатство семьи, заявить тем самым о ее притязаниях на высший статус.

Из всех этих действий, перенесенных в сферу эвокативных символов, глубже всего затронула и ранила сознательную и бессознательную жизнь светского общества Янки-Сити вырубка величественных древних вязов. Деревья издавна были символами жизненной силы человека и его надежды на вечную жизнь. Дерево — это эвокативный символ, играющий важную роль в легенде, религии, поэзии и театральном искусстве; это существеннейшая часть нашего культурного контекста. Его значимость для жизни вообще и символическая связь с человеческим существованием, усиливаемая чувствами тех аграрных обществ, которые были нашими культурными предшественниками, имеют глубокие корни в самых истоках социального существования человека. В «Золотой ветви» Фрэзера — литературном и научном памятнике — особо отмечается значимость дерева для чувств и представлений человека о самом себе и о том, что он собой представляет.

Автору «Вишневого сада» не составило бы труда понять, что именно произошло на Хилл-стрит и Конститьюшн-авеню. Напомним, что в пьесе Чехова купец — выходец из бывших крепостных, ставший состоятельным человеком, — купил сад у семьи разорившихся аристократов. Новая железная дорога наделила землю новой социальной ценностью. Выбившийся из низов человек, купивший вишневый сад, заявляет, что его можно «разбить на дачные участки»[25] и получать большие прибыли. При этом он все время напоминает, что «мой отец был крепостным у вашего деда и отца»[26]. Для этих аристократов сад — прошлое, живущее в настоящем и в каждом из них. «...Когда вечером или ночью проходишь по саду, — говорит один из них[27], — то старая кора на деревьях отсвечивает тускло, и кажется, вишневые деревья видят во сне то, что было сто, двести лет назад»[28]. Когда стук топоров вот-вот должен возвестить о кульминации и финале пьесы, купец Лопахин восклицает: «Я купил имение, где дед и отец были рабами...»[29].

В то утро, когда Бигги вырубал вязы, мимо проходил один старик, живший на Хилл-стрит. Говорили, что он, не таясь, плакал, и слезы лились по его щекам, пока он шел вниз по улице. Один из его друзей сказал нам: «Для человека вроде меня, родившегося и выросшего в Янки-Сити, прогулка под вязами на Хилл-стрит всегда таит в себе много переживаний. Иногда я как будто попадаю в иной мир; я опять разговариваю со своим дедом и слушаю все, что он, бывало, мне говорил. Эти деревья — они как люди, люди, которых мне довелось знать, такие же люди, какими были мои родители».

Поединок Бигги Малдуна с Хилл-стрит разыгрывался перед двумя весьма заинтересованными аудиториями. Местная аудитория — а именно, граждане Янки-Сити — состояла из тех, кто участвовал в качестве актеров в самой драме, и тех, кто, служа своего рода хором, наблюдал и комментировал сюжет по мере его развертывания. Сюда входили массовка с Хилл-стрит, зажиточные ирландцы и обычные «маленькие» люди — как янки, так и этнические группы, — жившие вниз по реке. Для общенациональной же аудитории благодаря символам, используемым средствами массовой информации, Янки-Сити сам по себе превратился в сцену, на которой разыгрывалась человеческая драма, крайне ее интересующая, хотя никто из этой аудитории напрямую в ней не участвовал. Каждый косвенно переживал происходящие события, читая о них в крупных столичных газетах и журналах, узнавая о них из выпусков кинохроники или слыша о них по радио. По всей стране Бигги стал темой разговоров за обеденным столом, досужих сплетен в парикмахерских и частью оживленных и непристойных пересудов в кабаках.

Поначалу аудитория Янки-Сити видела в нем один персонаж: человека, прославившегося экстравагантными выходками и столкновениями с жителями города. Позднее и он, и другие участники его драмы предстали перед ней в ином свете, как персонажи, чьи роли были по-новому переписаны общенациональными средствами массовой коммуникации. Здесь он стал чем-то большим, нежели раньше, и ему соответствующим образом аплодировали. Локальный эффект этого внешнего влияния был велик. Причем ощущался он непосредственно, поскольку около половины газет, продаваемых в Янки-Сити, поступали сюда из столицы[30].