И.С.Т. (СИ) - "Laise" - Страница 3

Когда это было? Ксо, почему он никак не может вспомнить? Час назад? Неделю? Может, месяц? Жизнь словно превратилась в так ненавидимый им «День сурка». Изображение перед глазами стало странно подрагивать, реальность — сужаться до крохотных кадров, идущих вереницей по кругу. Вот он пьет чай. Вот он смотрит новости. Вот снова пьет чай. И вкус такой же, и даже листья той же формы, а новости эти он уже слышал. Дежа-вю, от которого начинало уже физически мутить. Улица и ее шум показались отличной идеей. Но он не смог сделать и шага дальше подъезда. Такое ведь уже было. Или нет? Аян с силой зажмурился, тряхнул головой, но стало только хуже. Мир дрогнул, закачался, и даже подхватившая его чья-то рука не заставила его вернуться.

— Еще немного — и мы бы опоздали, — голос был незнакомым и раздавался словно откуда-то очень издалека. Но его держали, и Аян был благодарен, так как мир прекратил свое вращение. И он вцепился в голос, в слова, даже не понимая их истинного смысла, хотя с английским у него всегда было хорошо. — Он почти замкнул себя во временное кольцо, из которого его никто не смог бы вытащить. И хорошо, если один, а не вместе со всем Токио. И почему, интересно, о его существовании мы узнали только, когда начались возмущения?

— Он не был в списках, господин Арестов. Никто не знал, что он на это способен.

— Я бы сказал, что японский филиал совсем сдал, но в последнее время ошибки с идентификацией случаются все чаще. А парень — стихийный хроник, причем довольно сильный, иначе не смог бы за такой короткий срок создать кольцо. Кто он такой? Родители, семья?

— Никого. Вернее, есть где-то родители, но он их никогда не видел. Мать родила его рано, от студента, с которым училась. А потом сбежала с каким-то очень богатым японцем, оставив сына своим родителям. Господин и госпожа недавно умерли, так что у парня никого не осталось.

— Молодежь… — почти тепло и с легким сожалением фыркнули где-то уже совсем близко, и Аян удивился. Что-то он понял, что-то пронеслось мимо сознания, но его подняли на руки так легко, что отпустить наконец себя оказалось так просто. Мир больше не шатался, и тепло человека рядом стало вдруг таким реальным. Словно проступавшим сквозь тающее стекло. Шум, ветер, запах табака.

— Спи, — серединки лба коснулись кончиком пальца. И Аян послушно провалился в темноту.

Когда ему было десять, мать мечтала, чтобы он стал менеджером. Тогда об этом мечтали все мамы, глядя на проносящихся мимо в роскошных машинах обладателей дорогих портфелей, золотых «роллексов» и холеных красоток «менеджеров». Через семь лет жизнь заложила крутой вираж, и мечты поблекли, став размытыми и полными неопределенности. Все равно кем и где, главное, чтобы у сына было будущее, деньги и возможность раз в год ездить на море. Сам Ромка, несмотря на то, что время определяться давно настало, никак не мог понять, чем же он хочет заниматься. «Менеджер» для него давно стало ругательным, просиживать штаны в офисах, корпя над какими-нибудь скучными и никому не нужными бумажками, не было никакого желания. Он хотел приносить пользу. А это так или иначе предполагало наличие какой-то узко-определенной профессии, получение которой было не совместимо с семейным бюджетом. Поэтому после выпускного он просто пошел туда, куда конкурс на бюджетные места был не особо высок. Имея за плечами внушительную библиотеку из прочитанных книг обо всем на свете и Илью свет Михайловича в качестве преподавателя алгебры, геометрии и физики по совместительству, поступить получилось даже не особо разорившись на взятку. Другое дело, что будущая профессия, хоть учеба и была интересной, особого энтузиазма не вызывала. Поэтому когда на исходе первой декады августа он получил письмо с официальным штампом в виде странно знакомого Всевидящего ока на фоне абсолютно незнакомого символа, являющегося симбиозом знака бесконечности и привычного изображения ДНК, и все это замкнутое в круг, который в свою очередь был центром треугольника, он даже обрадовался. Не странному символу, разумеется, а скромному обозначению адресата в виде «Институт Специальных Технологий» и собственно содержанию письма. Которое было весьма лаконичным и фактически в ультимативной форме велело забрать документы из альма-матер и явиться не позднее тридцатого августа для зачисления в качестве студента и заселения в общежитии.

Первой мыслью было предположение о розыгрыше. Второй — что для розыгрыша было сильно круто, ибо вместе с «предписанием» в письме был билет на самолет, банковская карта, оформленная на его имя, и с договором на обслуживание и пин-кодом. А также небольшой график, в котором содержалась информация о размере стипендии в зависимости от результатов тестов и экзаменов, и что, собственно, он должен привезти с собой помимо личных вещей. Совы и метлы там не значилось, так что Роман даже немного разочаровался, но размер стипендии заставил его присвистнуть, а наличие среди необходимых вещей колоды карт Таро — удивленно вскинуть брови. У ребят явно есть чувство юмора. Но в розыгрыш верилось все меньше, а вот степень интриги перевалила за отметку сто из десяти. Чем занимался институт, на кого там учили и с чего вдруг такая щедрость — выяснить не удалось и после суток блуждания по Сети. Но с каждым вздохом и секундой все сильнее становилась уверенность, что ни черта это не шутки, все серьезно, и ему, Роману Силиверстову, выпал один шанс из сотни миллионов. И что он будет полным кретином, если им не воспользуется. И дело было даже не в деньгах (а ведь на карте уже была тысяча в деньзнаках «загнивающего Запада»!), а в уверенности, что ему предлагается НЕЧТО. И от того, как он этим предложением воспользуется — зависит не только его жизнь. В общем, к исходу недели после получения злополучного письма он так измаялся сомнениями, предчувствиями, странными снами и с каждой секундой разгорающейся потребностью последовать приглашению, что уже к вечеру дня последующего собрал и сдал все документы на загранпаспорт. Кстати, содействие в получении которого и визы ему обещали в том же письме. И это стало дополнительным способом проверки «на вшивость». Если это окажется ложью, то все остальное не стоит внимания, и деньги можно забирать в оплату за потраченные нервы.

Но странный институт проверку прошел благополучно. И к числу двадцать пятому Роман имел на руках новенький паспорт, в котором еще не высохла печать на проставленной визе, что было уже из ряда вон, ибо в визовом центре Роман не был, документы не сдавал, а в паспортном столе вообще ни с кем и ни о чем не разговаривал. Из всего этого напрашивался один и хороший, и не очень с точки зрения паранойи вывод. Возможности у Института безграничные, «руки» длинные, и нет ли здесь какого подвоха, ибо с такой скоростью и легкостью заставить работать государственную машину может только само государство. А, значит, и институт этот был не из простых. Мелькала мысль о школе разведки и прочих романтических мальчишеских бреднях, но других объяснений все равно не было. Не то, чтобы Романа это бы остановило, наоборот, он бы вприпрыжку понесся, ибо как раз был романтичным мальчишкой, выросшим на Джеймсе Бонде и Штирлице, но почему-то казалось, что таким простым объяснение быть не может. Хотя бы потому, что ради обучения азам разведки не обязательно уезжать в другую страну. В общем, взвесив все «за» и «против», выдержав недоумение и слезы мамы, любопытство декана и оставляемых друзей-приятелей, утром тридцатого августа он сидел в зале ожидания международного терминала и в который раз спрашивал себя, какого хрена он вообще тут делает. В который раз расписывался в собственном бессилии понять это, но все равно упорно сидел. А потом бежать было поздно. Ибо объявили посадку, и ноги сами понесли его к выходу.

— Сышь, мудачелло, — Марк хлопнул дверью, и как был, обутый, прошествовал по квартире в его комнату. — Тебе письмечишко. Я думал, универы уведомления по почте не присылают. Типа сдал экзамены и аля-улю!..