Хочешь мира — готовься к войне (СИ) - "Laise" - Страница 46

Попович поймал его взгляд и отразил его усмешку.

— Думаешь, один такой умный?

— Посмотрим, — Отабек повернулся к парню перед мониторами.

…Это было мало похоже на сцену из фильма. Некрасиво, жестко, грязно, жестоко. Спецназ никогда не церемонился, и мальчики Милы были уложены лицами в пол очень быстро. А вот колумбийцы не подвели. Впрочем, начавшаяся перестрелка закончилась быстро. Потерь у федералов не было, чего не скажешь о латиноамериканцах. Бек чувствовал себя бессердечной сукой, но, глядя на пятна крови на бетонированном полу и черные мешки с трупами, он улыбался про себя. Убитые знали на что шли. Они все ходят под смертью, просто пришел их час. А вот боссы наркокартелей таких осечек не прощают. За неполученный товар не заплатят, стребуют неустойку и занесут в «черный список», но захвата своих людей они не простят. Но это только начало. До этой минуты вмешательство и воздействие Отабека были минимальными. Один звонок Джакометти — и взяли всех. Мила просчиталась, не озаботившись дополнительной охраной и проверкой места передачи товара, хотя именно эта, завершающая точка, всегда была самой уязвимой во всем траффике. Но Бабичев никогда не занимался серьезно логистикой, откуда бы его любимой дочери знать такие тонкости.

Отабек откатился в кресле от терминала и встал. Поймал взгляд Гоши, его тонкую улыбку и вышел, вытаскивая на ходу телефон. Последний выход Юрки. Он должен отыграть его на «Оскар», иначе все это было зря.

Как называется состояние, когда трясет, лихорадит и даже в собственной постели не чувствуешь себя в безопасности? Особенно в своей постели, потому что деликатный стук в дверь каждую ночь — это уже не случайное, это тупое домогательство. Очень меркантильное, на самом деле, просто потому что он слышал каждое слово Милы и прекрасно понимал мотивы, которые ею двигали.

Мила хотела власти, еще больше власти. А власть она собиралась заполучить через контроль мальчика-фигуриста, а контроль проще всего добыть, забравшись в постель. Вот и приходилось Юрочке Плисецкому запирать дверь на ключ изнутри. За завтраком терпеть поглаживание ноги под столом и томное трепетание ресниц. И еще время от времени Бека. То ли озверевшего, то ли заебанного вконец.

...Тот вечер был кошмаром. Он помнил разъяренного Виктора. Помнил боль в голубых глазах. Помнил с какой горечью он смотрел на Бека и на него, Юрку. И его корежило от осознания, каким преданным и растоптанным чувствовал себя Виктор. Таким же растоптанным, каким чувствовал себя Юрка, когда понял, что они в особняке Юри.

Пиздец ощущение. Просто лютый пиздец.

Они с Беком пересеклись на следующий день на катке. И Юрка с дуру чуть не полез в драку. Если бы мог — он бы порадовался изумлению на лице Отабека, когда тот понял, что Юрка блистательно вырвался из захвата и подновил ссадину на губах партнера, оставленную накануне Витькой.

О, Юрка готов был порвать Бека на лоскуты… потому что план падение Витьки не включал. И такого количества кровищи — тоже. Но отчего-то не порвал. Может, потому что на дверце шкафчика после тренировки нашел фотку? Вид изнутри: толстый мягкий матрац перед низким окном, застеленный красиво расписанным покрывалом, книга, плети глицинии, падающие в окно и кусочек парка с бамбуковым фонтанчиком.

Он бы взвыл. Только выть боссу семейства не полагается.

Дальше — больше. Еще одна фотка: пиала с чаем на прямоугольном блюдце и три пирожных. Охеренно красиво. И наверное, очень вкусно. Во всяком случае выглядит как какой-то эстетический оргазм. Но японцы ж все двинуты на красоте и гармонии.

Юрка чувствовал его присутствие где-то рядом. Очень-очень близко, словно Кацуки невидимой тенью следовал рядом и намеками давал понять: я здесь, я рядом, что бы ни случилось — я всегда рядом. Ты спишь, а я сижу в той комнате, где остались твои вещи и любуюсь цветами через распахнутое окно. Ты едешь на тренировку, а напоминание обо мне уже ждет тебя.

И Юрка не знал: беситься, яриться или, бросив манатки в раздевалке, бежать к выходу, в отчаянной попытке поймать ускользающего Кацуки.

Бек отмалчивался. Виктору звонить было нельзя. Но по крайней мере Витька жив, хоть об этом Алтынище изволил сообщить. А единственный, с кем можно было нормально поговорить — прятался, не желая выходить на связь иным способом, кроме как оставляя после себя тонкий флер дорогого парфюма и фотографии.

А сегодня была роза.

Белая роза на сумке, которую он оставил на скамейке, когда отчалил в туалет. Уходил — розы не было. Вернулся, и вот она лежит, черенок бережно погружен в плотно закрытую пластиковую капсулу с водой. И ведь вышел же на минутку всего, сколько там того времени нужно на то, чтоб умыться и вернуться?..

— Юри!!!

Но того и след простыл. Только знакомый аромат парфюма таял в воздухе. Чертов самурай выполнял его, Юркино, указание, и на глаза не показывался. И то ли извинялся, как мог, то ли просто не хотел, чтобы о нем забыли.

Взвыл телефон и Юра вздрогнул. Достал из кармана трубку, бросил мимолетный взгляд на экран. Бек. Если звонит — значит что-то важное и срочное. Они так уговорились, никакого лишнего трепа даже чтоб спросить жив или уже прикопали.

— Слушаю?..

— Твой выход, малыш, — Отабек редко называл его так. Только когда нервничал или боялся за него, Юрку. — Нам нужно это закончить. Так что возвращайся домой. Осталось совсем немного, но мы должны отыграть это на все сто. Мила дома, так что ждать ее не придется. Ты же помнишь, о чем я тебе говорил и что именно нужно тебе сделать?

— Помню, — коротко ответил Юра, на секунду зажмурившись. Что-что, а истерики ему давались блистательно. Да и роль зарвавшегося “золотого мальчика” тоже. — Возвращаюсь.

Селестино не будет счастлив. Но ему вообще не надо знать, что его воспитанник по факту та еще сука и почти-преступник. Вот уж радость…

Переодевался он быстро. Отгоняя от себя любые мысли, что не касались последнего финального выхода. Особенно мысли о Юри. Юри… Юри… белая роза одуряюще пахла. Не строго-безликая голландская. Настоящая, срезанная утром в саду возле дома. И скорее всего, срезанная самим хозяином. Такая же белая, как его кожа, на контрасте с черными волосами.

Не думать. Ни в коем случае не думать. Не сейчас. Сейчас нельзя. Можно только раз за разом представлять Милу и ее потуги забраться в постель. Возмущенный мяв Громозеки. Бледные губы и закрытые глаза на безвольном лице Виктора.

Путь домой был на удивление коротким. Он даже не успел как следует выбеситься, как нужно было выходить. Давай, Юрочка… ты все можешь, маленькая наглая задница.

Он ураганом ворвался в холл, швырнув в сторону спортивную сумку, молясь, чтоб роза внутри не сломалась.

— МИЛА!!!

Где-то на краю зрения промелькнул затылок Отабека. Все правильно, Бек появится позже. А вот ему придется подняться в комнату Милы одному. Здесь и сейчас лишние глаза и уши не нужны.

Юрка взлетел по ступенькам, пронесся по коридору и вломился в апартаменты госпожи Бабичевой.

— Мила, что за хуйня?! Ты вообще что натворила?! Все по пизде решила пустить?! И меня в первую очередь, да?! Я уже тоже мешаю, как Витька-покойник?!

— Что случилось? — та на миг опешила, но быстро взяла себя в руки. Отложила журнал в сторону и встала, даже не попытавшись запахнуть тонкий пеньюар. Хотя о соблазнении сейчас она не думала, иначе вела бы себя по-другому. А вот в глазах начал тлеть страх.

— Накрыли, блядь… еще раз по слогам — на-кры-ли! Всех! — Юрка остановился посреди комнаты, уперев руки в бока. Прищурился, глядя на девушку, зло закусил губу, а потом протянул. — Ты это специально, да?.. Ты меня подставила специально… и теперь на меня тоже начнут охоту, а ты будешь в шоколаде…

Мила побледнела и кинулась к телефону. Лихорадочно набрала номер, долго ждала, а когда на той стороне ответили, отпрянула, тут же отключившись. Сглотнула, фурией развернулась к Юрке. Рыжая грива захлестнула лицо, но Мила этого даже не заметила.