Пепел крыльев ангела: Проклятое поколение (СИ) - "Laise" - Страница 66

- Почему вы не воспользовались шансом начать все сначала? Почему вы не попытались даже найти кого-то после Тома. Я… я не верю, что один человек может нанести такую рану, которую не в силах залечить другой. Вы красивы. Вы богаты. Вы талантливы. У вас армия поклонников. Неужели вы не смогли найти того, кого могли бы полюбить? – Колин подался вперед, к нему, жадно вглядываясь в тонкие напряженные черты лица.

- Я мог бы начать сначала. Мог бы найти кого-нибудь. Но я не смогу заставить себя кого-то полюбить. Это либо происходит, либо нет. Со временем, возможно, я бы привык. Или даже убедил бы себя, что люблю, но я не из тех, кто может врать самому себе и тому, кто будет рядом со мной. Я музыкант, я композитор. Я просто не могу себе это позволить. Не могу позволить ложь. Я должен быть честен перед самим собой. Я не могу лгать, иначе люди услышат мою фальшь, а не правду, какой бы она ни была. Я действительно переболел Томом. И я ненавижу и уважаю Криса, прекрасно отдавая себе отчет, что мы с ним связаны гораздо больше, чем нам обоим бы этого хотелось. Я люблю Йена. И Олле я тоже люблю. Они оба мои мальчики. Еще с тех пор, как я в первый раз заглянул в их глаза. Я уважаю Ли, восхищаюсь Максом. И ты… Ты тот, кто нарушил покой в этой семье. Но я отдаю себе отчет в том, что ты в этом не виноват. Ты поднял вопросы, которые давно было пора решать. Ты никогда не будешь мне сыном, я вижу в тебе наследника клана и сына Эйда. Эйда, а не Криса. Мне нравится то, что ты принял вызов и то, как ты относишься к моим мальчикам. Я никогда не стану частью клана, но я всегда тебе помогу.

- Мне интересно, каким бы я стал, если бы рядом с отцом был такой мужчина, как вы. Такая альфа, - Колин притянул колени к груди и устроил на них голову. Так хотелось выть. По-волчьи выть, до поющего горла. Сожаление и понимание. Отец полюбил не того. Совсем не того человека. Что было бы, если б Эйдан Тернер безоглядно полюбил Гаррэтта? Получил бы он свой кусочек счастья? Остался бы один, снова выбрав пустое одиночество? – Я чувствую себя предателем, мистер Гаррэтт. Предателем по отношению к отцу. Я здесь. Я говорю с вами. У меня есть Олле. А если захочется острых ощущений – я непременно обращусь к Йену. А он – один. Совсем один. Как бы я сам себе не противоречил… я не хочу любви. Но и такого одиночества я не хочу тоже. И я хочу, чтобы он был рядом. Снова. Мне не хватает его. А ему, я знаю это, не хватает меня. Я его единственное не-одиночество.

- Каждый делает свой выбор. Собственно, мы делаем его каждый день, - на лицо Дэвида легла тень, а черты заострились. Кажется, пришла пора поговорить с Крисом. - Он сделал свой и сослагательное склонение здесь не уместно. Не думай о том, что БЫЛО БЫ. Думай о том, что есть и что может быть. Эйд отправил тебя сюда. Значит, он решил, что так будет лучше для тебя. Он знал, не мог не знать, что Крис не отпустит, не захочет отпустить тебя. Он с самого начала знал, что ты останешься. Это не предательство. Ты не можешь жить жизнью Эйда, а он - не может прожить твою. И только тебе распоряжаться своею. Эйд был одиночкой, когда только появился здесь. Сторонившийся отношений, он запутался в этой семье, запутался в Томе. Он сделал свой выбор, уйдя из клана. Сделал его, отправив тебя сюда. Это тяжело - отпускать того, кого любишь и кто был так дорог. Но, не попрощавшись со старым – не начнешь нового. Шанс встретить того, кто заполнит это одиночество есть всегда. Даже у меня и у твоего отца он есть.

Колин смотрел в окно на стремительно погружающийся в темноту город. Пройдет еще пара часов, и ему снова захочется взвыть. Может быть, он придет к Олле, сядет у его ног и положит голову ему на колени. Просто чтобы помолчать. Чтобы почувствовать его рядом. И они будут молчать каждый о своем. Так же было и с отцом. Иногда они молчали. О своем.

- Сыграйте что-нибудь еще, пожалуйста, - попросил Кол. Воцарившуюся тишину нужно было разбить. Только не словами. И так много слов было сказано. Так много, что их груз сейчас давил на плечи. – Ваша музыка прекрасна. Мне остается только догадываться, какой красивой она была бы, если бы вы рассказывали о своей любви.

Дэвид несколько мгновений смотрел на него, а потом встал. Достал свою скрипку, тронул струны, о чем-то размышляя.

- ЭТУ мою музыку слушать невозможно. Но я могу сыграть тебе другую. Ту, которую я играл бы только для тебя, - “если бы любил тебя” замерло на губах.

А потом Дэвид заиграл. Не тоска. Не плач. Надежда. Нежность. Трепет. Сила. Не щекотка бабочек в животе, но ритм сердца. Рваный, но сильный.

Кол смотрел в его лицо, как сменяются эмоции, стремительно, странно. Красиво. Улыбка горькая, улыбка мечтательная, теплая и нежная улыбка. Морщинки в уголках губ. Складочка меж бровей. Поволока в глазах, как предрассветный молочный туман над озерами. И сам вместе с музыкой жмурился, улыбался и хмурился, и вместе с музыкой билось сердце. Рвано, но сильно.

По щеке покатилась слеза. Тяжелая, горькая, как переполняющая его горечь. Мокрая дорожка высохла быстро, стянув кожу.

- Спасибо, - выдохнул он.

Одиночество впивалось в душу, когтило сердце, причиняя почти невозможную, невыносимую боль.

А Дэвид все играл, играл. Только стала музыка чуть тише, чтобы слышен был его голос.

- В этом мире нельзя быть одному, Колин. Ты боишься любить, но разве одиночество лучше? Ты боишься боли, но тебе больно уже сейчас. Нельзя бегать от себя вечно, Кол, а пустота – это не покой.

- Что же вы предлагаете, мистер Гаррэтт? – он тряхнул волосами, отчего хвостик растрепался и тугие отросшие локоны рассыпались по плечам.

- Я не сделаю выбор за тебя. И не проживу за тебя твою жизнь, - последняя нота отзвучала, и Гаррэтт опустил смычок. – Тебе придется сделать свои собственные ошибки. Просто не закрывайся. Не отрицай. И не убивай свои чувства. Делай так, как подсказывает тебе твое сердце. Обжигайся, отступай, зализывай свои раны и снова пытайся. Любовь – не слабость. Она может уничтожить, а может дать крылья. Она не бывает безоблачной, но ничто не сравнится с чувством, которое возникает, когда ты касаешься любимых губ. – Дэвид усмехнулся и вернул скрипку в футляр. – Посмотри на Йена. Я знал его угрюмым, угловатым подростком, закрытым от всех, кроме Олле. Но того Йена, которым он стал сейчас, я вижу впервые. Он светится. Он счастлив, несмотря на сломанные ребра. И все это – только потому, что его держит за руку взъерошенный шестнадцатилетний мальчишка.

- Только безнадежно влюбленный может светиться со сломанными ребрами, зная, что за ним ведется охота. Любовь это болезнь. Хочу ли я заболеть? – Колин покачал головой. – Лучше я буду радоваться за тех, кто окружает меня.

Гаррэтт повторил его жест, а потом оказался вдруг прямо перед ним. Аккуратно взял за подбородок, поднимая голову вверх и заглядывая в глаза.

- Тебе всего восемнадцать. У тебя впереди вся жизнь, а ты сходишь с ума от страха, стоит тебе только подумать об этом. Вы – проклятые дети проклятых родителей. «Пеплом» ли, чужой любовью – уже не важно. Кто-то назвал бы тебя маленьким трусишкой, но я слишком хорошо понимаю тебя. Посмотри на меня, Колин. Я альфа чужого мужа. Мой лучший друг – человек, которого я ненавижу. Но я не жалею ни о чем. Ни об одной прожитой минуте. Я не буду тебя ни в чем убеждать, свое решение ты должен принять сам.

- Я альфа, мистер Гаррэтт. Мне придется отвечать за других, драться за других всю мою жизнь. Для этого я рожден. Это мой долг. Моя обязанность. И с некоторых пор – мое желание. Другого не надо. Это мой выбор, мистер Гаррэтт. И я буду рад, если вы станете тем человеком, к которому я смогу прийти с тем, что посчитаю слабостью, которую не смогу показать никому, - Колин выдержал его взгляд. Только дрогнули тонкие ноздри, ощущая запах. Запах кофе и корицы.

- Откуда ты знаешь, для чего ты рожден? Стать альфой клана или отцом будущего мессии? – Дэвид отпустил его и выпрямился. Пару долгих мгновений просто смотрел на него, а потом вытер с щеки высохшую дорожку слез. – Но я буду рад видеть тебя.