Не оставляй меня (СИ) - Кутузова Елена - Страница 35

— Понимаешь, чтобы не сидеть на этом пыточном приспособлении, — так отец называл похожее на трон кресло, — я стараюсь как можно быстрее сделать всю работу. А чтобы не возвращаться для переделывания — то и качественно.

Но сколько Адель себя помнила, отец всегда сидел за этим столом. И зеленое сукно словно хранило тепло его рук. И фиолетовая клякса... она появилось, когда Адель и Кост попытались стащить любимую ручку отца. Немного не рассчитали, и перо плюнуло чернилами. Их тогда здорово наказали. И отец запретил менять покрытие. Тепрь Адель понимала, что оно напоминало ему о сыне и дочери, и даже в самые тяжелые моменты король смотрел на него и улыбался. Ей очень хотелось верить, что улыбался.

Она провела рукой по пятну. И тут же отбросила воспоминания: прямо сейчас перед ней сидела проблема.

Адель впервые видела лейтенанта в таком состоянии: он волновался. Сидел ровно, словно малейшее отклонение грозило катастрофой. Смотрел открыто. Руки спокойно лежали на коленях поверх свертка, но шнурок, который его перевязывал, оказался накручен на палец. Именно этим Нэй Байю выдал себя с головой.

Тоска, которую Адель старательно прятала на задворки памяти, вырвалась из темных глубин. Захотелось прикоснуться ладонью к гладко выбритой щеке, провести пальцем по четко очерченным губам, почувствовать их мягкую упругость. А потом...

Адель резко взмахнула головой, прогоняя неподобающие для королевы мысли. И начала разговор, выбрав нейтральную тему:

— Что за пакет вы принесли, лейтенант?

Она не боялась показаться нетактичной. Явиться в кабинет правителя с пакетом можно было только в одном случае: адресат — она.

Нэй спохватился.

— Я принес вам фотографию выпускников Академии этого года. Простите, если этот подарок неуместен...

— Отчего же? —Адель обогнула стол и забрала пакет. На мгновение её руки соприкоснулись с руками лейтенанта. Девушка едва сдержала дрожь и поблагодарила Небеса, что он был одет по форме, в перчатках.

Бумага зашуршала и осталось лежать на столе. Адель разглядывала фото.

Знакомые лица. Люди, рядом с которыми она провела несколько лет. И Лу... Подруга держала в руках траурный портрет.

— Её звали Кара Хань, — лейтенант говорил тихо, словно вспоминая. — Она была лучшей на курсе. Погибла при выполнении задания.

— Вот как, — Адель провела рукой по стеклу, словно надеялась почувствовать под пальцами тепло сфотографированных людей. Но наткнулась лишь не холод. — Я слышала, вв обещали своим курсантам выпить с ними после выпуска.

Тихий звон стекла, и на свет появился графин, наполненный темной жидкостью. Любимый папин коньяк... Адель вздохнула и достала два бокала-снифтера.

— Для меня будет честью выпить с Вашим Величеством, — вскочил Нэй.

Адель как на стену наткнулась. Слезы собрались в уголках глаз, но она приказала себе не плакать.

— Лейтенант, я пью с телохранителями только в День Армии, — один из бокалов отправился обратно в шкаф. — Если вы не хотите ничего добавить... Приятной службы. Надеюсь. Я не доставлю вам больших проблем.

Королева отступила. Нэй откозырял, четко развернулся на месте и вышел, четко печатая шаг.

Адель посмотрела на лежащую на столе смятую бумагу, скользнула взглядом по фотографии, графину... и рухнула на стоящий в нише диван Такой же жесткий и неудобный, как и остальная мебель.

— Только пять минут. Я разрешаю себе плакать только пять минут, — шептала девушка.

Но эти пять минут казались невыносимыми. Казалось, вместе со слезами из глаз рвется душа.

Но едва стрелка на часах отмерила ровно пять делений, Адель заставила себя встать. Вытерла лицо, поправила волосы и одежду. Коммуникатор слега щелкнул, сообщая о начале связи.

— Будьте добры, чая с ромашкой. И сахаром, — попросила Адель и решительным жестом отправила упаковку в корзину для бумаг. Фотография спряталась в шкафу, подальше от чужих глаз, а главное — от глаз самой королевы.

К моменту, когда лакей принес поднос со все необходимым для чаепития, Адель уже успокоилась.

Она перенесла чашку на рабочий стол и углубилась в работу, время от времени делая глоток остывающего напитка.

— Что происходит? — Нэй стоял напротив дожидающегося за дверью отца. — Я...

— Вы забыли, что я говорил о личных отношениях, господин лейтенант? Напомнить?

— Простите, — тут же отступил Нэй.

— Ступайте. У нас еще будет время поговорить... как отец с сыном. А сейчас я занят, хотя... — канцлер проводил взглядом лакея с чашкой чая на подносе, — минут пятнадцать у нас есть. Ступайте за мной.

Найти пустой кабинет оказалось не просто, и Канцлер жестом велел выйти всем из первого же попавшегося на пути. И развернулся к сыну:

— Ты что творишь? Ты во Дворце, а не на плацу! И еще... что было в том пакете? Я не спросил, надеясь на твое благоразумие...

— Фотография с выпуска. Я думал, Каре понравится.

— Каре? Каре, ты сказал? Ох, дурааак. Ты знаешь о том, что королева пьет ромашковый чай только в том случае, если ей надо срочно успокоиться? Видимо, я зря подписал приказ о твоем переводе. Ты все такой же сумасбродный мальчишка, и...

— Ты? Не королева?

— Что?

— Я спросил, мой перевод ты санкционировал?

Канцлер устало потер лицо.

— Вот что. У тебя сегодня ознакомительный день, служба начнется с завтрашнего дня. Я отменю все, что можно отменить и мы вместе пообедаем. Ступай в общежитие, за тобой заедут.

Нэй козырнул, развернулся, как на строевом смотре и вышел. В груди бушевало пламя. Он не знал, что думать, а главное — как действовать. Вера в отца боролась со страхом навредить Каре и... стать предателем.

Машина за Нэйем не пришла. Вместо этого раздался звонок сотового телефона:

— Выходи за пределы Дворца, я подожду. И не забудь пропуск.

В гражданской одежде Нэй чувствовал себя непривычно. Казалось, пиджак сидит мешковато, и двигаться трудно.

— Отвык? — Канцлер смотрел, как сын то и дело теребит галстук, ослабляя узел, проверяет пуговицы, — Ничего, скоро костюм будет как влитой сидеть, лейб-гвардейцы не только на парадах золотым шитьем сверкают.

— Знаю, — буркнул Нэй, ожидая тяжелого разговора.

Но отец не торопился. В ресторане для них забронировали отдельный кабинет. И Канцлер начал беседу не раньше, чем принесли заказ.

— Вижу, тебя просто распирает от желания спросить. Ну, так спрашивай. Я отвечу.

— Какого... тут происходит? Почему вдруг ты, всю жизнь запрещавший мне даже думать об армии, вдруг лично подписываешь мой перевод в Лейб-гвардию? И Кара... она же погибла! Почему она во Дворце? И где... — у Нэя хватило соображения понизить голос, — королева?

— Как много всего... — Канцлер не торопясь развернул салфетку. — Жаль, что я тебя переоценил, сын. Думал, ты обо всем догадался и молчишь ради блага государства.

— Или твоего? Отец, я действительно молчал, потому что верю в тебя. Верю, что ты не предашь. Но я ничего не понимаю.

— Помнишь, в детстве ты любил собирать картинки из множества деталей? Чем их больше, тем сложнее. И совершенно не возможно, если отсутствует хоть одна.

— Подозреваю, что их не одна.

— Нет, — Канцлер отрезал кусочек мяса, прожевал и продолжил, — все кусочки — перед тобой. Но ты поленился сложить их как следует. Впрочем, ты и в детстве терпением не отличался. Наверное, армия на самом деле была ля тебя выходом... Ты ешь, здесь готовят поразительно вкусную говядину в вине! Не пожалеешь, что попробовал.

Нэй нехотя подчинился. Мясо на самом деле таяло во рту, а соус придавал невероятные оттенки вкусу, но вопросы никуда не делись. Канцлер усмехнулся:

— Вижу, ты не отстанешь. Запомни, сын: во Дворце никогда и ничего не говорят прямо. Хочешь выжить - лови слухи, чуй, откуда и в какую сторону дует ветер, прислушивайся к шепоту, что доносится из углов. И учись делать выводы! Это тебе уже в который раз повторяю. Ну, да ладно, поздно уже воспитывать. Ты мой сын, и я верю, что ты не подведешь. Поэтому скажу прямо: королевство на грани гибели. Один неверный шаг, и все, что наши предки создавали столетиями, полетит в тартарары. И тяжкий труд по сохранению равновесия лежит не на тебе, не на Совете, не на активистах и оппозции. И даже не на мне. Все свалилось на хрупкие плечи королевы. А ведь её даже не готовили к такому! Скромная девочка мечтала об одном: быть полезной своей стране... и о свободе.Ты ведь знаешь, какая судьба была ей уготована?